Полночь отгуляла свой темный бал за окнами хрущевки, когда Вероника, буквально волоча за собой ноги, вписывала ключ в замочную скважину. Казалось, даже металл сопротивлялся, не желая впускать обратно эту изможденную тень женщины. Не «без рук и без ног» — это было бы слишком мягко. Она чувствовала себя разбитым механизмом, у которого стерлись все шестеренки, выгорели все провода. Голод был каким-то злым, острым и тошнотворным одновременно, а ярость — густой, черной смолой, заливающей изнутри.
«Сколько же можно? — стучало в висках. — Скоро ли предел? Когда я сломаюсь окончательно?» Этот вопрос-реквием она задавала себе каждую ночь, вот уже ровно год, как ее жизнь превратилась в ад под вывеской «ВиноМир».
Вероника работала в этом проклятом магазине, этом аквариуме с алкоголем и человеческими пороками, с восьми утра и до одиннадцати вечера. Каторга. Беспросветная, выматывающая душу. Хозяин, жадный паук по имени Аркадий Петрович, сплел паутину из камер наблюдения, и каждый его взгляд через объектив прожигал спину, как раскаленное железо. Присесть? Это привилегия, караемая солидным штрафом. «Раз сидишь — значит, плохо работаешь!» — этот девиз был выжжен на подкорке у каждой продавщицы. К вечеру ноги горели огнем, распухали, гудели, моля о пощаде.
А эти ящики… Тяжелые, звенящие гробы с бутылками, которые они, женщины, должны были разгружать сами. Пятнадцать минут на перекус — и снова на линию фронта, к прилавку, где их ждали не всегда адекватные покупатели. Требовалось постоянно улыбаться. Улыбаться алкашам, хамоватым подвыпившим мужланам, скандальным дамам. Улыбаться, когда хотелось плакать от бессилия или кричать от ярости.
Коллеги считали Веронику эталоном терпения, железной леди, которую ничто не могло сломить. Мало кто задерживался здесь дольше полугода. Кадры текли рекой, срывались с крючка этой адской рыболовной сети и уплывали в неизвестность. Вероника держалась. Потому что за ее плечами был не просто воздух. За ее спиной стоял весь смысл ее существования — ее сын, семилетний Степан. Ей отчаянно нужны были деньги. Эти грязные, пропахшие водкой и потом деньги, которые были единственной нитью, связывающей их с нормальной жизнью. Куда было податься? Их городок, когда-то шумный и промышленный, теперь тихо умирал. Лесозавод и гидролизный, бывшие кормильцы тысяч людей, теперь стояли как мрачные памятники ушедшей эпохе, охраняемые сторожами-призраками, караулившими лишь пыль и воспоминания.
Переступив порог квартиры, Вероника с трудом сбросила куртку и замерла, услышав приглушенные голоса с кухни. Сердце екнуло — тревожное, привыкшее к постоянному ожиданию беды. И только потом память услужливо подбросила обрывок утреннего разговора с мамой: «Вероничка, не забудь, тетя Ирина сегодня приезжает».
Тетя Ирина. Мамина старшая сестра. Из Иркутска. Из другой, большой жизни. Ее не было лет пять.
На кухне пахло свежезаваренным чаем и домашним пирогом. Две сестры, обе уже немолодые, с сединой в волосах и морщинками у глаз, сидели за столом, укутанные в теплый свет абажура. И вот этот свет упал на Веронику, на ее осунувшееся, бледное лицо с синяками под глазами.
— Родная моя! — первая вскочила тетя Ирина, женщина с мягкими, добрыми чертами лица и лучистыми глазами. — Красавица ты наша, устала совсем, бедная девочка!
Она обняла племянницу, и Веронику на мгновение охватило давно забытое чувство защищенности, детского тепла. Ее расцеловали, усадили за стол, заставили есть досыта.
