—Ты решила, что можешь меня унизить при всей моей семье? — голос Максима дрожал, будто он сдерживал не гнев, а что-то старое, прогорклое, что копилось месяцами. — Прямо при маме? При Аньке?
Ирина стояла у кухонного стола, держа в руках кружку с остывшим чаем. Январский ветер бил в окно так, будто хотел выйти из холода в тепло, в эту тесную кухню в пятиэтажке на окраине Самары.
— Максим, ты прекрасно знаешь, что я никого не унижала, — сказала она тихо, но отчётливо. — Я просто сказала нет. Это всё.
—Нет?! — он ударил кулаком по подоконнику. — Ты сказала, что моя семья хочет тебя обчистить! Слышала, как мама потом ревела? Ей плохо стало!
Ирина поставила чашку. Руки слегка дрожали — от бухтящего в груди напряжения, от холода, который она никак не могла выгнать из квартиры.
—Я сказала только то, что чувствую. И я не обязана отдавать свои накопления на чужие авантюры.
—Это не авантюры! Это нормальный, рабочий бизнес! Люди деньги зарабатывают, понимаешь?
—Максим, — Ирина перевела дух. — Ты знаешь, какие были эти шесть миллионов. Знаешь каждую копейку и почему я их берегу.
—Да кому это интересно?! — взорвался он. — Ты живёшь прошлым! Родители умерли — да, мне жаль! Но что теперь? Хранить их деньги в чулке?
Ирина посмотрела на мужа долгим, прямым взглядом. В это утро всё стало кристально прозрачным.
Тот, кто не боится трогать чужие раны, легко тронет и чужие деньги.
—Максим, — сказала она тихо. — Ты сейчас перешёл черту, о которой я тебя просила даже не думать.
Он фыркнул, отвернулся к окну, будто там была возможность спасения.
—Ладно, — сказал он уже спокойнее. — Давай просто ещё раз обсудим. Ты объясни нормально. Мама не понимает, я не понимаю. Ты же разумная женщина, значит, сможешь объяснить.
—Я не хочу объяснять, — Ирина прошла к раковине, включила воду, просто чтобы слышать её шум. — Я уже всё сказала. Это мои деньги. И я не хочу участвовать в вашем бизнес-плане.
Та фраза остановила весь воздух на кухне.
Максим медленно обернулся.
—В нашем. В на-ше-м. Ты могла хотя бы сказать «нашем», Ира.
—Нет, Максим. Это ваш план. Не мой.
Он снова уткнулся взглядом в телефон, который сжирал его последние нервы. Ирина слышала, как идут сообщения: мама пишет, сестра пишет. Семейная коалиция давления. Почти военная операция.
—Макс, — сказала она вдруг. — Ты вообще понимаешь, что это ненормально? Чтобы трое взрослых людей давили на меня из-за моих денег? Это же…
—Потому что ты упёртая! — выкрикнул он. — Как будто деньги важнее людей!
—А для тебя люди важнее денег? — Ирина усмехнулась. — Или конкретные люди?
Он резко шагнул к ней, остановился так близко, что она почувствовала запах его дешёвого ментолового спрея.
—Слушай сюда. Моя семья — это моя семья. И если им нужна помощь — я обязан помогать.
—Помогай, — спокойно ответила она. — Но почему ты хочешь делать это моими деньгами?
Максим молчал. Дышал часто. Смотрел в пол, будто искал там ответы.
—Ира, — сказал он после долгой паузы. — Просто… переведи им три миллиона. Не шесть. Три. Остальное оставь себе. Это компромисс.
Ирина невольно рассмеялась — тихо, без радости.
—Компромисс… Ты даже не слышишь себя. Ты предлагаешь мне отдать половину накопленного за жизнь. Просто так. Чтобы ваша семейная лодка поплыла.
