Рассвет застал нас на пыльной дороге, ведущей от деревни. В одной руке я сжимала маленькую ладонь Сони, в другой – легкий чемодан, набитый не столько вещами, сколько обманутыми надеждами. Автобус, пыхтя, отъезжал от остановки, унося нас прочь от того места, где всего несколько часов назад я еще во что-то верила. Я уезжала, не попрощавшись с Марком. Он в это время был на рыбалке, на рассвете, о котором так восторженно рассказывал накануне. И глядя в запыленное окно на уходящие назад поля, я поняла простую и горькую истину: я не встретила человека, за любовь которого стоит бороться. А ведь все начиналось так красиво, так ослепительно-романтично, что дух захватывало.
Марк буквально ворвался в мою жизнь, когда учился на последнем курсе института. Он не давал прохода, осыпал меня комплиментами, смотрел влюбленными глазами, в которых тонули все мои сомнения. Он твердил, что любит, что не представляет жизни без меня и без моей четырехлетней дочки Сонечки. Его напор, его юношеская искренность и пылкость растопили лед в моем сердце, еще не оправившемся от потери первого мужа. И уже через три месяца после нашего знакомства мы стали жить вместе в моей квартире. Он был полон планов и обещаний.
— Аличка, родная, — его глаза сияли, как два бездонных озера, — через месяц я получу диплом, и мы сразу же едем ко мне в деревню. Я представлю тебя родителям, всем родственникам! Я скажу им, что ты — моя будущая жена! Ты ведь согласна? — Он обнимал меня, и весь мир казался таким простым и ясным.
— Хорошо, согласна, — отвечала я, и в душе теплилась робкая надежда. Он так часто говорил, что его мать — добрая, хлебосольная, душа-человек, что любит гостей и умеет создавать уют. Я верила ему. Я так хотела верить.
Деревня, где родился и вырос Марк, встретила нас тихим вечерним солнцем. Все родственники жили тут же, бок о бок. Я тогда еще не знала, что по соседству жила местная красавица Иринка, влюбленная в Марка с пеленок, предмет всеобщей гордости и будущая, как все считали, идеальная невеста. Не знала я и о деде Тихоне, отце отца Марка, который жил неподалеку в своем стареньком домике и часто ходил к сыну в баню, поскольку своя уже давно покосилась от времени. Дед Тихон доживал свой век в тихом спокойствии, часто поглядывая на пригорок за околицей, где под березой покоилась его жена. Он знал, что сегодня ждут гостей — внук везет невесту.
Накануне дед Тихон зашел к сыну и застал свою сноху, Галину, в мрачном, нахохленном настроении.
— Что, опять с Сергеем не поладили? — спросил он, готовый уже прочитать сыну нотацию.
Но Галина, увидев его, первая выплеснула наружу кипевшее в ней недовольство:
— Привет, дед. Ты в курсе, что Маркуша наш жениться собрался? Завтра сюда свою избранницу привезет.
— Знаю, Сергей говорил. Ну и пусть, парню пора. Учебу закончил, работу нашел. Пусть семью заводит, пока ветром не снесло, — философски заметил дед.
— Так-то оно так, — фыркнула Галина, и ее лицо исказилось гримасой обиды. — Да только избранница-то эта… Старше его на три года! И дитя при ней, четырех лет отроду! Словно наших, деревенских, девушек мало! Иринка наша, к примеру, красавица, медсестра, работящая… А эта кто? Неизвестно, от кого ребенок-то, что за родня. Зачем ему чужая ноша? Своих-то детей сможет нарожать! Небось, рада, что такого парня с высшим образованием заполучила…
— Галина, не дело это — в жизнь детей лезть, — попытался вставить слово дед Тихон, но сноха его уже не слышала.
Она бушевала уже который день, вынашивая в сердце обиду на сына и на ту, неизвестную, что посмела отнять его у идеального, на ее взгляд, будущего. И она придумала свой тихий, ядовитый план: не будет она стараться, не станет накрывать пышный стол, не будет сиять улыбками. Пусть эта городская поймет с первого взгляда, что ее здесь не ждали и не хотят. Захомутала ее Маркушу — и рада.
Мы приехали ближе к вечеру, уставшие, но пока еще полные светлых ожиданий. Марк буквально светился от счастья. Он год не был дома, скучал по родителям, по деду, по этим местам. Дверь открыла его мать. Первым в дом ворвался он, поставил чемодан, а я с Соней скромно замерли на пороге, ожидая приглашения.
— Сыночек, Маркушенька, родной! — Галина обняла его так, словно боялась отпустить, а ее взгляд, скользнувший по мне и дочери, был холодным и оценивающим. — Наконец-то ты дома! Теперь у нас дипломированный специалист! — Она сделала ударение на слове «ты», многозначительно посмотрев на меня, будто желая сказать: «не то, что некоторые».
— Мам, а где отец? Дед Тихон?
— В бане они. Сейчас придут. Ждали-ждали тебя, — again, только «тебя».
