Сквозь плотные шторы пробивались последние лучи вечернего света, растекаясь по дорогому персидскому ковру усталыми, тусклыми полосами. Воздух в гостиной, обычно напоённый благоуханием редких цветов и изысканным парфюмом, сегодня ощущался тяжёлым, наэлектризованным — в нём висело предчувствие бури.
— Опять Катя? Валерий, ты всерьёз полагаешь, что я обязана за ней сидеть? — голос Кристины, привычно мягкий и соблазнительный, дрожал от сдерживаемой ярости. Она стояла посреди комнаты, безупречная в шелковом халате, словно выточенная из фарфора, и бросала на мужа вызывающий взгляд. — У неё есть няня! А ещё — твоя бывшая жена, её бабушка! Почему я снова должна всё бросать?
Валерий, мужчина с сединой на висках и тяжёлой, уверенной осанкой, не поднимал глаз от бумаг. Его спокойствие было ложным, как перед затишьем перед грозой.
— Мы уже говорили об этом, Кристина. Два раза в месяц. Два субботних вечера. Это не просьба, а минимальное условие, которое ты принимаешь, становясь моей женой. Зинаиде нужно передохнуть. А моя «бывшая жена», если тебе так угодно её называть, живёт в другом городе и видит внучку редко. Катя — моя кровь. И, кстати, дочь Ольги. Твоей бывшей подруги.
Последние слова он произнёс с едва уловимым нажимом, но Кристина почувствовала его, как удар. Эта связь — больше всего выводила её из себя.
— Подруги… — она горько усмехнулась. — Той самой Ольги, что бросила всё и родила ребёнка от кого попало, оставив тебя разгребать последствия?
Слова вырвались, прежде чем она успела остановиться. Кристина мгновенно замолчала, прикусив губу. По спине пробежал холод. Она увидела, как Валерий медленно отложил документы, поднял на неё взгляд — тяжёлый, без тени эмоций. В памяти всплыл тот момент полгода назад: Катя случайно пролила сок на диван, Кристина схватила её за руку, закричала в лицо — и тут появился он. Без крика, без жестов. Подошёл, мягко отвёл её руку и тихо, с ледяной ясностью, сказал:
— Если ты прикоснёшься к ней ещё раз… если с ней что-то случится по твоей вине… я сломаю тебе все пальцы. Постепенно. Ты поняла?
Она поняла. Тогда, как и сейчас, она осознавала: этот человек, подаривший ей роскошь и избавивший от нищеты, не любит её. Он терпит. А она его боится. Страшно, до дрожи. И бежать некуда. Мысль о возвращении в ту крошечную квартиру, где её ждут пьяные родители, была страшнее любого наказания. Она сама заперла себя в этой позолоченной тюрьме, и теперь тюремщиком была маленькая девочка.
Кристина мгновенно сменила тон. Глаза наполнились слезами, голос стал ласковым, как мёд.
— Валерочка, прости… Я не хотела. Просто я так устала… У меня важный приём у врача, я его ждала две недели, не могу пропустить.
Но Валерий уже не слушал. Он лишь отмахнулся от её оправданий, будто от надоедливой мошки. Всё его внимание было приковано к двери, откуда доносился звонкий смех ребёнка. Там, в игровой, на полу сидела Катя и вместе с няней Зинаидой строила башню из кубиков. Лицо Валерия мгновенно преобразилось — суровость ушла, глаза наполнились тёплой, почти святой нежностью. Он подошёл, подхватил девочку, закружил в воздухе. Катя заливалась смехом, обнимая его за шею.
Кристина наблюдала за этой сценой из гостиной. Сердце сжималось от ледяной, кипящей внутри ненависти. Она была чужой в этом мире. Лишней. Декоративным элементом в роскошной квартире. И пока Катя существует, так будет всегда. В её голове, закалённой годами борьбы за выживание, зрело холодное решение. «Не бойся, — мысленно обратилась она к девочке. — Сегодня мы с тобой прощаемся, маленькая помеха».
