Душный городской воздух казался Алисе особенно удушающим в тот день, когда пришло письмо. Конверт был пожелтевшим от времени и пах морем, солью и чем-то неуловимо родным — ароматом детства. Дрожащими пальцами она вскрыла его и прочла выведенные аккуратным, старомодным почерком строки. Бабушка Софья оставляла ей в дар свой дом, тот самый, у самого синего моря, где прошли лучшие лета ее жизни.
Сердце Алисы забилось чаще, смешав радость с грустью. Она почти физически ощутила горячий песок под босыми ногами, услышала шум прибоя и почувствовала ласковые руки бабушки, всегда встречавшей ее на пороге.
Она сразу же позвонила Марку. Голос его из динамика звучал отстраненно и немного раздраженно, будто она отрывала его от чего-то очень важного.
— Марк, мне нужно уехать, — начала она, стараясь звучать твердо, но внутренне сжимаясь от ожидания его реакции. — Бабуля… она оставила завещание. Я получила в дар тот самый дом у моря.
На другом конце провода на секунду воцарилась тишина.
— Дом? Тот самый, ветхий и полуразрушенный? — спросил он, и в его тоне сквозила легкая насмешка.
— Он не ветхий! — тут же вспыхнула Алиса. — Он старинный, большой, полный истории. Ты же помнишь, я каждое лето там проводила. Родители отправляли меня со спокойной душой, потому что бабуля Софья меня обожала и зорко следила за мной. Даже на море ходила со мной за ручку, пока я была маленькой. А потом, когда подросла, я бегала туда с соседскими ребятишками. Ох, и насладились же мы тогда морем! Наберем с собой бутербродов, фруктов — и на целый день, до самых сумерек. Солнце, волны, смех…
— И надолго? — перебил ее его голос, сухой и деловой, возвращая ее в душную городскую реальность.
— Не знаю точно, но явно не на три дня, — вздохнула она. — Нужно осмотреться, навести порядок. Я ведь не была там целую вечность. Последний раз… на втором курсе института. А я уже три года как его окончила и работаю. Я возьму отпуск и уеду. А ты… — она сделала паузу, вкладывая в слова всю свою надежду, — ты приезжай потом ко мне. На машине всего день езды. Выехал с утра пораньше — к вечеру уже тут. Возьми отгулы, отпуск за свой счет, и мы отдохнем вместе. На море.
— Что-то не соскучился я по морю, — прозвучал в ответ его вялый голос. — Ладно, не обещаю, но посмотрю по работе…
Эти слова повисли в воздухе тягостным грузом. Он «посмотрит». Как он всегда «смотрел» и в итоге оставался в городе, погруженный в свои дела, которые были всегда важнее ее.
Прошло три дня. Алиса собрала чемоданы, сердце ее трепетало от предвкушения и тайной надежды, что Марк все же передумает, приедет, отвезет ее на вокзал, поцелует на прощание и скажет, что будет скучать. Но вместо этого за три часа до отхода поезда раздался его звонок.
— Алис, прости, не могу тебя отвезти. Срочные дела на работе. Ты же доберешься на такси, да? — прозвучало в трубке, и в его голосе она уловила фальшивую нотку.
— Да, конечно, — ответила она, и комок обиды встал у нее в горле. — Не беспокойся.
Она вызвала такси и, усевшись на заднее сиденье, уставилась в окно, не видя мелькающие улицы. Город провожал ее серым, равнодушным взглядом. И вдруг… сердце ее упало и замерло. У светофора стоял его автомобиль. И не просто стоял. Марк, ее Марк, галантно помогал выйти из машины молодой стройной девушке в легком летнем платье. Они улыбались друг другу, он что-то говорил, и они направились в уютное кафе на углу.
— Ой, остановите, пожалуйста! — вырвалось у Алисы, голос дрожал. — Я оплачу стоянку, мне нужно выйти!
Она выпрыгнула из машины, не чувствуя под ногами земли. Горячая волна гнева и боли подкатила к горлу. Она распахнула дверь кафе и застыла на пороге. Они сидели у столика у окна, склонившись над одним меню, их пальцы почти соприкасались.
