Тот ноябрьский день был серым и промозглым, точно сама судьба подбирала декорации для первого акта этой драмы. Воздух в школьном холле был густым от дыхания толпы, пахнущей мокрыми пальто, варежками и тревожным возбуждением. Алиса, прижав к груди новенький, еще пахнущий типографской краской дневник, замерла на пороге, оглушенная гулким гулом голосов. Это был ее первый день в новой школе, и вместо тихого знакомства с расписанием она попала в эпицентр бури.
В центре людского круга, будто на позорном столбе, стояли двое. И над ними, подобно грозовой туче, вздымалась фигура завуча – Клавдии Викторовны. Ее голос, металлический и безжалостный, рубил воздух, словно сабля.
– Такого вопиющего беспредела я не наблюдала за все тридцать лет своей педагогической практики! – гремела она, и ее взгляд, тяжелый и осуждающий, медленным лучем прожектора скользил по лицам зевак. – Пролезть на кухню через черный ход! Похитить имущество школьной столовой! Вы что, на зону собрались, будущие рецидивисты? Ваша дорога – прямиком в исправительную колонию, а потом – на самое дно общества, в грязь и нищету!
Алисе, сжавшейся от неприязни к этой травле, захотелось увидеть тех, на кого обрушился весь этот гнев. Она, как маленькая щука, протиснулась сквозь стену спин и замерла.
Двое мальчишек. Один – тщедушный, с бледным, испуганным лицом, в поношенной и явно маловатой куртке. Он плакал бесшумно, по-взрослому горько, и крупные слезы катились по его щекам, оставляя блестящие дорожки на красной от стыда коже. Второй… Второй был полной его противоположностью.
Он стоял, упрямо уставившись куда-то в пол, сжимая в одной руке evidence преступления – пирожок. От него уже мало что осталось: тесто было смято в тугой комок, а картофельная начинка, похожая на глину, выдавилась сквозь пальцы и застыла на его руке комковатой коркой. Под его напряженно вытянутой рукой на грязном линолеуме валялись жалкие крошки теста. Но не это привлекло внимание Алисы. Его лицо. Рыжее, веснушчатое, с упрямо сжатыми губами и твердым, несломленным взглядом, устремленным в никуда. Маленький викинг, готовый принять смерть, но не просить пощады. И этот образ, этот сплав дерзости и обреченности, ударил Алису прямо в сердце, словно разряд электрического тока. Мир сузился до него одного. Так, с первого взгляда, с первого удара сердца о ребра, и настигла ее первая, всепоглощающая, мучительная любовь.
– Родителей – в школу! Завтра же! Понятно мне? – продолжала изливать гнев Клавдия Викторовна.
Толпа, насытившись зрелищем, начала расходиться. Алиса, ошеломленная, поспешила прочь, чтобы успеть до звонка найти кабинет классной руководительницы.
Зоя Михайловна, добрая женщина с лучистыми морщинками у глаз, уже ждала ее. Она проводила Алису на урок биологии и, мягко подтолкнув вперед, представила классу.
– Пятый «В», минуточку внимания! Дети, у нас пополнение – Алиса Соколова.
Резкий, пронзительный звонок заставил Алису вздрогнуть. Со всех сторон на нее смотрели десятки любопытных глаз.
– Кабинеты вы уже знаете, ноябрь на дворе, поэтому, девочки, очень прошу – опекайте новенькую, помогите освоиться. Хорошо?
– Да, Зоя Михайловна! – дружно пророкотал класс.
– Молодцы. Алиса, проходи, садись за третью парту у окна, к Лёве Огневу. Свободных мест поближе нет, а мама просила не на галерку. Огнев! – голос классной дамы стал строгим. – Смотри у меня! Никаких фокусов. Новенькую не смущай, ясно? С твоими выходками я уже знакома.
– Ага, – раздался небрежный отклик с того самого места.
Алиса подняла глаза. Кровь ударила ей в виски, застучала в ушах, мир поплыл. Это был ОН. Тот самый рыжий викинг, пирожковый вор. Лёва Огнев. Теперь он сидел в полуметре от нее, и она могла разглядеть каждую веснушку на его носу, каждый яростный завиток его медных волос. Он, заметив ее, демонстративно отодвинулся к самому краю парты, уставившись в окно.
