Хмурый рассвет окутывал деревню свинцовым покрывалом. Галина стояла у печи, но руки ее не слушались, а мысли витали где-то далеко, пока в дом, сметая с порога апрельскую слякоть, не ворвалась ее старшая сестра. Лицо ее было бледным, а в глазах стоял такой испуг, что у Галины похолодело внутри. Она молча, с немым вопросом во взгляде, смотрела на родного человека, не в силах вымолвить ни слова.
— У меня тяжесть… — выдохнула сестра, опускаясь на лавку и закрывая лицо руками.
— Что значит, «тяжесть»? Это что за шутки такие? — наконец проронила Галина, отодвигая чугунок. Сердце ее бешено заколотилось.
— Да какие уж тут шутки, Галка! Брюхатая я! О горе мне, горькое! Что же теперь делать-то, скажи? Я ведь думала… я не знала… та похоронка оказалась ошибочной. А теперь он вернется, мой Колька, он ведь со свету меня сживет, живого места не оставит!
— А я тебе говорила, Надюша, не зря говорила! Ты все время будто по самому краю пропасти ходишь, балансируешь, не боясь сорваться вниз! Ничего не поделаешь, придется все как есть мужу объяснить. Ну не бросит же он тебя с тремя-то детьми на руках? Поколотит, может, чуток, ну а что поделать? Впредь будешь умней.
— Легко тебе рассуждать, Галя! Тебе некого бояться, ты одна как перст!
— Как тебе не стыдно такие слова говорить? — вспыхнула Галина, и губы ее задрожали от обиды. — Это мне-то хорошо? Да мы с Василием всего-то два месяца побыли мужем и женой, а потом его забрали. Ты же сама помнишь, как я после той похоронки два года в себя прийти не могла, будто полсвета для меня померкло. И это ты называешь хорошей долей?
— Прости, родная, я не то хотела сказать… Вот если бы у тебя был свой ребеночек, так никто бы тебя за это за косы не таскал, не попрекал. А ведь это мысль…
— Какая мысль?
— Галка, милая, у тебя ведь деток нет… Так возьми ты моего! Бог весть, сколько еще эта проклятая война продлится, я еще успею, может, родить своего, законного… А если уж Колька не вернется… так я его и вовсе у себя оставлю.
— Глупости ты говоришь, Надя, несусветные! Как ты себе это представляешь? Ходила брюхатой ты, а родила вдруг я? Люди что, слепые?
— Мы что-нибудь придумаем, — упрямо прошептала сестра, глядя в пол. — Вместе мы горы свернем.
— Лучше бы ты раньше думала, до всего этого, — с горькой усмешкой покачала головой Галина.
Едва старшая сестра скрылась за дверью, Галина опустилась на ту же лавку и провела рукой по лицу. Что за нрав у ее сестры? Откуда в ней столько ветрености и легкомыслия? Вспомнилось, как в юности она тайком бегала на сеновал с тем самым Колей, пока отец однажды не застал их и не приставил вилы к горлу молодому ухажеру, заставив тотчас жениться. В браке том за семь лет родилось трое ребятишек, один за другим упокоились родители, а потом грянул страшный сорок первый…
Сама Галя, выйдя замуж за Василия всего за два месяца до войны, вместе с сестрой провожала мужей на фронт. Она до сих пор помнила, как Наденька, обливаясь горючими слезами, клялась верно ждать супруга. Но не прошло и двух месяцев, как сама Галина застукала ее с председателем колхоза. А год назад в их деревне появился молодой ветеринар, и сердце Надежды вновь не устояло. Именно тогда и пришла похоронка на Николая. И даже оплакивая мужа, сестра не теряла времени даром, устраивая свою личную жизнь, как она сама говорила, «пока других не разобрали».