Потом ее взгляд упал на меня, и она произнесла с сладковатой, но колючей язвительностью:
— А это, значит, и есть та самая… Алиса? С дитям? — Она окинула меня с ног до головы медленным, унизительным взглядом. — Что ж, проходите, мойте руки. Марк, покажи, где у нас что.
С первых же слов мне все стало понятно. Марк же, казалось, не замечал ни тона, ни взгляда. Он, счастливый, взял меня за руку и повел показывать дом. И тут вернулись из бани отец и дед. Сергей, муж Галины, оказался грубоватым, но искренним мужчиной, а дед Тихон — и вовсе с лучистыми, добрыми глазами. Они радушно обняли и меня, и Соню, и Марка, их радость казалась настоящей.
— Ну, дети, молодцы, что приехали! — громко сказал Сергей. — Галина, давай накрывай на стол, чего встали! Гости с дороги, устали, проголодались. Да нам с дедом после пара тоже подкрепиться не мешает!
Стол был накрыт более чем скромно. Я видела, как Марк на секунду удивленно поднял брови — он-то знал, на что способна его мать. Я почти не ела. Ком в горле стоял от обиды и дурных предчувствий. Я тихо злилась на Марка: почему он не представил меня должным образом? Не сказал тех самых слов о будущей жене? Почему он позволяет так со мной обращаться?
Сергей разлил домашнее вино по рюмкам и собрался произнести тост, но его опередила Галина:
— Выпьем за тебя, сынок! За твой диплом, за новую работу! Желаем тебе всего самого лучшего, мы в тебе не сомневаемся!
Пили снова и снова. И каждый тост был только о Марке, только за Марка. Сони и меня словно не существовало. А он… Он сиял, смеялся, вспоминал что-то с отцом и дедом и… молчал. Он не вставлял ни слова за нас, не пытался перевести разговор на меня, не представлял меня как свою любовь. Я не узнавала его. Я пыталась оправдать его в душе: «Он давно не видел родных, расслабился, он же любит меня…»
Дед Тихон время от времени бросал на нас с Соней добрые, полные сочувствия взгляды, а затем переводил острые, колючие глаза на сноху. Он все понимал. И ему было горько и жаль нас.
Я видела, что Соня, воспитанная и терпеливая девочка, от усталости буквально клевала носом. Я обратилась к Галине:
— Можно, я уложу Соню? Не подскажете, куда нам можно пройти?
Она кивнула с неохотой и махнула рукой: «Идите за мной». В крохотной комнатушке стояла узкая односпальная кровать и тумбочка.
— Вот тут и спите с дочкой. Белье чистое, — бросила она и вышла, хлопнув дверью.
Я уложила засыпающую на ходу дочь и тут же услышала за дверью ее голос, громкий и ясный:
— Говорит, не придет, устала, будет с дочкой спать.
В тот момент мне показалось, что сердце мое разорвется от боли. Я прилегла на край кровати, затылком к стене, и тихие, горькие слезы покатились по моим щекам. «Что я здесь делаю? Где та добрая и гостеприимная мать, о которой он так много говорил? Почему он не видит этого? Почему молчит?» Была бы возможность, я бы уехала немедленно. Но за окном была кромешная тьма незнакомой деревни. Я плакала тихо, чтобы не разбудить дочь, плакала от обиды за нас обеих. Уснула, исчерпав все силы.
Меня разбудило прикосновение к руке. Это был Марк.
— Аля, пошли в мою комнату. Что ты тут на этой кровати ютишься? Там диван есть, я Соню перенесу. Прости, что я сегодня так… с головой ушел в родных. Они же по мне соскучились. Обо всем поговорим завтра, обещаю. О свадьбе, обо всем, — он говорил шепотом, и в его словах была ласка, но не было того самого, главного — понимания.
Я не сомкнула глаз до утра. В голове прокручивались все события вечера, каждое слово, каждый взгляд. Я вспоминала свою первую встречу со свекровью, мамой моего погибшего мужа. Как она меня, незнакомую девушку, обняла, как плакала от счастья, что сын нашел такую женщину. Как мы говорили до полуночи. Как она стала мне второй матерью. Я вспоминала самого Дмитрия, его силу, его надежность, его умение быть стеной, защитой. Он никогда, ни при каких обстоятельствах не позволил бы никому даже взглянуть на меня косо. А здесь… Мать Марка дала мне понять все без слов. И он… Он просто улыбался и делал вид, что ничего не происходит.
«Они считают, что их сын совершил ошибку. У меня есть ребенок. И все дело в Соне. Но они ошибаются, если думают, что я позволю унижать себя или ее. Завтра же мы уедем», — твердо решила я про себя, встречая первые лучи утра за окном.