—А что такого?! — он опять начал закипать. — Это же на благо всех! На благо будущего! На благо ребёнка, которого мы когда-нибудь…
—Максим, остановись, — Ирина сжала пальцы. — Не используй слово «ребёнок», чтобы выманить из меня деньги.
Он моргнул. Словно не ожидал, что она заметит манипуляцию.
—Ты меня разлюбила, да? Вот в чём дело? — тихо спросил он.
—Максим… — Ирина выдохнула. — Дело не в этом. Просто… когда люди любят друг друга, они не делают так.
—Как? — он шагнул ближе. — Как это так?
—Не загоняют в угол. Не шантажируют. Не требуют продать собственное будущее ради чужих фантазий.
Максим замолчал. На секунду. На две. А потом сказал:
—Ты просто жадная. Мама была права.
Ирина кивнула, будто получила справку о болезни, которую давно подозревала.
—Спасибо. Теперь я услышала всё.
Она развернулась, пошла к холодильнику, просто чтобы разорвать взгляд.
Но Максим не останавливался — слова лились, как вода из сломанного крана.
—Ты думаешь, одна тут такая умная? Думаешь, ты лучше всех? Ты просто сидишь на деньгах и трясёшься над ними. Ты даже мне не доверяешь. Это ненормально, Ир. Это болезнь.
Ирина закрыла холодильник.
—Максим, — сказала она, — болезнь — это когда тридцатилетний мужик не может принять решение без маминого благословения.
Его лицо стало бледнее, чем февральский снег.
—Ты… ты не имеешь права так говорить, — сказал он тихим, опасным голосом.
—Я имею право говорить о том, что вижу.
Он бросил взгляд на телефон — там снова вспыхнула подсветка. Сообщение от Людмилы Викторовны.
Максим выдохнул, будто принял финальное решение.
—Короче. Так. Мама сказала, что без твоих денег ничего не выйдет. А она разбирается. Она всю жизнь в торговле. Мы должны ей доверять.
Ирина прикрыла глаза.
—Вот видишь, — сказала она устало. — Ты даже сейчас говоришь «мы должны». Не ты. Не я. — Вы.
Максим поднял голову.
—Значит, так. Ты или переводишь деньги, или…
—Или что?
Он замялся. Потом сказал:
—Или тогда сам решай, как хочешь жить дальше.
—Это ультиматум?
—Назови как хочешь.
Ирина вздохнула.
За секунды до любого разрушения бывает предельная тишина. Вот она и наступила.
—Хорошо, — сказала она. — Я решу. Но позже. Сегодня я устала. Очень.
Максим пошёл в комнату. Там хлопнула дверь. Потом ещё одна — шкаф. Потом глухие шаги.
Ирина присела к окну. Ветер бил створки, старый пластик дрожал.
Она смотрела на двор — старый снег, усталые фонари, редкие прохожие. Пусто. Прохладно. И почему-то так похоже на всё, что происходило в её жизни за эти два месяца брака.
Она сидела долго. Возможно, час. Возможно, больше. Пока не услышала шаги. Максим вышел в коридор с рюкзаком в руках.
—Я поеду к маме, — сказал он. — Чтобы все остались живы. Завтра поговорим нормально.
—Хорошо.
—Ты слышишь? — он приблизился. — Завтра. Поговорим. Нормально.
—Да, завтра, — тихо повторила Ирина.
Дверь закрылась.
Ирина осталась одна. Совсем одна.
Она выключила свет в кухне. Подошла к зеркалу в прихожей. Увидела там себя — бледную, с уставшими глазами, а будто постаревшую за сутки.
И вдруг сказала вслух:
—Мне нельзя жить с этими людьми.
Звучало как диагноз. Как приговор. И как освобождение.
Она легла спать поздно — почти под утро. Но какой-то внутренний узел уже развязался. Осталось только понять, что делать дальше.