Но месяц назад случилось невероятное — пришло письмо от Николая. Оказалось, случилась ошибка: он попал в плен, но чудом сумел бежать и теперь возвращался домой. Вот тут-то Надю и осенило страшное предчувствие — а ну как прознает муж о ее «шалостях»? Решила порвать с ветеринаром, но как на грех, от их последней встречи понесла. Теперь же она металась в панике, не зная, куда деться от своего горя.
Галина взяла в руки давно заброшенное вязание; она всегда находила в этом успокоение, когда душа была не на месте. Да и долгие одинокие вечера нужно было как-то скрашивать. Конечно, ребенок стал бы для нее светом в оконце, но разве можно взять на воспитание дитя родной сестры? Как они потом будут жить в одном селе? А Надюша… Какой бы ветреной она ни была, детей своих она любила самозабвенно, и Галина не знала бы покоя, зная, что где-то рядом ее родная кровиночка. Да и правда, как шило в мешке, рано или поздно вышла бы наружу, сметая все на своем пути.
А наутро сестра вновь влетела в дом, словно ураган, с сияющими глазами.
— Галка, я все придумала! Все до мелочей!
— Что такое? — насторожилась младшая.
— Поедем на лесопилку! Поработаем там годик, я рожу, а потом вернемся в село, и все скажем, что это твой ребенок.
— Ага, чтобы все село надо мной потешалось? Мол, в подоле с лесопилки принесла, — горько усмехнулась Галина.
— Галя, милая, да кто сейчас будет смеяться? Все все прекрасно понимают — молодая вдова, детей нет, горя полные глаза, а ребеночек — он как раз для утешения души. Сейчас в такое время некогда осуждать, когда мужиков на десяток баб — раз, два и обчелся.
— Ну, хорошо, допустим. Но как мы уедем? У тебя же дети на руках.
— Насчет детей не беспокойся, я их со свекрами оставлю, они присмотрят. А что до отъезда… Ну, угожу еще разочек председателю, не убудет же с меня. Второй раз, чай, не забеременею, — рассмеялась Надежда, и смех ее прозвучал вызывающе и беззаботно.
Уже через две недели подводы увозили Надежду и Галину прочь от родного села, на лесопилку, затерянную в двухстах километрах среди глухих лесов. Надежду направили туда в качестве поварихи, а Галину — в портнихи, шить рубахи да штопать одежду многочисленным рабочим.
Несколько месяцев пролетели как один миг, наполненные тяжелым трудом с ранней зорьки до самых сумерек. Галина во всем помогала сестре, ведь живот ее рос не по дням, а по часам. И вот настал тот день, когда в конце марта на свет, ворочая крохотными кулачками, появилась здоровая, розовощекая девочка, которую назвали Ульяной.
Однажды, когда Надежда кормила дочь, присев на краешек кровати, Галина подошла к ним и тихо спросила:
— Ты точно уверена в своем решении? Обратной дороги не будет.
— У меня просто нет другого выбора. Представь, если Николай от меня уйдет? Что я буду делать одна с четырьмя детьми? А Ульянушка с тобой будет в безопасности, я смогу видеть ее когда захочу, и тебе я доверяю как самой себе… А когда пора будет возвращаться, я грудь перетяну, молоко уйдет.
— А чем же я ее кормить буду? — с тревогой в голосе спросила Галина.
— Молоком коровьим или козьим. Я все тебе расскажу, все покажу, ничего сложного.
Через два месяца в родное село въезжали две женщины. Галина, прижимая к груди спеленутого ребенка, с затаенным страхом смотрела на знакомые дома, а Надежда бодро шагала рядом. Любопытные взгляды соседок не заставили себя ждать.
— Галка, а ты откуда ребятенка-то взяла? Неужто там, на лесопилке, «заработала»? — ехидно рассмеялась одна из женщин, Зинаида.
— А тебе-то какое дело, Зинка? — тут же вступилась Надежда, выступая вперед словно разъяренная львица. — У моей сестры хоть дитя есть, а вот у тебя ни мужа, ни детей, кому ты такая сварливая нужна? Вернутся мужики с войны, молодух станут в жены брать, а тебя, старую деву, будут стороной обходить.
