София долго стояла у старого, немного подернутого морозным узором окна, провожая взглядом удаляющуюся фигурку дочери. Та, укутанная в яркий пуховый платок, махнула ей рукой в окошко автобуса, и сердце Софии сжалось от привычной, но от того не менее острой тревоги. Виктория уезжала в город на сессию. Училась она заочно, настаивая на этом сама, ведь оставить одну мать, здоровье которой в последние годы пошатнулось, словно старая яблоня в саду, она не могла. Ни морально, ни физически.
«Господи, до чего же она на него похожа, — пронеслось в голове у Софии, и горький, давний комок подкатил к горлу. — Совсем его копия. Та же легкая, стремительная походка, тот же наклон головы, когда смеется… И эта родинка на правой щеке… точь-в-точь как у него. Ни одной моей черты, вся в отца. А тот, в кого она вся, даже не подозревает, что у него есть такое сокровище».
Мысли, как всегда, унесли ее в далекое прошлое, к той самой раките на берегу реки, что и сейчас еще росла там, склонив свои ветви к воде. Они тогда, совсем юные, сидели под ней, держались за руки и строили планы на всю оставшуюся жизнь. Мечтали о свадьбе, о доме, полном детского смеха. Александр, его глаза горели такой уверенностью, когда он говорил: «Соня, вот увидишь, я буду самым лучшим на свете отцом! Я так люблю детей, мы с тобой нарожаем целую ораву!». Она верила каждому его слову, каждому взгляду. Казалось, ничто и никогда не сможет разрушить эту хрустальную мечту.
Но судьба, жестокая и насмешливая, распорядилась иначе. Их пути разошлись, и Виктория о своем отце не знала ровным счетом ничего. Сколько раз она, будучи ребенком, а потом и подростком, приставала к матери с расспросами: «Мам, а кто мой папа? Где он? На кого я похожа?». Но София всякий раз отмалчивалась, пряча глаза, или отделывалась уклончивым: «Вот вырастешь, станешь совсем взрослой, тогда все и узнаешь, я тебе обещаю». И дочь затаивала это в своем сердце, ждала.
И вот тот день, когда она стала достаточно взрослой, чтобы узнать правду, настал. Виктория вернулась домой после сложной сессии, уставшая, но довольная. София, встретив ее на пороге, попросила помочь – спустить с чердака несколько банок с солениями и пару старых ящиков. Сама она боялась подниматься по шаткой лестнице – голова кружилась, давление скакало, да и дочь строго-настрого запретила это делать.
«Мамуль, смотри, ни шагу на тот чердак без меня! Я сама все прекрасно найду и спущу, как только время будет», — сказала тогда Виктория, целуя мать в морщинистый лоб.
«Хорошо, родная, не полезу, не переживай», — успокоила ее София.
Пообещав матери выполнить ее просьбу, Виктория потом полчаса крутилась перед зеркалом, готовясь к свиданию с Артемом. Тот встретил ее по приезде из города, и они договорились увидеться вечером, сходить в клуб.
«Вика!» — окликнула ее София с порога, когда дочь, уже одетая, выскальзывала из дома. — «Опять допоздна? Кофту теплую надень, дует с реки, простудишься!»
«Да мам, тепло же! Не простужусь! А вернусь я скоро… Ну, очень рано утром!» — рассмеялась в ответ Виктория, ее молодой смех прозвенел в тихом доме, как колокольчик.
«Ну в кого ты у меня такая бесшабашная?» — вздохнула мать, но в голосе ее звучала нежность.
«В себя, мамуля, вся в себя! Пока-пока! И ложись спать, не жди меня, а то голова опять заболит!» — и, махнув рукой, Виктория скрылась за калиткой.