— Привет, — прозвучал ее голос, холодный и звенящий, как лед. — Я смотрю, ты и правда невероятно занят. Хочу сказать тебе только одно — прощай. И больше не звони. Никогда.
Она развернулась и вышла, не дав ему возможности что-либо сказать. Она не видела его растерянного лица, не слышала своего имени, которое он кричал ей вслед. Она уже мчалась обратно в такси, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони.
Весь долгий путь — сначала на такси до вокзала, потом в душном плацкарте поезда, снова на такси по проселочным дорогам — она провела в омуте ярости и отчаяния. В ушах стоял шум, и она без конца прокручивала эту картину: его улыбку, направленную не ей, его заботливые жесты. Предатель. Лгун. Ничтожество.
Таксист, молчаливый и угрюмый, наконец, остановился у высоких кованых ворот, поросших диким виноградом.
— Приехали, — буркнул он.
Алиса расплатилась, вытащила свои чемоданы. Шофер крикнул ей вдогонку:
— Обращайтесь, если что… — и рванул с места, оставив ее одну у ворот, за которыми стоял ее новый, старый дом.
Тишина была оглушительной. Воздух, густой и сладкий, пах полынью, морем и пылью былых времен. Она достала увесистую связку старинных ключей, подаренных бабушкой, и с трудом найдя нужный, вставила его в ржавый висячий замок. Тот поддался с глухим щелчком, который прозвучал как выстрел, возвещающий начало новой жизни.
Тяжелые ворота со скрипом отворились, и Алиса замерла на пороге. Двор был заброшен. Бабушкины клумбы заросли буйными многолетниками, которые цвели вопреки всему, напоминая о былом уюте. Бабушка Соня высаживала цветы каждую весну, и все лето двор благоухал немыслимыми ароматами. Сейчас было начало июля, стояла невыносимая жара, и воздух дрожал над землей.
Она подошла к дубовой двери. С замком пришлось повозиться, он заел от времени и небрежения. Наконец, дверь с тяжелым вздохом отворилась.
Тишина. Гробовая, пугающая тишина встретила ее внутри. Не пахло ни пирогами, ни душистыми бабушкиными травами, которые она всегда сушила на чердаке. Алиса остановилась в просторном холле с высоким, до самого неба, потолком. Дом был старинной постройки, его стены помнили еще ее прабабушку и прадеда.
В центре холла вела на второй этаж широкая лестница с замысловатыми резными перилами, которые она так любила облизывать в детстве — мама ругала ее за это. Над лестницей парило высокое арочное окно с разноцветными витражными стеклами — синими, багровыми, изумрудными. Лучи заходящего солнца проникали сквозь них, отбрасывая на потертый паркет причудливые, словно живые, пятна света.
— Да, теперь это все мое, — прошептала она, и голос ее зазвучал гулко в пустоте. — Спасибо тебе, бабуля. Теперь у меня есть собственный дом. И собственное море.
Она медленно переходила из комнаты в комнату, касаясь пальцами мебели, покрытой толстым слоем пыли. Вот гостиная с огромным камином, в котором они с бабушкой зимними вечерами жарили картошку. Вот столовая с массивным дубовым столом и стульями с высокими спинками. Она подошла к старому серванту из темного дерева. За стеклом, как и прежде, стояла старинная фарфоровая посуда, которую бабушка Софья так любила перебирать и бережно протирать специальной замшевой тряпочкой.
Алиса осторожно открыла дверцу и достала одну из чашек. Тончайший фарфор, почти прозрачный, с росписью кобальтом. Она перевернула ее и на дне увидела выведенную золотом надпись: «1890г.». Мурашки побежали по коже.
— Это же целое состояние, — прошептала она, возвращая хрупкое сокровище на место. — И бабуля просто… пользовалась этим каждый день.
Она раньше не замечала, не осознавала ценность этого мира. Она смотрела на него глазами ребенка, для которого все это было просто привычной средой. Теперь же она видела: обстановка здесь была дореволюционной, музейной. И все это теперь принадлежало ей.