— Надюша, пойдем, не надо, — тихо сказала Галина, дергая сестру за рукав.
Они пошли к дому Галины, и Надежда на ходу успокаивала младшую сестру:
— Ничего, ничего, почешут языками да забудут. Ты баба одинокая, им быстро надоест тебя обсуждать. А вот кабы я с ребенком на руках вернулась, вот тут бы пир на весь мир был! На сто лет вперед хватило бы!
Оставив Галину с маленькой Ульяной, она направилась к дому свекрови, чтобы забрать своих детей. И вдруг, посреди дороги, застыла как вкопанная, вглядываясь в высокую фигуру мужчины, шагающего ей навстречу. А через мгновение сорвался с ее губ радостный, пронзительный крик: это был ее муж, Николай.
— Колька! Родной ты мой, вернулся!
— Я еще вчера вернулся, ждал тебя, а мать сказала, что ты сегодня должна явиться.
— Пойдем, я только у свекров детей заберу, и сразу домой! Надо собрать народ, надо отпраздновать твое возвращение, такое же чудо!
К вечеру у дома Надежды и Николая собралось полсела. Каждый принес, что мог — кто краюху хлеба, кто соленых огурцов, кто самодельной настойки. Заиграла гармонь, полились задушевные песни. Так встречали каждого солдата, вернувшегося с той страшной войны. А меж делом, шепотом, обсуждали и Галину, «принесшую в подоле ребенка». Сама же Галя в это время качала на руках свою двухмесячную племянницу и осторожно поилa ее теплым козьим молоком, которое принесла добрая соседка Глафира. «Что ж, — думала она, глядя на доверчивое личико девочки, — сама согласилась, и назад дороги теперь нет».
Прошло три месяца. Галина постепенно научилась справляться с маленьким ребенком, и порой ей начинало казаться, что Ульяна — и впрямь ее родная дочь, не только по документам, которые они оформили после лесопилки, но и по зову сердца. Надежда навещала их часто, но в последнее время ее визиты стали реже — то каждый день бегала, то стала появляться раз в два-три дня.
— Надюша, ты ведь понимаешь, что она скоро начнет говорить, и будет звать меня мамой? — как-то раз тихо спросила Галина.
— Понимаю… Я для нее буду всего лишь тетей. Но только мы с тобой будем знать правду. Галя, а чего ты такая печальная?
— Потому что все это — сплошная фальшь, обман. А мне ведь хочется настоящей семьи, своей, честной, понимаешь?
— А чего не понять… Слышала, Лешка вернулся? Зинка болтала, что он вчера вечером пришел, а потом его видели возле твоего окна — стоял, смотрел… Любит, поди, до сих пор.
— Ну и что с того? Да и зачем я ему теперь? Вот узнает про ребенка — и отвернется.
— А ты не думай так плохо… Видела бы ты его глаза, когда ты за Василия замуж выходила. Ты его всегда другом детства считала, а он в тебя по-настоящему, по-мужски, был влюблен.
— Надя, ты пришла с Ульяной повидаться? На, держи ее, а я пока по хозяйству займусь.
— А ты приглядись к Леше, приглядись повнимательней…
Алексей и сам не заставил себя долго ждать. Сперва он пришел к ней под предлогом расспросить о муже, о ее жизни. Потом стал предлагать помощь по хозяйству. И вскоре стал наведываться к ней каждый день, будто на работу — то воды из колодца натаскает, то дрова наколет на зиму, то прохудившуюся крышу подлатает, то покосившийся загородь поправит.
Но ни разу за все это время он не спросил Галину о ребенке, не попытался влезть в душу с расспросами или осуждением. Он просто был рядом, молчаливо и надежно, как скала.