София смотрела вслед двадцатилетней дочери и видела себя двадцатилетнюю. Такая же, вся из себя порывистая, нетерпеливая, еле дождалась вечера, чтобы бежать на свидание к своему Александру. Он был чуть старше, работал на севере, уезжал на долгие вахты. И там, на той самой вахте, его ждала другая женщина, Валентина, которая работала поварихой. Она сама вешалась ему на шею, ждала каждую его смену, холила и лелеяла. Александр был парнем видным – высокий, статный, с иссиня-черными волосами, жгучим взглядом и той самой, теперь уже знаменитой, родинкой на правой скуле.
Однажды, вернувшись с очередной вахты домой, в родную деревню, он случайно встретил на улице Софию. Она шла от колодца, неся на коромысле два тяжелых ведра с водой.
«Здравствуйте», — тихо, опустив глаза, поздоровалась она и хотела пройти мимо.
«Стой, да это же Соня? С нижней улицы?» — что-то кольнуло Александра в сердце. Сделал два шага ей навстречу, аккуратно снял с ее хрупких плеч коромысло и перевесил на свое. — «Соня! Точно ты! Да когда ты успела такой красавицей стать? Давай, я тебя провожу, помогу донести».
Она подняла на него смущенный, но счастливый взгляд, и губы сами растянулись в улыбке.
«Ну, я… А что?»
«Да ничего, просто не знал, что у нас в деревне такие цветы растут. Давай вечером встретимся? Приходи в клуб, на танцы. Придешь, Соня?»
«Приду», — кивнула она.
Их чувство вспыхнуло, как сухая солома. Когда Александр уезжал, они изводили друг друга письмами, полными тоски и нежности. А та самая Валентина, что ждала его на вахте, почуяла сердцем беду. Он и сам ей все выложил, честно, прямо в глаза: «Валя, у меня теперь есть любимая девушка дома. Мы любим друг друга, и я не могу ее обманывать. Даже на расстоянии. Прости, но между нами все кончено».
Валентина затаила в сердце злобу и обиду. И когда Александр уехал в очередной отпуск домой, она, выведав у его товарищей адрес, через три дня сама появилась в его деревне. Пришла прямиком к его родителям и заявила, что ждет от их сына ребенка. Самого Александра дома не было – он как раз пошел встречать Софию с автобуса, она возвращалась из райцентра, где училась в медучилище на фельдшера.
Родители были в шоке и растерянности: как же так, с одной девушкой у сына такие серьезные отношения, а другая вот так, с порога, с такой новостью.
«Степан пошел встречать с автобуса Софию», — опешив, пробормотала мать.
«Что ж, я тогда пойду и встречу их вместе», — заявила Валентина и вышла из дома.
Издалека она увидела их – они шли, держась за руки, смеясь чему-то своему. Он нес ее сумку с учебниками. Валентина перегородила им дорогу.
«Привет, Саня. А я у твоих родителей была. Это они сказали, что ты встречаешь… ее», — она бросила уничижительный взгляд на Софию.
«Валентина? Что ты здесь делаешь? Я же тебе все сказал! Это София, моя невеста», — его лицо стало суровым.
«Знаю я про твою невесту. Только вот я от тебя ребенка жду. И что мы теперь с этим будем делать?» — нагло, бросая вызов, спросила она.
«Какого ребенка?» — Александр остолбенел и растерянно взглянул на Софию.
Та стояла, белая как мел, не в силах вымолвить и слова.
«Обычного ребенка. Разве ты не знал, Саня, что от горячих встреч дети бывают? Так что теперь ты обязан на мне жениться». Она подошла, взяла его под руку и попыталась повести towards дому. Но он резко вырвался и кинулся к Софии.
«Соня, я же тебе про нее рассказывал! Но я не знал, что она… Я не…» — он не успел договорить.
«Мне все понятно, Александр. Прощай. И не подходи ко мне больше. Женись. Ребенок не виноват. Я не буду разрушать вашу семью. Я не хочу тебя больше видеть», — и, развернувшись, она побежала прочь, давясь рыданиями, с болью разрывая в клочья свое счастливое будущее.