А потом тетя Ирина, отхлебнув чаю, посмотрела на Веронику прямо, по-родственному, без обиняков:
— Верочка, милая, да сколько же можно? Смотри на себя! Ты сгораешь заживо на этой кабале. Бросай все это и переезжай к нам. В Иркутске большой город, возможностей больше. Работу найдем, хорошую, человеческую. И… — тетя сделала паузу, — жизнь ведь на этом не заканчивается. Тебе всего тридцать. Ты молодая, красивая женщина. Может, и свое счастье еще найдешь. Все может быть!
Слова падали в тишину, как камни в болото. Вероника чувствовала, как внутри все сжимается в комок горького, спрессованного опыта.
— Нет, тетя, хватит с меня, — выдохнула она, и голос прозвучал хрипло и устало. — У меня уже было две попытки «осчастливиться». Две громкие, яркие и обе — неудачные. Хватит. Вот в отпуск через два месяца, я promise, мы со Степой к тебе приедем. Всего на недельку. Свожу его в цирк, в театр, в парк аттракционов. Он так мечтает.
Она поцеловала тетю в щеку и, сославшись на страшную усталость, побрела в свою комнату. Степа мирно спал, и его ровное дыхание было единственным звуком, приносящим умиротворение. Но сама Вероника, несмотря на изнеможение, заснуть не могла. Встреча с тетей всколыхнула тину давно забытых, похороненных на самом дне памяти чувств.
И сознание, будто злой демон, принялось методично вытаскивать из закромов прошлого те самые картины, которые она годами старалась забыть.
…Ей было восемнадцать. С золотой медалью за плечами и огромным желанием стать врачом она поступила в медицинский колледж в Иркутске и жила как раз у тети Ирины. Учеба давалась легко, она горела будущей профессией. Однажды их группа поехала на экскурсию в Анатомический музей при медуниверситете. И там, среди застывших в вечном покое экспонатов, ее сердце вдруг забилось часто-часто от жизни. Она встретила Его. Артем. Студент-стоматолог на последнем курсе, само обаяние и уверенность. Он увидел ее — скромную девушку с роскошной каштановой косой и огромными, бездонными глазами цвета летнего неба, и пропал.
Он был идеален. Уверенный в себе, блестяще образованный, одетый с иголочки, остроумный, галантный. Он казался ей рыцарем со страниц романов, который однажды явился и увез ее в сказку. Они встречались всего ничего — чуть больше месяца, а потом он, не медля, познакомил ее с родителями и сделал предложение. Вероника парила где-то на седьмом небе от счастья.
Родители Артема, успешные стоматологи, владельцы собственной клиники, закатили пышную, роскошную свадьбу. Со стороны Вероники были лишь мама, тетя с дядей, их сын с женой и одна подруга из колледжа. Подруга и стала свидетельницей. Отца не было — он умер давно, и мама больше не вышла замуж, посвятив себя дочери.
Молодым купили шикарную квартиру в центре, обставили ее по последнему слову моды. Артем блестяще закончил учебу и влился в семейный бизнес. Зарабатывал сразу много, с каждым месяцем все больше. Машину сменил на дорогую иномарку. Их жизнь казалась безоблачной. В девятнадцать лет Вероника родила сына Степу. Колледж пришлось бросить.
А потом… Потом что-то пошло не так. Сначала Артем стал задерживаться на работе. Потом пропадать на сутки. Потом на двое. И всегда находил железные, неоспоримые оправдания. Она верила. Отчаянно, истерично, слепо хотела верить.
Но однажды, гуляя с коляской, она зашла в маленькое кафе купить воды. И увидела. Его. Своего мужа, своего рыцаря. Он сидел за столиком со стройной блондинкой и смотрел на ту с тем же обожанием, с каким когда-то смотрел на Веронику. Она замерла, не в силах пошевелиться. А потом он наклонился и поцеловал ту девушку в губы. Нежно, страстно.
Сцена дома была ужасна. Он не оправдывался. Он объяснял.
— Верка, ну посмотри на меня! — почти искренне возмущался он. — Я успешный мужчина! У меня все есть! А ты думаешь, в нашем кругу это принято — хранить верность? Все так живут! У всех есть любовницы. Быть верным мужем — это смешно, непрестижно! Терпи. Ты же умная девочка.