С юности она чётко знала, чего хочет. Красота — её единственное оружие и капитал. Пока её подруга Ольга мечтала о любви и писала стихи, Кристина изучала списки богатых мужчин. Выбор пал на Валерия — отца Ольги, на двадцать пять лет старше, но обладателя всего, о чём она мечтала: власти, денег, положения.
Предательство? Слово, не имевшее для неё смысла. Она без колебаний соблазнила отца своей лучшей подруги. Для Ольги это стало крахом. Она ушла, исчезла. Через год Валерий узнал, что она родила дочь. Через четыре — что её больше нет. Несчастный случай.
Подавленный горем и чувством вины, Валерий перенёс всю свою любовь на внучку, которую нашёл и забрал к себе. Катя стала центром его жизни. А Кристина, молодая, красивая жена, оказалась на обочине. Ребёнок был живым напоминанием о её предательстве и главным препятствием на пути к полному контролю над мужем и его состоянием. Препятствие нужно было устранить.
План был прост и жесток. Сначала — подготовка. Под благовидным предлогом Кристина добилась увольнения бдительной Зинаиды, заменив её на молоденькую Нину — студентку, рассеянную и постоянно занятую телефоном. Именно на это и был расчёт.
В субботу, когда Валерий уехал на встречу, Кристина наблюдала из окна, как Нина гуляет с Катей на детской площадке. Она ждала. И дождалась — телефон няни зазвонил, та отошла, увлечённо разговаривая, оставив девочку одну. Кристина вышла, подошла, улыбнулась:
— Катюш, дедушка попросил отвезти тебя в волшебное место. Поехали?
Девочка, доверчиво знавшая «тётю Кристю», радостно согласилась. Через минуту они уже сидели в машине. В зеркале Кристина видела, как Нина в панике метается по площадке. Улыбка на её лице стала злорадной.
Дорога тянулась долго. Сначала Катя с интересом смотрела в окно, потом начала хныкать, а вскоре — рыдать:
— Я хочу к дедушке! Хочу домой!
Кристина спокойно вела машину, включив музыку на полную, чтобы заглушить плач. Она ехала часы, углубляясь в глушь, по разбитым дорогам, пока город остался далеко позади. Наконец, остановилась у обветшалой ограды старого, заброшенного кладбища. Вековые деревья бросали на заросшие могилы длинные, зловещие тени.
Она вытащила плачущую девочку из машины. Воздух был сырым, пах прелой листвой.
— Приехали, — сказала Кристина. — Это твой новый дом. Дедушка тебя не найдёт. Прощай.
Катя, в ужасе, бросилась к машине, но Кристина грубо оттолкнула её. Девочка упала, завыла. Чтобы заставить замолчать, Кристина ударила её по щеке. Катя замерла, глядя на неё глазами, полными ужаса и слёз. Кристина села в машину, завела двигатель и уехала, не оглядываясь. В зеркале на мгновение мелькнула крошечная фигурка на тропинке, инстинктивно машущая рукой. Потом — поворот. И тишина. Кристина нажала на газ.
Для Валентины суббота была священным днём. Каждую неделю она приходила на кладбище. В простом тёмном платье, с платком на голове, она шла через деревню, избегая взглядов. Ей не нужны были ни жалость, ни пустые слова. Этот путь был только её.
Двенадцать лет назад она переехала сюда. У её дочери Веры, десяти лет, диагностировали редкое, неизлечимое заболевание костей. Врачи посоветовали тишину и свежий воздух. Муж не выдержал, исчез. Валентина осталась одна.
Сначала было невыносимо. Она замкнулась в горе, ухаживая за умирающей дочерью. Но деревня не отпустила. Соседки — бойкая Ольга Митрофановна и молчаливая, но добрая Нина — приходили, приносили еду, заставляли отдохнуть. Постепенно лёд в её сердце начал таять. Она научилась принимать помощь. А потом — и отдавать. Поняла, что боль, разделённая, становится легче.