И Галина понемногу стала смотреть на него уже не как на старого друга, а как на человека, чье присутствие согревает душу и рождает в сердце тихую, трепетную надежду.
И вот однажды, закончив чинить калитку, Алексей вытер пот со лба и решительно заговорил:
— Галя, я уезжаю. На север, под Архангельск. Я ведь на механизатора учился, вот и поеду по специальности работать.
— Это же замечательно, Леша! — воскликнула она, но в душе ее шевельнулась червоточина грусти. — На севере и оклады побольше, и жилье дают, а то вы в родительском доме в тесноте живете, брат твой с невесткой опять пополнения ждут? — Она попыталась улыбнуться, но на душе было тяжело. Он уедет, и она снова останется одна, с чужим ребенком на руках, в то время как в ее сердце только-только начал проклевываться робкий росток любви.
— Вот и я так думаю, что пора свою жизнь строить. Галя, выходи за меня замуж. Дочку твою удочерю, воспитаю как родную, а потом, глядишь, и общие детки пойдут. Что тебе в этом селе держит?
— Но здесь моя сестра… я не могу ее бросить… — она не могла объяснить ему истинную причину.
— У сестры своя жизнь, своя семья. А у тебя — своя. И ребенку отец нужен… В селе свободных мужчин почти не осталось, калек и тех вдовы давно пригрели. Выходи, Галчонок, за меня, не пожалеешь.
— Леша, а подумать мне можно? — попросила она, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
— Я не тороплю. У нас есть неделя, пока документы мои готовят.
В тот же вечер, встретив на улице своего старшего племянника, Галя попросила его передать матери, чтобы та зашла к ней.
— Что случилось? С Ульяной что-то? — влетев в дом, испуганно спросила Надежда.
— Нет, с дочкой все в порядке. Я о другом… об Алексее.
— Неужели замуж позвал? — глаза сестры блеснули.
— Позвал, — Галина помолчала, собираясь с мыслями. — И не только. Зовет с собой на север.
— И… что? Поедешь? — в голосе Надежды прозвучала тревога.
— Надюша, я только сейчас поняла, в какой страшный замес попала. Я будто между двух жерновов — с одной стороны ты и Ульяна, а с другой — Леша и мое личное счастье, моя настоящая семья.
— Но ты не можешь так просто взять и уехать! Ты не можешь лишить меня дочери! — голос сестры сорвался на крик.
— А ты раньше об этом думала? Когда кувыркалась с тем ветврачом? Когда беременела и решала отдать мне своего ребенка? Ты думала о том, что я должна буду всю жизнь просидеть подле твоей юбки, воспитывая твою дочь, отказываясь от своей жизни?
— Ты не имеешь права забирать Ульяну от меня!
— Надя, я сделала для тебя больше, чем должна была. Но я не собираюсь рушить свою собственную судьбу. Ты можешь сказать правду мужу… Конечно, и мне будет невыносимо больно отдавать тебе девочку, она ведь стала мне родной…
— Ни за что! Он из-за контузии порой таким злым становится, что за малейшую оплошность голос повышает. А уж если правду узнает… Галя, ну придумай что-нибудь, останься здесь! Уговори Лешу не уезжать!
— Надежда, ты хочешь, чтобы мы все плясали под твою дудку? Ты согрешила, а мы теперь должны вечно расхлебывать, прикрывая тебя? Хватит! Или найди в себе смелость во всем признаться мужу, или смирись с тем, что свою младшую дочь ты будешь видеть лишь изредка.
— Галя, послушай… ты можешь уехать с Лешей и оставить Ульяну мне. Всем скажем, что пока не хочешь брать ребенка с собой, пока не устроишься, а потом… потом что-нибудь придумаем.
— Сначала ты выставила меня гулящей девкой перед всем селом, теперь хочешь сделать матерью-кукушкой, бросающей свое дитя? Не бывать этому! Уходи!