И она терпела. Пять долгих, унизительных лет. Ей было стыдно вернуться к матери несчастной, разбитой, опозоренной. Она все ждала, что он одумается, что эта маска успешного мачо спадет, и она увидит того самого Артема из музея.
Но всему есть предел. И ее терпению тоже.
Она ушла. Собрала вещи сына и свои скромные пожитки и вернулась к маме. Вернулась ни с чем. Их роскошная квартира каким-то хитрым юридическим образом оказалась оформлена на свекровь, машина и гараж — на свекра. Тетя Ирина умоляла ее судиться, но Вероника была в глубочайшей депрессии. Она знала — у них будут лучшие адвокаты, они разорят ее в пух и прах, а она останется еще и с гигантскими судебными издержгами. Артем не отказался платить алименты, и на том спасибо. Хотя по ее ощущениям, суммы были мизерными. Видимо, папина бухгалтерия показывала в справках о доходах лишь малую часть его настоящих заработков.
— Значит, все? Все кончилось? — спросила мама, глядя на исхудавшую, постаревшую на десять лет дочь с синими тенями под глазами.
Устроив Степу в садик, Вероника пошла работать. В тот самый «ВиноМир».
Но молодость брала свое. Сердце, израненное и обманутое, все еще жаждало любви, тело — ласки. Через год она встретила Его. Второго. Григорий. Высокий, плечистый, с обаятельной ухмылкой хулигана. У него был свой небольшой бар, который он пафосно называл «кафе-рестораном». Там тусовалась местная шумная молодежь. Работал он до трех ночи, пахло от него дорогим табаком, алкоголем и духом легких денег.
«Вот он, настоящий, — думала тогда наивная Вероника. — Простой, свой парень. Не like тот лживый аристократ Артем. Теперь-то уж я точно нашла верного спутника».
И… жестоко ошиблась. Очень скоро розовые очки треснули. Медовый месяц длился недолго. Почти каждую ночь Гриша являлся домой пьяный, в дым, от него исходил стойкий, едкий запах дешевого парфюма и чужих женщин. Уж что-что, а этот специфический «аромат измены» Вероника научилась узнавать из тысячи.
Начались ссоры, скандалы, битая посуда, слезы. Они расходились и сходились вновь, будто связанные какой-то токсичной нитью. Это продолжалось два года. Два года унижений, пустых обещаний и запоздалых раскаяний. И вот однажды, после очередной его ночной гулянки, глядя на спящего Степу, она поняла — все. Конец. Окончательный и бесповоротный.
Она ушла. Снова. Разочарованная в жизни, в любви, в мужчинах, в самой себе. С опустошенной, выжженной душой. Она поставила на своей личной жизни жирный крест. Никаких встреч, никаких свиданий, никаких надежд. Только работа. Дом. Сын. И тихая, серая безысходность. И сегодня тетя Ирина своими разговорами о переезде и новом счастье больно копнула в эти едва затянувшиеся раны.
…Тетя уехала, но взяла с Вероники твердое слово, что та обязательно приедет к ней летом, как и обещала, с сыном.
И Вероника сдержала слово. Летом они втроем — она, мама и Степан — приехали в Иркутск. Тетя устроила настоящий праздник, накрыла шикарный стол, сияла от счастья.
За столом, кроме них, был сын тети с женой и… еще один гость. Мужчина лет тридцати пяти, невысокий, плотного телосложения, с добрыми, немного грустными глазами и большой, открытой лысиной, которую он даже не пытался скрыть. Его представили: «Николай Петрович, сын моей подруги, царствие ей небесное. Работает в городской администрации. Кстати, холостяк».
Вероника все поняла. Тетя решила поработать свахой. Внутренне она напряглась, готовясь к обороне. Николай Петрович оказался человеком приятным и невероятно обходительным. Весь вечер он оказывал Веронике знаки внимания, подливал чай, угощал пирогом, шутил ненавязчиво и умно. Но… он ей не понравился. Совсем. Не ее тип. Не ее герой. Рядом с призраком статного Артема и брутального Григория он казался простым, обычным, слишком земным.