Весь этот бесконечный день они не проронили ни слова. Лёва вертелся как юла: строил рожицы соседям, тыкал ручкой в спину впередисидящего, перебрасывался бумажными шариками. Он был ураганом, сметающим все на своем пути. Но в его проказах не было злобы, лишь какая-то отчаянная, кипучая энергия. И когда на перемене он проносился по коридору, и его рыжие вихры вздымались над головой подобно пламенной короне, Алисе казалось, что от одной его улыбки, широкой и бесшабашной, становится светлее в хмурых школьных стенах. Казалось, нет на земле лучше места, чем то, где в этот момент находился он.
– Рыжий идиот, – фыркнула рядом одноклассница, когда Лёва промчался вихрем, едва не сбив их с ног. – Интересно, все рыжие такие невменяемые?
Алиса стояла в кругу новых подруг, прижавшихся к горячей батарее, и молчала. Был уже январь, отзвучали новогодние праздники, за окном злился пронизывающий ветер.
– Помните ту историю с пирожками? – сказала Ира, самая болтливая из новых подруг. – Я вчера от мамы слышала… Оказывается, Лёва те пирожки украл не для себя. А для младших сестер того самого тихони, Славы. У них отец пьет, семья нищая, дети голодные ходят. Это Лёва его уговорил, подбил на «подвиг». Мама Лёвы с моей мамой дружат, так я все по секрету узнала… Ему, конечно, тогда изрядно влетело.
– И правильно! Таких только ремнем воспитывать. Что еще про него знаешь?
– Ну… Он, в общем, добрый до неприличия. Его мама все время ругается, что он постоянно тащит в дом каких-то покалеченных животных – то котенка подберет, то вороненка с подбитым крылом. А потом всем родственникам и соседям раздает это зоологическое счастье. А на Новый год он на свои школьные обеды скопил и одинокой бабке-соседке огромный торт купил. Она чуть не плакала от счастья. Он ей еще и клумбы весной копает.
– Ненормальный, – безапелляционно заключила другая одноклассница, строгая девочка в идеально гладких косах. – Совсем не дружит с головой.
Вскоре Алису и Лёву рассадили. Началась странная, мучительная и сладостная игра. На уроках она украдкой наблюдала за ним, ловя каждый жест, каждую улыбку, каждую новую веснушку, появившуюся на его носу с приходом весны. Он делал вид, что не замечает этого пристального внимания. А потом, случалось, и он замирал, уставившись на нее своим ясным, чистым взглядом, в котором читалась добрая и бесхитростная душа. Алиса в это время старательно корпела над тетрадью, чувствуя на своей щеке тепло его взгляда, словно луч солнца. Она грелась им, как ящерица на горячем камне. Пол-урока она смотрела на него, пол-урока – он на нее. А по ночам она тихо плакала в подушку, переполненная непонятной тоской и нежностью, а утром снова надевала маску безразличия.
Так текли дни, недели, месяцы, пока в их квартире не провели наконец домашний телефон. У Алисы и Иры появилось новое развлечение – телефонные розыгрыши. Пользуясь дежурством, они прокрались в учительскую и стащили на время журнал, аккуратно переписав все номера одноклассников.
– Алло, здравствуйте! – заунывным, казенным голосом начинала Ира, а Алиса давилась смехом, впиваясь пальцами в ее плечо. – Вас беспокоит отдел полиции. Мне нужен отец Васильева Константина.
– Папы нет… Он на смене… А что случилось? – в трубке слышался испуганный, юный голос.
– Передайте, что на вашего сына заведено уголовное дело.
– Чегооо?!
– Сегодня в восемь утра он, выходя из подъезда, преднамеренно раздавил дождевого червя. Мать потерпевшего подала заявление. Требует компенсацию в размере миллиона долларов. Вам необходимо…
– Базыкина, это ты! Я узнал! – вдруг орал обиженный голос в трубке.
– Нет, я – участковый уполномоченный! Жду вас в отделе! – тонко визжала Ира и, бросив трубку, падала на пол, корчась от беззвучного смеха.
Позже они нашли более безопасную тему – любовь.
– Алло, можно попросить к телефону Сереженьку? – томно и сладко спрашивали они.
– Это я… – удивлялся мальчик, уже заранее начиная краснеть.
– А почему ты мне не звонишь, мой хороший? Я так жду…
– Кто это?