За завтраком царила иллюзия семейной идиллии. Все вспоминали детство Марка, его школьные проказы, смеялись. Сергей подкладывал Соне конфеты и улыбался ей, а Галина смотрела на это с плохо скрываемым раздражением. И потом, вздохнув, она сказала с нарочитой грустью:
— Да-а-а, сынок, кончилась твоя беззаботная жизнь. Теперь придется спину гнуть, кормить… — ее взгляд упал на Соню, и в воздухе повисла неозвученная, но кричащая фраза: «чужого ребенка». Она смолчала, но сказала все. Я посмотрела на Марка. Он глупо улыбался, делая вид, что не понял намека. Лишь Сергей сердито стукнул кулаком по столу:
— Галина!
Но чаша моего терпения была переполнена. И в этот момент Марк, словно ничего не заметив, весело предложил:
— Аля, Соня, пойдемте, я покажу вам деревню, речку! Сходим к деду Тихону в гости!
И, взяв сонную Соню за руку, он направился к выходу. Я, ошеломленная, пошла за ним.
На прогулке я высказала ему все. Все свои обиды, всю боль, всю несправедливость. Но он лишь отмахивался, убеждая меня, что я все неправильно поняла, что это просто материнская ревность, что нужно ко всему относиться проще и не принимать так близко к сердцу. Он не понимал самого главного: мне было не нужно, чтобы он ругался с матерью. Мне нужно было всего лишь одно слово. Одно единственное слово в нашу защиту. Но он был глух и слеп.
— Ладно, родная, не кипятись, — гладил он меня по плечу. — Пару дней — и мы уедем. Завтра с утра схожу на рыбалку, на зорьке отличный клев, ты и не представляешь!
Утром его уже не было. На рассвете он ушел, оставив нас одних в доме с его матерью. Я вышла из комнаты умываться и столкнулась с Галиной в коридоре. Ее лицо было искажено злой обидой.
— Марк сказал, что вы уезжаете. Из-за тебя. Когда я теперь сына увижу? Будешь держать его на цепи возле своей юбки! Корми тебя да твоего ребенка…
Я выслушала ее тираду. И слушала себя со стороны. Во мне не было ни злобы, ни обиды. Была лишь холодная, кристальная ясность. И неожиданно для самой себя я ответила абсолютно спокойно, с легкой, даже вежливой улыбкой:
— Знаете, Галина Петровна, мой первый муж был военным. Офицером. Честным, прямым, порядочным. Он не умел врать и вилять. И он любил меня больше жизни. Но, в отличие от вашего сына, он не расписывал свою любовь словами — он доказывал ее поступками. Каждую секунду. И он никогда, слышите, никогда не позволил бы никому — даже собственной матери — унижать меня или нашего ребенка. Он встал бы стеной. Моя первая свекровь, мама Дмитрия, до сих пор моя вторая мама. Она безумно любит Соню. У нее успешный бизнес. Именно она купила мне ту квартиру, в которой мы жили с вашим сыном. И уже оформила на Соню, на ее будущее, прекрасную трехкомнатную в центре. У меня, кстати, тоже два высших образования, и я свободно говорю на трех иностранных языках. После гибели Димы она не хотела жить, но нашла в себе силы — ради нас. И сейчас она единственный, кто искренне желает мне счастья и говорит, что мне нужен муж, а Соне — отец. Что касается финансов… Вашему сыну и не снился тот уровень дохода, который есть у меня. Я зарабатываю в несколько раз больше. Мама передала мне в управление два крупных магазина. Так что ваши опасения, что Марку придется «кормить чужого ребенка», абсолютно беспочвенны.
Галина слушала, и ее глаза постепенно становились все шире и шире. На ее лице читался шок, растерянность и стремительно нарастающее чувство собственной чудовищной ошибки. Она уже ругала себя внутренне на чем свет стоит.
— А знаете, — продолжала я свой тихий, уверенный монолог, — я даже благодарна вам. Бог не делает ошибок. Вы открыли мне глаза всего за один вечер. Вы показали истинное лицо вашей семьи и… вашего сына. Мне не нужна свекровь, которая видит во мне врага. И уж тем более не нужен муж, который не может постоять ни за меня, ни за свою якобы любимую женщину, ни за ребенка. Спасибо вам за это. И отдельное спасибо за… чистую постель. Всего вам доброго.
Я не стала дожидаться ее ответа. Развернулась и пошла собирать чемодан. Мои руки не дрожали. На душе было пусто и светло одновременно. Я разбудила Соню, одела ее и вышла из того дома, не оглядываясь.
Мы шли по деревенской улице к автобусной остановке. Я крепко держала за руку свою дочь и несла наш маленький чемодан. И я не чувствовала ни капли сожаления. Лишь легкую грусть от того, что позволила себя обмануть красивыми сказками. Я поняла, что всегда сомневалась в своей любви к Марку. Мне нравилась его влюбленность, его напор, его желание быть с нами. Я думала, что смогу полюбить его за его любовь. Но это был не тот выбор. Не та любовь. Не та жизнь.
Автобус тронулся, и я закрыла глаза. Впереди была дорога. Дорога домой, к настоящей жизни, к настоящей любви, которая, я знала, обязательно меня найдет. Потому что я научилась ценить себя и свою маленькую принцессу. А это — главное.