Семь лет назад Вера ушла из жизни. Многие ожидали, что Валентина уедет — вернётся в город, оставит это место позади. Но она осталась. Деревня стала её домом, а её жители — родными. Горе не исчезло, оно просто осело внутри, превратившись в тихую, постоянную печаль, часть её повседневности. Она смирилась с размеренной жизнью: уход за огородом, помощь соседям, тихие вечера. Она больше ничего не ждала — только находила утешение в заботе о других.
Сегодня, как обычно, она шла к кладбищу. По пути её остановила Ольга Митрофановна, поливавшая герань на крыльце.
— Валюша, опять на погост? — мягко упрекнула она. — Поминать — дело правое, но каждую неделю себя мучить — не дело. Душу дочкину тревожишь да и сама себе не даёшь покоя. Отпусти её, она уже там, где светло и спокойно.
— Я просто посижу рядом, Митрофановна, — тихо ответила Валентина, чуть улыбнувшись. — Недолго.
Она кивнула соседке и пошла дальше — по узкой тропинке, ведущей к старому кладбищу на окраине, где под раскидистой берёзой покоилась её Верочка.
Подойдя к могиле, Валентина замерла. На скамейке у ограды сидела маленькая девочка. Чумазая, дрожащая, в тоненьком платье, будто заблудившаяся в этом мире. На щеке — свежий синяк. Она не плакала, а тихо шептала, глядя на фотографию Веры на памятнике. Валентина прислушалась.
— …я с тобой посижу, ладно? — говорила девочка. — Ты же Вера? Тётя Кристина сказала, что это мой новый дом. Но тут так страшно одной. А с тобой не так страшно. Ты ведь не ударишь меня?
Сердце Валентины сжалось. Этот испуганный ребёнок, брошенный в этом заброшенном месте, нашёл утешение у изображения её дочери. В детской логике всё было просто: на фото — девочка, значит, она поймёт, защитит, не обидит.
Осторожно, чтобы не напугать, Валентина шагнула вперёд.
— Здравствуй, милая.
Девочка вздрогнула, вжавшись в скамейку, глаза полны ужаса.
— Ты кто? Ты меня тоже ударить хочешь?
— Да что ты, солнышко, — голос Валентины был тёплым, как когда-то, когда она укачивала Веру. — Я — тётя Валя. Ты, наверное, замёрзла.
Она сняла свою старую, но тёплую кофту и бережно укутала дрожащие плечи. Девочка смотрела с недоверием, но не отстранилась. Тепло, ласка, тихий голос — и вдруг, как прорвавшийся плотиной, хлынул плач. Не от страха, а от облегчения. Она прижалась к коленям Валентины, словно нашла то, чего так долго не хватало.
Валентина гладила её по спутанным волосам, пока плач не перешёл в тихие всхлипы, а потом и вовсе не утих. Девочка заснула прямо у неё на руках, измученная, истощённая. Валентина бережно подняла её и понесла домой. По дороге Катя — так звали малышку, как та успела сказать — крепко сжимала её руку, будто боялась, что её снова оставят. Дома Валентина уложила её на диван, укрыла одеялом, но девочка не выпускала её ладонь. Пришлось сидеть рядом, охраняя этот хрупкий сон.
Катя проснулась только через несколько часов. Увидев доброе лицо тёти Вали, она не испугалась.
— Тётя Валя, можно позвонить дедушке? Я помню его номер. Он меня заберёт.
Она назвала цифры. Валентина набрала. На том конце — резкий, напряжённый мужской голос, в котором слышалась сталь и сдерживаемая паника:
— Слушаю!
Валентина спокойно, подробно рассказала, где и как нашла девочку. Она не слышала, как у её калитки визгнули тормоза, но почувствовала, как дрожит дом, когда в него ворвался высокий седой мужчина — Валерий. Увидев Катю живой и невредимой, он рухнул на колени перед диваном. Из груди вырвался стон — облегчение, боль, счастье. Он прижал внучку к себе, и они оба заплакали: она — от радости, он — от пережитого кошмара.