Он еще несколько раз пытался объясниться, поймать ее, но София была непреклонна. В конце концов, сломленный и подавленный, он уехал к Валентине, оставив свое израненное сердце на пыльной деревенской улице. Они поженились.
А София вскоре поняла, что ждет ребенка. Его ребенка. Сначала был ужас и паника, но потом, собрав всю волю в кулак, она приняла решение: «Александр никогда не узнает об этом. Это будет только мой ребенок. Только мой».
Так и появилась на свет Виктория – прекрасная девочка, с первого взгляда – вылитый отец. Мать Софии помогала растить внучку. Александр в деревню больше не приезжал. Позже, от его родителей, София узнала, что с Валентиной он вскоре разошелся. Она его обманула – никакой беременности не было, да и многое другое оказалось ложью. Александр, не в силах больше оставаться в тех местах, где все напоминало о потере, уехал в Сибирь, в далекий северный городок, где и жил все эти годы. Пытался писать Софии письма, но она не отвечала, хотя и не выбросила ни одного конверта – там был его адрес. Родители его один за другим ушли из жизни, и возвращаться ему стало совсем некуда. О дочери он так ничего и не узнал.
Виктория, выполняя просьбу матери, забралась на чердак. Пахло пылью, старым деревом и сушеными травами. Она нашла нужные банки, аккуратно спустила вниз ящики. И вдруг ее взгляд упал на небольшой, пожелтевший от времени прозрачный полиэтиленовый пакет, затерявшийся под стропилами. В нем угадывались какие-то бумаги.
Спустившись вниз с своей находкой, Виктория присела на крылечко, на еще теплое от дневного солнца дерево. Развязала бечевку, стягивающую пакет, и вытащила содержимое. Три письма, пожелтевшие, исписанные уверенным мужским почерком, и одна небольшая черно-белая фотография. На ней был снят молодой, невероятно красивый мужчина с темными волнами волос и пронзительным взглядом. И на его правой щеке – та самая, знакомая ей до боли родинка. Ее собственная родинка. Сердце Вики заколотилось с бешеной силой, по телу пробежали мурашки, стало душно. Она перевернула снимок дрожащими пальцами. На обороте было написано: «София, я тебя никогда не забуду. Прости меня. Твой Александр».
С криком, который был смесью восторга, ужаса и изумления, Виктория ворвалась в дом, сжимая в руке фотографию, как вещественное доказательство.
«Мама! Мамочка! Я нашла! Я нашла его фото! Это он, да? Мой отец? Это же он! Мам, я на него похожа, я его копия!» — она протянула снимок Софии, у которой из глаз тут же брызнули слезы.
Все тайное всегда становится явным. Она столько лет собиралась рассказать, подобрать нужные слова, и вот оно случилось так – неожиданно и прямо.
«Да, дочка. Это твой отец. Александр», — тихо выдохнула она, смахивая слезы. — «Я была очень молодой и очень гордой. Он должен был жениться на другой, а я… я не захотела быть помехой. Просто сказала, что не хочу его больше видеть».
София знала, что он давно живет один, но прошло столько лет… Решиться напомнить о себе, разрушить可能 своим появлением его或许 сложившуюся жизнь? Она не могла. Она задумалась, уносясь в свои тяжкие мысли, но настойчивый голос дочери вернул ее в реальность.
«Мам! Мама!» — Вика трясла ее за плечо, ее глаза горели решимостью. — «У тебя же есть его адрес? Там, в конвертах?»
«Чей адрес?» — София словно очнулась ото сна. — «Викусь, и не думай даже! Не смей!»
«Мам, а я уже подумала! И очень хорошо подумала! Я хочу его увидеть! Я хочу знать своего отца!» — голос дочери не допускал возражений.
«И в кого ты у меня такая? — снова, как когда-то, удивилась мать. — Напористая, бесстрашная… Сумасбродка».
«В себя, мама, вся в себя! Скажи честно, за все эти двадцать лет тебе ни разу не хотелось его увидеть? Не хотелось сказать ему, что у него есть такая дочь?»