— А ты хорошенько подумай, — бросила на прощание сестра, хлопнув дверью.
На следующий день Алексей пришел за ответом.
— Ну что, надумала, Галчонок?
— Леша, скажи, а ты хранить чужие тайны умеешь? — тихо спросила она, глядя ему прямо в глаза.
— Я что, на Зинку-сплетницу похож? А в чем дело-то?
— Я хочу сказать тебе нечто очень важное… Возможно, после этого ты передумаешь и брать меня в жены.
— Ты меня пугаешь…
— Леша, ты никогда не спрашивал меня про дочь… — начала она, но он мягко перебил ее.
— Потому что мне нет никакого дела до того, кто ее отец. Раз ты сейчас не с ним, значит, так и должно было быть.
— Но я… я и не мать ей вовсе.
— Как это? — он смотрел на нее с неподдельным изумлением.
— Вот так… — И Галина, сбиваясь и запинаясь, рассказала ему всю правду о том, как Ульяна стала ее дочерью, и кто ее настоящая мать.
— Вот это дела… — тихо присвистнул он. — И что теперь? Ты не поедешь со мной?
— А ты… ты все еще хочешь, чтобы я поехала? — спросила она, затаив дыхание.
— Больше всего на свете. Мы заберем Ульяну с собой. Если твоя сестра не найдет в себе сил сказать правду, мы не обязаны расплачиваться за ее ошибки. Она моя дочь, я это чувствую здесь, — он прижал руку к сердцу.
Через пять дней в скромной сельской церкви состоялось венчание Алексея и Галины. А спустя еще пару дней все село вышло провожать их в новую жизнь. Надежда плакала навзрыд, и все думали, что рыдает она от разлуки с сестрой, но на самом деле ее сердце разрывалось от боли за дочь, которую увозили за сотни верст.
Прошло четырнадцать лет…
В семье Алексея и Галины подрастали трое детей. Ульяна, теперь уже стройная темноволосая девушка, была старшей и с материнской заботой приглядывала за младшими братьями — озорными Михаилом и Андреем. Алексей души не чаял в своей старшей дочери, а Галя порой ворчала на него за излишнюю снисходительность.
— Галчонок, а знаешь, мне порой кажется, что люблю я ее даже больше, чем родных сыновей… Будто она и впрямь плоть от плоти моей, а не удочеренная когда-то девчушка.
— Надя на днях письмо прислала… — задумчиво произнесла Галя, перебирая в руках исписанный листок.
— И что, опять в гости собирается?
— Сейчас ей не до разъездов. Коля совсем занемог, старая контузия и ранения дают о себе знать. Пишет, что совсем плох, считанные дни остались.
— Да… Нелегкая у него доля.
— Леша, а я вот о чем подумала… А вдруг она, после всего… захочет дочь забрать?
— Это наша дочь, по всем статьям и документам. По какому праву? Я ни за что не отдам! Это мы ее растили, учили, по ночам у кроватки сидели!
— А я все равно боюсь…
Как ни успокаивал Алексей жену, сам он тоже пребывал в тревоге. Три месяца назад Надежда намекала в письме, что если с мужем случится самое страшное, она намерена забрать Ульяну к себе. Он едва сдержался тогда, чтобы не наговорить ей грубостей, не желая устраивать скандал.
И случилось именно то, чего они так боялись. Через три месяца Надежда, облаченная в траурное черное платье, появилась на их пороге и холодно заявила о своем намерении забрать дочь.
— Как ты себе это представляешь? — Галина была в шоке. — Ты считаешь, что ребенка, словно котенка, можно подбросить, а потом, когда он вырос и стал человеком, просто взять и забрать? Ты о девочке подумала? Что она будет делать в твоей деревне?
— А кто подумал обо мне? — с вызовом спросила Надежда. — Я все эти годы молча страдала, глядя на нее со стороны!