Неожиданно наверху громко хлопнуло. Звук был таким резким и громким в давящей тишине, что Алиса вздрогнула и обернулась. Наверное, окно. Сквозняк. Сердце забилось чаще. Она медленно поднялась по лестнице, прислушиваясь. На втором этаже было три комнаты. Она обошла их все — тихо, пусто. Войдя в бабушкину спальню, она снова почувствовала комок в горле.
Кровать была огромной, шикарной, с резными дубовыми столбами, поддерживающими балдахин из потертого шелка.
— Вот здесь спала бабуля, — подумала Алиса. — А я в соседней комнате. Как я любила прибегать к ней ночью, если снились плохие сны, и забираться под ее пуховое одеяло. Она была таким теплым, таким надежным человеком…
Она открыла дверцу огромного платяного шкафа. Пахло лавандой и стариной. На вешалках висели платья бабушки, аккуратные, строгие, из натуральных тканей. Решив, что потом все это нужно будет перебрать и убрать, она с разбегу бросилась на кровать. Пружины жалобно вздохнули, облако пыли поднялось в воздух.
И в этот момент раздался настойчивый, громкий звонок в дверь и стук железного молотка.
Сердце Алисы прыгнуло в горло. Кто это? Она спустилась вниз и, медленно отодвинув тяжелую задвижку, открыла дверь.
На пороге стояла немолодая женщина с добрым, но усталым лицом.
— Здравствуй, Алисонька, — улыбнулась она. — Узнала?
Алиса присмотрелась и сквозь паутину морщин узнала черты соседки, тети Анны, матери ее детской подруги Веры.
— Тетя Аня! Здравствуйте! А вы откуда знаете, что я здесь?
— Да я мимо проходила, смотрю — замка на воротах нет. Значит, хозяйка дома. Я присматриваю за домом, еще твоя бабуля Софья при жизни просила меня об этом. А Верочка моя… — женщина вздохнула, — недавно замуж выскочила, укатила в другой город. А мы тут с сыном. Захара помнишь? Старшего.
Алиса кивнула. Как же, помнила она Захара. Старшего брата Веры, который казался им, девчонкам, таким взрослым и таким недосягаемым. Он уехал из города, когда она была еще подростком.
— Вот, разошелся он со своей женой, вернулся ко мне, уж два года как живет. Может, тебе чем помочь? Обращайся. Ты надолго?
— Пока не знаю, тетя Ань. В отпуск приехала.
— Ну, ну, ладно. Заходи, если что. И Захар поможет, мужик же, что-то подколотит, подправит… — она пристально посмотрела на Алису. — А ты, Кс… Алиса, чем старше становишься, тем больше на бабушку свою, Софью, похожа. Прямо вылитая красавица, — покачала головой соседка и, попрощавшись, ушла.
Остаток дня Алиса провела в хлопотах, пытаясь привести в порядок кухню. Дом был огромным, и пыль лежала повсюду толстым саваном. К вечеру она смертельно устала и вспомнила, что нужно поесть. Пришлось идти в супермаркет, благо, он был неподалеку.
Возвращалась она уже с сумками, любуясь закатом. Небо пылало багрянцем и золотом, и это пламя отражалось в спокойной, зеркальной глади моря. Вид был потрясающим, завораживающим. Рука сама потянулась к телефону, чтобы позвонить Марку и поделиться этой красотой. Но женская гордость и свежая, незаживающая рана заставили ее убрать телефон.
— Нашла, кому звонить, — с горькой усмешкой сказала она сама себе. — Забудь его. Навсегда.
Стемнело быстро, по-южному. Алиса поднялась в спальню. Решила спать на бабушкиной кровати. Комната была просторной, с огромным окном, выходящим на море. Она погасила свет и рухнула на мягкий, пружинящий матрас, утопая в груде подушек. Ночник она оставила гореть — одной в этом огромном, скрипящем доме было непривычно и немного жутко.