Вечером, когда Катя уже успокоилась и засыпала, она прошептала:
— Деда, можно мы останемся здесь? С тётей Валей? Пожалуйста…
Валерий и Валентина переглянулись — оба смущённые, но растроганные. Отказать было невозможно. Они сидели на скромной кухне до глубокой ночи. Говорили. Валерий, забыв о своей сдержанности, рассказывал о дочери Ольге, о чувстве вины, о любви, которую так и не успел проявить. Валентина, впервые за годы, открыла душу чужому человеку — говорила о Вере, о своих днях, о тишине, что стала привычной. Две одинокие души, объединённые болью утрат и чудом спасения, нашли в этом разговоре тепло, которого так долго не хватало.
Утром Валерий и Катя собирались домой. Прощание было неловким, наполненным невысказанным. Перед уходом Катя крепко обняла Валентину.
— Тётя Валя, можно мы приедем в гости?
Валентина, поймав на себе пристальный взгляд Валерия, кивнула:
— Конечно, Катюша. Жду вас.
Когда Валерий вернулся в свой роскошный особняк, его ждала пустота — Кристины не было. Её вещи исчезли, как и часть драгоценностей и деньги из сейфа. Она сбежала, поняв, что её обман раскрыт. Валерий не испытал ни злости, ни сожаления. Он подал на развод, не дожидаясь её, и закрыл эту главу, как тёмную, ненужную страницу.
Жизнь вошла в новое русло. Дом стал тише, чище. Без ссор, без лжи. Только он и Катя. Но в тишине кабинета, глядя в окно, Валерий всё чаще ловил себя на тоске. Перед глазами вставала маленькая деревенская кухня, усталое лицо Валентины, её спокойный голос. Он понял: чего-то не хватает. И это «что-то» звалось по имени.
Однажды за ужином Катя, внимательно следившая за дедом, вдруг отложила ложку.
— Дедушка, ты грустишь? Ты хочешь к тёте Вале?
Валерий вздрогнул.
— Откуда ты знаешь?
— Я вижу, — серьёзно сказала она. — Ты всё время о ней думаешь. А почему ты не поедешь, если хочешь? Ты же говорил: не надо придумывать препятствия, которых нет.
Её слова ударили точно в цель. Он, сильный человек, годами принимавший решения за десятерых, сидел и боялся сделать шаг — боялся показаться слабым, смешным, навязчивым. А ведь всё было так просто. Он посмотрел на внучку, на её серьёзное личико, и вдруг рассмеялся — искренне, от сердца. Решение пришло мгновенно.
— Ты права, котёнок, — сказал он, вставая. — Собираемся.
С самого утра Валентину охватывало странное волнение. Она выходила на крыльцо, вглядывалась вдаль, не зная, чего ждёт. Сердце билось в предчувствии чего-то важного. И вот — оно.
По улице медленно подъехал знакомый чёрный автомобиль. Он не проехал мимо, а остановился у самой её калитки. Валентина замерла. Сердце заколотилось так, будто пыталось вырваться наружу.
Из машины выскочила Катя.
— Тётя Валя! — её крик разнёсся по всей деревне. Она бросилась к Валентине, обхватила за шею, прижимаясь всем телом. Валентина обняла её, вдыхая запах детских волос, и слёзы потекли сами собой.
Следом вышел Валерий. Шёл медленно, с лёгкой, почти робкой улыбкой. В глазах — не холод, не сталь, а тепло, надежда, вопрос.
— Валентина… — начал он, запнулся, подбирая слова. Потом просто, прямо, глядя в глаза, спросил: — Вы нас не выгоните?
Она, покраснев, как девушка, лишь покачала головой и тихо, но твёрдо ответила:
— Конечно нет. Проходите. Чайник как раз закипел.
А за забором, прикрываясь пучком укропа, наблюдала Ольга Митрофановна. Она видела всё: и крик Кати, и слёзы Валентины, и взгляд Валерия. Удовлетворённо хмыкнула.
— Ну, слава Богу, — пробормотала она. — Настрадалась баба. Валечка своё счастье заслужила.
Бросив укроп в корзинку, она поспешила в сторону магазина. Нужно было срочно рассказать всем — деревня должна знать. Это был не просто визит. Это было признание: три одиноких сердца нашли друг друга. И теперь они — семья.