– Уже забыл? Ай-яй-яй… На прошлой неделе, у плотины… Ты так красиво признавался мне в любви…
– Может, вы папу моего спутали? Его тоже Сережей зовут…
– Нет, ты, мальчик в синей куртке, с родинкой над губой…
– Ээээ…
– Как ты мог забыть наш поцелуй! Бесчувственное чудовище! Все кончено! Больше никогда не звони!
На этом моменте они, задыхаясь от хохота, бросали трубку. Наблюдать на следующий день за смущенными и растерянными жертвами было невероятно забавно.
И вот очередь дошла до Лёвы Огнева. Ира протянула Алисе телефонную трубку, тяжелую, словно из чугуна.
– Звони ты.
– Нет, давай ты!
– Твоя очередь, я уже десять человек обзвонила!
Алиса отнекивалась, пряталась в ванной, делала вид, что ей срочно нужно учить уроки, но в конце концов сдалась. Пальцы дрожали, цифры на диске расплывались перед глазами. Она с трудом набрала номер. Сердце колотилось где-то в горле.
– Алло? – в трубке прозвучал его голос. Такой знакомый, такой родной и такой пугающий.
– Привет, – прошептала она, и от ужаса бросила трубку, словно она была раскаленной.
– Ты чего? – удивилась Ира.
– Я не могу… Я не могу с ним даже так, по-дурацки, разговаривать, – призналась Алиса, чувствуя, как горят ее щеки.
Подруга сочувственно похлопала ее по плечу.
– Что, так его ненавидишь, да?
– Ага… – еще ниже опустила голову Алиса.
Тем же вечером, валяясь на диване перед телевизором, Алиса и представить не могла, что случится дальше. Зазвонил телефон. Трубку подняла мама.
– Девочка? С этого номора? Странно… Алиса, тебя, кажется.
Алиса, не ожидая подвоха, думала, что это Ира.
– Алло?
– Привет. Это ты мне сегодня звонила.
У нее подкосились ноги. Сердце заколотилось с такой бешеной силой, что затрепетала ткань ее домашней футболки. Она медленно опустилась на пуфик в коридоре. Мама вопросительно подняла бровь: «Кто?». Алиса взглядом умолила ее оставить их одних. Мама улыбнулась своей мудрой, всепонимающей улыбкой и вышла.
– Как ты… – начала было Алиса.
– У нас АОН на телефоне, – просто объяснил Лёва.
Алиса мысленно себя похвалила. Какая же она была наивная!
– Ага… Ну, как дела?
– Уроки делаю. С тренировки только пришел. Лиска, это правда ты?
От этого неожиданного, теплого прозвища у нее перехватило дыхание.
– Эмм… Да.
– Я так и подумал. Узнал голос. Что делаешь?
– Телек смотрю…
– Ну и как? О чем?
– Да так… О любви, о дружбе…
Незаметно для себя они проговорили почти час. Каким же он оказался funny! Какие смешные истории рассказывал про тренера, про своего пса, про соседку-бабку! Оказалось, что они оба обожают клубничное мороженое зимой и зеленоватые, кислые абрикосы, оба мечтают уехать к морю и объездить весь мир.
С того вечера жизнь Алисы перевернулась. Она мчалась домой после школы одна, отшивая подружек под разными предлогами, и садилась у телефона, как у костра, греясь в ожидании его звонка. И он звонил. Каждый день. Они говорили обо всем на свете: о книгах, о музыке, о глупых учителях и занудных уроках, о звездах и о будущем. Разговоры длились по два, по три часа, пока не возвращалась мама Алисы или Лёве не надо было бежать на футбол.
В школе им было сложнее. Приходилось сохранять видимость равнодушия. Их общение ограничивалось красноречивыми взглядами, быстрыми, украдками улыбками. Алиса таяла под его взглядом, как мороженое на солнце. Но вскоре и эта игра им надоела. Они стали общаться открыто.