Уснула она почти мгновенно, сраженная усталостью. И ей приснилось, что кто-то нежный и ласковый гладит ее по волосам, поправляет одеяло. Прикосновения были такими реальными, что сквозь сон ей захотелось открыть глаза и посмотреть, но сон был слишком крепок. А потом в сновидении возник образ бабушки Софьи. Она стояла у кровати, улыбалась своей мудрой, доброй улыбкой и тихо, но очень четко произнесла:
— Алисонька, сделай правильный выбор, милая…
И исчезла. Алиса проснулась с ощущением, что в комнате кто-то есть. Она села на кровати, прислушалась. Ничего. Только шум прибоя доносился с моря. «Какой выбор?» — подумала она, но сон уже таял, уступая место реальности и груде предстоящих дел.
Утром ее взгляд упал на огромную хрустальную люстру, висевшую в центре комнаты. Она была вся в паутине и пыли, и мытье ее казалось задачей невыполнимой. Пришлось идти к соседям.
— Тетя Ань, здравствуйте! Не подскажете, как бабушка мыла эту люстру? Я даже не знаю, как к ней подступиться.
— А, люстра! — всплеснула руками женщина. — Ладно, Захар как раз из гаража должен вернуться. Я его к тебе со стремянкой отправлю.
Пока Алиса заканчивала уборку в гостиной, протирая резные полки камина, в дверь снова позвонили. На пороге стоял он. Захар. Она не сразу узнала в этом высоком, широкоплечем мужчине с обветренным лицом и смеющимися карими глазами того самого старшего брата Веры. Он изменился, повзрослел, в его взгляде появилась твердость, а в уголках губ — морщинки от улыбки.
— Привет, — улыбнулся он, и его голос прозвучал густо и тепло. — Я так понял, передо мной та самая Алиса, которая в детстве все яблоки у нас в саду воровала?
Она рассмеялась, неожиданно для себя самой.
— Привет! Да, это она самая. А ты, я смотрю, Захар?
— В точку! — он зашел в дом, принеся с собой складную стремянку. — Ну, показывай, где тут у тебя фронт работ?
— Вот она, красавица, — Алиса указала на люстру. — Не знаю, что с ней делать.
— О да, я ее помню! — восхищенно свистнул Захар. — Баба Соня всегда ругалась, когда мы с Веркой в мячик здесь играли. Боялась, что в люстру попадем. Давай влажную тряпку, я залезу, буду протирать, а ты мне снизу ополаскивать и подавать будешь.
Они принялись за работу. Алиса снизу подавала ему тряпки, любуясь, как ловко его сильные, но осторожные руки орудуют среди хрустальных подвесок, которые начинали оживать и сверкать, теряя вековую пыль. Захар сыпал шутками, вспоминал смешные случаи из детства, и дом впервые за долгие годы наполнился не скрипом и шепотом прошлого, а звонким, живым смехом.
Когда люстра засияла в полную силу, отражая в своих гранях солнечные лучи, он спустился вниз и критически осмотрел свою работу.
— Ну вот, красота! Молодцы мы с тобой. Что дальше? Какие планы на день?
— Уборка. Еще весь второй этаж.
— А давай я тебе помогу? — предложил он неожиданно. — А то одна ты тут до вечера провозишься.
— Ой, Захар, а тебе не сложно? Это же целый день.
— Да что там сложного! Помочь соседке? Самое оно. А потом, если захочешь, на море сбегаем. У меня сегодня как раз выходной. Помнишь, как ты с Веркой за мной по пятам ходила, а баба Соня тебя не отпускала без себя? — он снова рассмеялся, и его смех был таким заразительным.
Они провели весь день вместе. Захар оказался невероятно хозяйственным и деятельным. Он не просто помогал, он делал все с какой-то мужской сноровкой: передвинул тяжеленный комод, вымыл окна, подправил скрипящую дверь. Если бы она одна возилась, она бы закончила только глубокой ночью. А так уже к четырем часам все было сияло и благоухало чистотой.