—Ты вообще в своём уме? — Аня влетела в квартиру Ирины так, будто её кто-то преследовал, и даже не сняла сапоги. — Ты понимаешь, что делаешь? Максим там у мамы сидит белый как стена. Он говорит, что вы расстаетесь. Ты точно спятила.
Ирина стояла у окна новой двушки, где всё ещё пахло свежей шпаклёвкой и картонными коробками. На дворе стоял февраль — тот самый, который в Самаре особенно злой: мокрый снег, ветер, слякоть. Ирина держала в руках ключи — новые, блестящие, ещё тёплые, будто она только что вынула их из ладони риелтора.
—Аня, я не обязана перед тобой отчитываться, — устало сказала Ирина. — И уж точно не обязана терпеть шантаж.
Аня фыркнула:
—Да какой шантаж! Он просто сказал, что хочет решить всё по-семейному. А ты — сразу развод! Комедия какая-то!
Ирина повернулась к ней медленно, как человек, которого слишком долго дёргали.
—Твой брат поставил мне ультиматум. Либо я ему отдаю деньги, либо он подаёт на развод. Я выбрала за него.
—Ну ты и… — Аня сжала губы. — Прямо каменная баба. Макс сказал, что ты истеричка, но я думала преувеличивает.
Ирина усмехнулась.
—Значит так. Ты пришла сюда без приглашения. Ты влезла в мои дела. И сейчас ты называешь меня истеричкой в моей же квартире. На основании слов человека, который хотел вытряхнуть из меня половину накопленного за жизнь. Скажи мне, Аня, как ты думаешь — сколько минут я ещё буду слушать этот цирк бесплатно?
Аня на секунду замерла, будто её ошпарили.
—Ты… Ты правда решила всё разрушить? Из-за денег?
—Нет, — Ирина вздохнула. — Я решила не дать разрушить себя. Это разные вещи.
Аня отступила на шаг. На секунду в её взгляде мелькнуло что-то похожее на понимание. Но только на секунду.
—Короче, ясно, — сказала она, нацепив на себя показную холодность. — Делай что хочешь. Но ты ещё пожалеешь. С такими принципами никто с тобой жить не будет.
—Никто так никто, — спокойно ответила Ирина. — Я не на ярмарке невест.
Аня хлопнула дверью так, что с коробки на шкафу упала полусобранная полка.
Ирина подошла, подняла, поставила на место. Движения были медленные, точные — будто она только этим и спасала себя от остаточного дрожания в руках.
Телефон снова завибрировал. На экране — Максим. Новый номер.
Ирина нажала «принять». Даже не для него — для себя.
—Ира… — голос был осипший, будто он всю ночь кричал или пил. Скорее второе. — Пожалуйста. Давай встретимся. Я сейчас подъеду. Я всё объясню.
—Максим, — сказала она ровно. — Я просила тебя не звонить.
—Я знаю. Но мне надо сказать. Очень. Я по-дурацки всё сделал. И ты права была. Но… дай пять минут. Пять.
Ирина помолчала.
Внутри что-то ёкнуло. Не чувство — воспоминание о том, как они познакомились, как гуляли по Волге осенью, как он носил её сумку, смеялся, что она «самая правильная женщина в городе».
Она выдохнула.
—Хорошо. Приезжай. Только без мамы. И без сюрпризов.
—Без мамы. Без. Я один.
Она повесила трубку и сразу включила чайник — скорее машинально. Пока вода нагревалась, она убрала лишние коробки в угол, поправила плед на диване. Смешно — будто это что-то меняло.
Через двадцать минут раздался звонок.
Она открыла.
Максим стоял на пороге — будто побитый. Щёки впалые, глаза красные. Куртка мокрая: то ли снег, то ли пот.
Он вошёл медленно, словно боялся сделать неправильный шаг.
—Хорошо тут, — сказал он, оглядывая квартиру. — Просторно. Светло.
—Мне нравится, — ответила Ирина.
Пауза.
Максим сел на край табуретки, как ученик у директора.