Через полгода они снова сидели за одной партой. Лёва стал провожать ее до дома, хотя жил в совершенно другом конце города. Еще через полгода, во время вечерних прогулок, их пальцы сплелись впервые – робко, неуверенно, но уже навсегда. А спустя год, когда им обоим было уже по пятнадцать, они поцеловались. В парке. Под раскидистой ивой. Робко, неловко, смешно и безумно волнующе. Его губы были мягкими и слегка шершавыми от ветра. Так и пошло. Он провожал ее каждый вечер. Она на цыпочках тянулась, чтобы чмокнуть его в щеку, а потом этот быстрый, стремительный, сладкий поцелуй в губы. Его глаза, сияющие, как два изумруда. Старая ива у подъезда. Огни в окнах, похожие на драгоценные камни. Она взлетала на свой пятый этаж, не чувствуя под ногами ступенек. Это была самая чистая, самая светлая и самая искренняя любовь на всей земле.
А потом они поругались. Из-за ерунды, из-за чепухи, из-за глупого недоразумения, которое не стоило и выеденного яйца. В школе была дискотека, а у Лёвы были гости – день рождения отца. Телефон у него был занят весь вечер, трубку кто-то забыл положить. Алиса не дозвонилась, обиделась и пошла одна, поддавшись на уговоры подруг. Потом были долгие, мучительные разбирательства, полные обидных слов, горьких упреков и несправедливых обвинений. Никто не хотел уступать, никто не хотел сделать первый шаг. Их ежевечерние разговоры прекратились. В школе они снова стали чужими.
– Наши неразлучные сиамские близнецы поссорились! Какая драма! – ехидничали одноклассники.
Так пролетело полгода. Девятый класс подходил к концу. Школа готовилась к выпускному балу. После девятого уходили почти все, из всех параллелей набирали едва ли один десятый класс. Лёва тоже уходил – поступал в колледж в другом городе.
И вот он, выпускной. Зал затемнен, мигают разноцветные огни, играет музыка. Все танцуют, смеются, дурачатся. И только они двое – Алиса и Лёва – стоят у противоположных стен, не сводя друг с друга глаз. К Алисе подходили мальчишки, приглашали потанцевать, но она лишь молча качала головой. Подруги пытались стащить Лёву на танцпол, но он отмахивался, как от назойливой мухи. Так они и простояли весь вечер, не сдвинувшись с места, пронзая друг друга взглядами через толпу.
– Господа, последние два трека! – объявил голос ведущего. – Заканчиваем наш бал!
Зазвучала музыка. Медленная, грустная, щемящая. О несбывшейся любви. Алиса узнала ее мгновенно. Это была ИХ песня. Она играла из растрепанного динамика уличного ларька в том самом парке, в тот самый вечер… Она видела, как Лёва тоже вздрогнул, узнав мелодию. Он резко сорвался с места и быстрыми, решительными шагами пошел через весь зал, рассекая толпу, как ледокол.
– Потанцуем? – его голос был тихим и хриплым.
Она лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
Они танцевали, обнявшись, две песни подряд. Он держал ее крепко-крепко, почти больно, и его губы касались ее виска, ее волос, ее шеи. И в мире не существовало никого и ничего – ни зрителей, ни времени, ни прошлых обид, ни будущей разлуки. Была только она и ее рыжий мальчик, ее Лёва. Она не заметила, как закончилась одна песня и началась другая. Не заметила, как смолкли и последние аккорды. Закончилось все.
Все стали расходиться. Он, как встарь, проводил ее до подъезда. Они стояли молча, держась за руки, и Алиса разглядывала блестки на своих туфлях, а он смотрел куда-то далеко-далеко, сквозь дома, сквозь годы, сквозь всю свою будущую жизнь без нее.
– Ну, я пойду, – наконец выдохнул он. – Пока. Береги себя.
Он наклонился и чмокнул ее в губы. Так же просто, по-детски, по-прежнему. Развернулся и ушел. Его силуэт растворился в сумерках.
Дома Алиса проплакала всю ночь. А наутро, чуть поспав, прилипла к телефону, ждала, верила, что он позвонит… Но звонка так и не дождалась. Через несколько дней Лёва уехал. Потом, два года спустя, уехала и она.
Судьба больше никогда не сводила их paths. Прошло больше двадцати пяти лет. У Алисы своя жизнь, своя семья, свои заботы. Но где-то очень глубоко в сердце, в самом его потаенном уголке, живет память о рыжем мальчике с веснушками и украденных пирожках. Память о первой, самой чистой, самой болезненной и самой прекрасной любви. И иногда, услышав случайную мелодию из давней юности, она замирает, и по коже бегут мурашки, и на глаза наворачиваются предательские слезы. И она понимает, что так и не перестала его любить.