— Я не отдам тебе дочь! Она моя! А ты уходи и больше никогда не приходи сюда. Ты свой выбор сделала в сорок пятом, когда тряслась от страха, боясь, что муж узнает о твоих похождениях. Ты подумала, что переживет девочка? А что переживу я? Я люблю ее как родную! Оставь все как есть, умоляю тебя… Пусть она и дальше считает тебя любящей тетушкой.
— Нет, я без нее не уеду, — упрямо повторила старшая сестра.
Галина, не в силах сдержать эмоций, разрыдалась и в отчаянии стала швырять все, что попадалось под руку, крича сестре, чтобы та немедленно убиралась.
— Я еще вернусь, — бросила та на прощание.
А вечером, спускаясь за почтой, Галя нашла в ящике записку, в которой было всего три слова: «Я заберу свою дочь».
— Волнуешься? Аж спицы искры сыплют, — как всегда, муж пытался шуткой разрядить обстановку, но в глазах его читалась та же тревога.
— Тебе скоро будет не до смеха. Сегодня Надя приходила. Требовала отдать ей Ульяну.
— И где она сейчас?
— Не знаю. В гостинице, наверное. Я ее выгнала. А час назад нашла это, — она протянула ему злополучный листок.
— Так… — он взял записку и скомкал ее в кулаке. — Сегодня же я отвезу Ульяну к моему другу и его жене, а завтра, с первым поездом, отправлю ее в Архангельск, к брату. Он уже три года там с семьей живет.
— Это самое разумное. Леша, а может, нам и самим стоит переехать? Она ведь не оставит нас в покое. Сейчас мы ее спрячем, а потом что? Трястись от страха каждый день?
— Где Ульяна? Она уже должна была вернуться из школы.
— Задержалась, наверное…
Но Ульяна так и не вернулась. Едва стемнело, Галина и Алексей бросились в милицию, а затем обошли все гостиницы в их небольшом городке. Выяснилось, что Надежда выписалась из единственной гостиницы сразу после обеда.
На следующий день Алексей отвез сыновей к своему брату, а затем отправился на вокзал. Он интуитивно понимал, где искать пропавшую дочь. Вместе с Галиной они поехали в родное село, в сердце которого таилась старая, незаживающая рана.
— Зачем вы приехали? — встретила их разгневанная Ульяна, стоя на пороге родного дома Надежды. — Вы обманщики! Мне тетя Надя… то есть мама… все рассказала. Она ждала меня у школы, сказала, что вы ее прогнали, не пускали ко мне. Я все знаю! Знаю, что ты уговорила ее отдать тебе меня, потому что в деревне был голод, клялась вернуть, когда жизнь наладится. А сама документы переделала и записала меня на себя! Она рассказывала, как ей было больно все эти годы видеть меня и молчать, не хотела травмировать! Ты хоть представляешь, что она пережила? Зачем ты так поступила? Зачем ты украла у меня настоящую мать?
— Дочка, ты хоть понимаешь, как все это нелепо звучит? — Алексей попытался подойти к ней, но она отпрянула. — Она вбила эту чепуху в твою светлую головушку, и ты, такая доверчивая, поверила.
— Да, дочка, все было совсем не так, — тихо, с мольбой в голосе, начала Галина. — Надя и вправду твоя родная мать, но…
— Ничего я слышать не хочу! — Ульяна заткнула уши руками. — Пришлите мои вещи, я остаюсь здесь, а вы уезжайте и никогда не возвращайтесь!
Она стрелой умчалась в дом, хлопнув дверью. Галина и Алексей остались стоять посреди улицы в полном смятении. На крыльцо вышла Надежда и с холодной усмешкой произнесла:
— Ну что, теперь вы довольны? Убирайтесь! Даже если в милицию пойдете, вам это не поможет. Девочка вас не простила и никогда не простит.
— Какую ложь ты ей наплела? — прошипел Алексей, сжимая кулаки.