—Ир, — начал он. — Я… я накосячил. Большой косяк. Я понял. Ты права. Мама… Она давила на меня. Сказала, что если я мужик, то должен помочь семье. А я хотел быть мужиком. Понимаешь?
—Хочу, чтобы ты говорил честно, — спокойно сказала она. — Не красиво. Честно.
Он опустил голову.
—Я хотел… ну… выслужиться. Чтобы меня наконец похвалили. Мама всю жизнь говорила, что я бесполезный. Что я ничего не добьюсь. А тут — шанс. Бизнес, магазин, вроде как перспектива. И если бы я принёс ей твои деньги… она бы сказала, что я молодец. Первый раз в жизни.
Ирина смотрела на него. На него настоящего. Маленького мальчика, который выпросил у взрослой женщины любовь ценой чужих денег.
Она вдруг поняла: её злость почти ушла. Осталась жалость. Но не любовь.
—Максим, — сказала она очень тихо. — Тебе надо было не мои деньги приносить, а свою спину выпрямить.
Он вздрогнул. Поднял взгляд.
—Я знаю. Я дурак. Но я люблю тебя. Я хочу вернуться. Давай начнём заново. Без мамы. Без магазинов. Без давления. Только мы.
—Ты хочешь, чтобы я тебе поверила? — спросила она.
Он замотал головой.
—Нет. Хотеть — мало. Я хочу, чтобы ты дала шанс. Мы всё исправим. Я квартиру снимаю уже. С мамой не живу. Я понял, что с ней… это… Ну… плохо.
Ирина присела напротив.
—Максим, послушай. Я не хочу ставить тебя ниже или выше. Ты не плохой человек. Но ты не готов к взрослой жизни. Ты слишком зависим от её мнения. И от чужих ожиданий.
—Я исправлюсь.
—Может быть. Но не рядом со мной.
Он застыл.
—Что?
—Ты хотел вернуть меня. Но ты не понял одного. Я не хочу возвращать ту себя, которой я была рядом с тобой.
Она взяла ключи от старой квартиры, положила ему в руку.
—Забери свои вещи. Остальное мы оформим через юристов. Но больше мы не пара. Не семья. Не «мы».
Максим какое-то время просто сидел, не двигаясь. Потом наклонился, закрыл лицо руками.
—Я… я всё испортил, да?
—Да, — сказала Ирина. — Но не окончательно. Ты можешь исправить многое — в себе. Не со мной. Сам.
Он встал. Медленно. Тяжело.
—Можно я тебя обниму?
—Нет, Макс. Не надо.
Он кивнул. Побрёл к двери. Остановился.
—Если… если тебе когда-нибудь станет одиноко…
—Мне уже не одиноко, — перебила она мягко. — Я наконец живу сама, а не в чьих-то ожиданиях.
Он ушёл. Дверь закрылась тихо — слишком тихо для такого финала.
Ирина постояла пару секунд, потом пошла на кухню, налила себе чай. Села у окна. За окном шёл мокрый снег. Машины на парковке были завалены ледяной крошкой. Люди шли быстрым шагом, жмурясь от ветра.
Ирина чувствовала странное ощущение. Не радость. Не победу. А что-то спокойное. Правильное.
Она прошла через разрушение и осталась собой.
Телефон снова завибрировал. Сообщение от неизвестного номера:
«Ирина, вы завтра можете подойти и подписать финальные документы по квартире?»
Она улыбнулась.
—Конечно могу, — сказала она вслух, будто отвечая самой себе.
Она закрыла шторы. Закинула ноги на диван. Впервые за много месяцев ей не нужно было доказывать, объяснять, оправдываться.
Была только она.
И её новая квартира.
И жизнь, которая наконец не выглядела чужой.
И впервые за долгое время Ирина почувствовала не пустоту, а тишину — ту самую, здоровую.
Тишину, которая начинает новую главу.
Конец.