София посмотрела на свое отражение в глазах дочери – повзрослевшее, уставшее, исхлестанное морщинами – и обняла ее, прижалась к ее упругому молодому плечу.
«Знаешь что… Поезжай. Поезжай к нему, дочка. Я не против. Он имеет право знать».
Виктория никогда не была в Сибири. Дорога в поезде казалась бесконечной. За окном мелькали леса, поля, маленькие станции и большие города, а ее сердце сжималось от вороха противоречивых чувств: безумная радость предвкушения и леденящий душу страх. А вдруг он забыл ее маму? А вдруг он не захочет ее видеть? А вдруг она разрушит его жизнь своим нежданным появлением? Мысли путались, накатывали панические волны, но Виктория гнала их прочь. Она приняла решение и должна была дойти до конца.
Выйдя на перрон чужого города, она нашла нужный адрес. И вот она стоит у подъезда пятиэтажки, подобной сотням других, и не может заставить себя сделать этот последний, самый важный шаг. Ноги стали ватными, в горле пересохло.
«Что я ему скажу? Здравствуйте, я ваша дочь? Он же подумает, что я сумасшедшая… Хотя я так часто мечтала об этой встрече, даже снилось как-то…»
Чей-то вышедший из подъезда жилец придержал для нее дверь, и Вика, набравшись духу, почти впорхнула внутрь. Третий этаж, квартира сорок два. Она нашла ее. Ее рука сама потянулась к звонку. Раздался глухой, немного хриплый звук.
Сердце замерло. Прошла вечность. Дверь открылась.
На пороге стоял высокий, очень прямой мужчина с седыми висками, но все с теми же пронзительными, чуть уставшими глазами. И с той самой, теперь уже легендарной родинкой на правой щеке. Он с недоумением, но тепло посмотрел на незнакомую девушку, и вдруг его взгляд заострился, прилип к ее лицу, к ее правой скуле. Он побледнел.
«Здравствуйте, — вдруг сама не узнала свой голос, такой бодрый и уверенный прозвучал он. — Вы Александр?»
«Здравствуйте…» — его голос дрогнул, и глаза мгновенно наполнились влагой. Он кашлянул, пытаясь взять себя в руки. Казалось, он уже все понял.
«Неужели… Неужели это ты? Моя дочка? Боже мой, ты так на меня похожа… И родинка… Такая же… Скажи, что это ты?» — он произнес это с такой надеждой и таким страхом, что Вике стало его до слез жалко.
Она не смогла ничего сказать, только кивнула, расплываясь в улыбке, сквозь которую текли слезы, и шагнула к нему. И он ее поймал, обнял, прижал к себе так крепко, словно боялся, что она вот-вот рассыплется, исчезнет, как мираж.
Они стояли так на пороге, два человека, разделенные годами и километрами, но связанные теперь навеки одной кровью, одной историей, одной родинкой. Плакали, не стесняясь слез.
Потом он, опомнившись, завел ее в квартиру, усадил за стол, все никак не мог отвести от нее взгляда, все держал ее руку в своей, большой, теплой, трудовой руке.
Они говорили. Говорили обо всем и ни о чем сразу. Слова путались, набегали новые слезы, но это были слезы очищения, слезы долгожданного счастья. Им нужно было рассказать друг другу целых двадцать лет жизни. Перекрыть эту пропасть незнания.
И когда первый шок прошел, и они смогли говорить более-менее спокойно, Виктория, глядя в глаза отца, спросила то, о чем думала всю дорогу обратно:
«Папа… А поедешь домой? К маме? Она не будет против, я точно знаю. Поедем?»
Он посмотрел на нее, на свою дочь, на это живое воплощение его потерянной любви, и его лицо озарилось такой светлой, такой молодой улыбкой, что он снова стал похож на того юношу с фотографии.
«Поедем, дочка. Теперь мы обязательно поедем. Теперь мы уже никогда не расстанемся. Никогда».