— А вы разве хотели по-хорошему? Не захотели — получите по-плохому. А теперь — проваливайте!
Галина и Алексей решили остаться в селе на несколько дней, поселившись в заброшенном родительском доме, в надежде вымолить прощение у дочери.
И их надежда оправдалась. Рано утром следующего дня в дом вошла Ульяна. Лицо ее было заплакано, а в глазах стояла растерянность.
— Я… я ничего не понимаю, — прошептала она, закрывая лицо руками. — Я сегодня проснулась и услышала, как мой старший брат с женой говорят… Они обсуждали, как же я могу быть дочерью Надежды, если родилась в марте сорок пятого, а их отец вернулся только в мае? И они помнят, как именно ты, мама, вернулась в село со мной на руках, и все всегда считали меня твоей дочерью. Ради всего святого, расскажите мне правду! Я не знаю, кому верить.
— Я расскажу тебе все, — тихо начала Галина. — И ты сможешь переспросить любого старожила в этом селе. Надежда и вправду твоя родная мать, а я — твоя тетя. Она забеременела от другого мужчины, пока ее муж, твой отец, был на фронте. Она ужасно боялась его гнева, того, что он бросит ее. У тебя ведь есть трое старших братьев, все они — сыновья дяди Коли. Надя не могла решиться оставить тебя, вот и предложила мне взять тебя после твоего рождения. Мы уехали на лесопилку, а вернулись уже вместе с тобой. Все в селе считали тебя моей дочерью, а дядя Коля так до конца своих дней ничего и не узнал. И знаешь… я ни разу не пожалела о своем решении, потому что обрела в тебе самую любимую и лучшую дочь на свете. Надя осталась со своим мужем. А мы уехали, потому что я не могла оставить тебя, а она не могла признаться. Она постоянно приезжала к нам в гости. И вот, когда дядя Коля умер, она решила, что пришло время сказать правду и забрать тебя. Мы были против, мы боялись, что это травмирует тебя. Тогда она… тогда она решилась на ложь и подстерегла тебя у школы…
— Значит… она отказалась от меня тогда… променяла на свое семейное благополучие с другим мужчиной? — медленно, осмысливая услышанное, проговорила Ульяна, и в голосе ее прозвучала не детская горечь.
— Не суди ее слишком строго, дочка. В деревне в одиночку, с четырьмя детьми, было не выжить.
— Но сейчас… сейчас она поступила так подло, так грязно солгала о вас… Мама… папа… я не знаю, что делать… — она разрыдалась, и слезы текли по ее щекам ручьями.
— Поехали домой, — просто сказал Алексей, обнимая обеих своих женщин — жену и дочь. — Поехали домой, к твоим братьям.
Эпилог
Они уехали из села в тот же день. Ульяна так и не смогла простить Надежде ту ложь, которую та посеяла в ее душе, и те горькие слова, что она, ослепленная обманом, сказала своим настоящим родителям.
Спустя два месяца семья переехала в Архангельск, в светлую квартиру с видом на Северную Двину. Они не оставили Надежде нового адреса. У нее был шанс быть рядом с дочерью, видеть, как она растет, делиться с ней радостями и печалями. Но она сама, своим эгоизмом и страхом, разрушила этот хрупкий мост, перекинутый через пропасть лет и обстоятельств.
А в семье Галины и Алексея царили мир и покой. Прошлое осталось там, далеко behind, в маленьком деревеньке, затерявшейся среди бескрайних русских полей. Оно стало горьким, но поучительным уроком, который лишь укрепил их любовь и доказал одну простую истину: настоящая семья — это не просто кровные узы, это те, кто готов быть рядом в беде и радости, кто любит тебя не за что-то, а вопреки всему, и чье сердце навсегда становится твоим настоящим домом. И под бескрайним северным небом, усыпанным мириадами звезд, их семья, скрепленная настоящей любовью и великой жертвой, обрела, наконец, свое тихое, непреходящее счастье.