— Алис, я голодный, как сто волков, — заявил Захар, смывая с рук последствия уборки. — У тебя есть что-то перекусить?
— Вчера купила пельмени, в морозилке лежат. Больше ничего нет, сама видишь, не до магазина было.
— Да ну эти пельмени! — махнул он рукой. — Может, махнем в кафе? В поселке одно неплохое открылось. Я сейчас домой сбегаю, приведу себя в порядок, и вперед.
— Давай! — с радостью согласилась она. — Я тоже быстро в душ.
В кафе они наконец-то поели. Захар смеялся, рассказывая забавные истории из своей жизни.
— Ну вот, а говорила — скучно тут! Жить веселее стало? А после吃ы на море сбегаем? Вода тепленная, как парное молоко. А пока прогуляемся?
Они гуляли по набережной, потом пошли на пляж. Вечером народа было мало, и вода действительно была невероятно теплой и ласковой. Они накупались, наговорились, нашутились. Захар проводил ее до самых ворот и, попрощавшись, ушел.
Алиса поднялась в спальню, чувствуя приятную мышечную усталость и незнакомое ей давно чувство легкого, светлого счастья. Она снова бухнулась в кровать, собираясь провалиться в сон, как вдруг зазвонил телефон. Сердце екнуло. Марк.
Она взяла трубку. Его голос звучал слащаво и покаянно, будто ничего и не произошло.
— Привет, Алис! Ну как ты? Как дом? Далеко до моря идти?
— Привет, — ее голос стал ледяным. — Дела мои прекрасно. Дом стоит на самом берегу. А тебе что?
— Я соскучился, — заныл он. — Собираюсь к тебе приехать. Скинь точный адрес.
Алиса закрыла глаза. Перед ней всплыло лицо Захара — открытое, честное, смеющееся. И лицо Марка в кафе с той девушкой. И голос бабушки из сна: «Сделай правильный выбор».
— Размечтался, — тихо, но очень четко сказала она. — Еще чего. Предатель. Видеть тебя не хочу. И не звони больше. Передавай привет своей новой пассии.
— Алис, подожди! Не вешай трубку! Это не то, что ты подумала! Ну прости меня! — он почти кричал.
— Марк, все кончено. Я сказала все. Не звони.
Она выключила телефон, зная, что он будет названивать всю ночь. Положила его на тумбочку и улеглась, глядя в темноту. И тут до нее наконец дошло. Прозрение ударило, как молния. Бабушка говорила о выборе. Не между городом и морем. Не между работой и отпуском. А между прошлым и будущим. Между ложью и предательством — и чем-то новым, чистым, настоящим, что только начало зарождаться.
Она сделала свой выбор. И впервые за долгое время уснула со спокойной улыбкой на устах. Ей снилось море. И Захар.
Прошло время.
Алиса не просто навела порядок в доме — она вдохнула в него новую жизнь. Она переехала сюда насовсем, нашла работу в ближайшем городе, благо, современные технологии позволяли работать удаленно. Старинный дом зазвучал по-новому: скрип половиц теперь заглушался смехом, в камине снова плясали огоньки, а на кухне пахло свежей выпечкой.
Она вышла замуж за Захара. Не было пышной свадьбы, был тихий, душевный праздник здесь, на террасе, под звуки прибоя. Теперь они жили в огромном доме счастливо и очень дружно. Захар оказался не только мастером на все руки, но и любящим, внимательным мужем.
А сейчас они вдвоем стояли на той самой террасе, глядя на луну, серебрившую дорожку на воде. Рука Алисы лежала на едва заметном, но уже таком важном и любимом округлении живота. Они ждали малыша. Их малыша.
Она смотрела на море, на звезды, чувствовала тепло руки мужа на своей талии и думала о бабушке Софье.
— Спасибо тебе, бабуля, — прошептала она. — За твой дом. За твое наследство. И за то, что помогла мне сделать правильный выбор.
И где-то в глубине дома, будто в ответ, тихо и счастливо звякнула о полку хрустальная подвеска на чистой, сияющей люстре.