На прощание он, немного смущаясь, пригласил ее на следующий день в кафе. Отказываться было невежливо, и Вероника, скрепя сердце, согласилась.
Встреча прошла surprisingly хорошо. Он пришел с скромным, но очень красивым букетом ирисов (как он угадал, что это ее любимые цветы?). Он был галантен, умел слушать, его шутки были тонкими и незлыми. Он не хвастался, не рисовался, был… настоящим. Провожая ее до дома, Николай Петрович неожиданно остановился и, глядя ей прямо в глаза, сказал тихо, но очень четко:
— Вероника, я понимаю, что наше знакомство совсем короткое. Но я видел много людей на своем веку. И я вижу, что вы — удивительная, сильная и прекрасная женщина. Вы мне очень нравитесь. Я не обещаю бурь и страстей. Но я готов полюбить вас и вашего сына. Серьезно и надолго. Подумайте. Дайте мне шанс.
Он дал ей три дня на раздумье. Вероника шла домой и думала: «По большой, страстной любви я уже выходила. Чем это кончилось? По увлечению, по страсти — тоже. И чем это кончилось? Может, стоит попробовать что-то иное? Разумное? Спокойное?»
Она согласилась. Через месяц они сыграли очень скромную свадьбу в узком кругу самых родных. Вероника со Степой переехала к Николаю в его уютную, пахнущую книгами и кофе трехкомнатную квартиру.
И тогда началось самое удивительное. С виду спокойный, даже немного флегматичный, Николай оказался человеком с железной волей и потрясающим организаторским талантом. Первым делом он нашел Артема и, мужчина с мужчиной, поговорил с ним. Он не угрожал, не требовал. Он убедил. И добился от того официального разрешения на усыновление Степы.
— Мы теперь одна семья. И фамилия у всех должна быть одна, — мягко, но не допуская возражений, сказал он Веронике.
Он не стал содержать ее как дорогую игрушку. Он сделал нечто большее. Николай оформил все документы, арендовал небольшое, но уютное помещение в хорошем районе, закупил первую партию товара — качественной, модной женской одежды. И Вероника в одночасье стала владелицей собственного маленького бутика и его единственным продавцом.
— Женщина должна быть независимой, Верочка, — говорил он. — Не просто «при муже», а самодостаточной. Тогда и уверенность в себе появляется, и уважение окружающих, и счастье — другое, настоящее.
И он оказался абсолютно прав. Прошло всего год-полтора, и из затюканной, вечно уставшей и неуверенной в себе женщины Вероника стала превращаться в другого человека. Прямая спина, уверенный взгляд, деловой костюм, умение вести переговоры с поставщиками. Ее бизнес рос. Теперь она уже не арендовала помещение, а купила его. Потом открыла второй точку. Потом третью.
Николай оказался не просто добрым человеком. Он был ее скалой, ее тихой гаванью, ее самым надежным тылом и партнером. Он не ревновал к ее успеху, а искренне им гордился. Он прекрасно нашел общий язык со Степой, помогал ему с уроками, ходил на родительские собрания. А через три года в их семье родилась дочка, Машенька.
Сейчас они вместе уже семь лет. Семь лет тихого, прочного, абсолютного счастья. Без бурь и скандалов, без подозрений и измен. С взаимным уважением, поддержкой и глубокой, выстраданной благодарностью друг к другу.
Вероника любит своего мужа. Любит тихой, спокойной, но невероятно глубокой любовью. Той, что прочнее любой страсти. Она поняла простую и гениальную истину: счастье — это не яркая, ослепляющая вспышка, от которой потом болят глаза и остается пепелище. Счастье — это ровное, теплое, ласковое солнце, которое светит каждый день. Это тихая гавань после долгого и страшного плавания по бушующему океану. И оно того стоит.