Хмурый осенний вечер 1946 года медленно опускался на деревню, окрашивая небо в печальные тона угасающего дня. Маргарита стояла на краю пустыря, уставшись в багровую полосу заката. Воздух, напоенный ароматом прелой листвы и дымом из печных труб, становился все холоднее, назойливый рой комаров вился вокруг ее усталого лица. Но, несмотря на зябкость и докучливых насекомых, ей не хотелось двигаться с места. Ноги, будто налитые свинцом, отказывались нести ее обратно, в тот дом, где ее ждала бесконечная борьба. Как же измотала ее эта жизнь, это постоянное чувство долга, которое тяжким камнем лежало на душе. Особенно тяготила она мыслью о свекрови, Антонине Петровне, чье присутствие в доме напоминало нескончаемый суд. Эта женщина, казалось, питалась ее жизненными соками, высасывая последние силы упреками и придирками.
Но она дала слово Леониду, своему супругу, перед самой его отправкой на фронт. Поклялась, что будет заботиться о его матери, что не оставит ее одну. И слово это было свято. Да и не было у сварливой старухи больше никого. Дочь, Лидия, сбежала в город три года назад, устроилась каким-то чудом в местный театр и, по слухам, плясала там, позоря семью. Сама мысль об этом вызывала у Маргариты горькую усмешку. А она-то сама что делала? Разве ее поступки лучше? Она, замужняя женщина, мать двоих детей, шла на поклон к председателю колхоза, чтобы выменять хоть каплю жалости на кусок хлеба. Иного выхода не было. Чтобы выжить, чтобы ее малыши не опухли от голода, приходилось наступать на горло собственной гордости и заглушать голос совести.
С глубоким, тяжелым вздохом, в котором утонули все ее мысли и терзания, она все же заставила себя сделать первый шаг, затем второй, и медленно, нехотя, поплелась в сторону ненавистного дома.
— И где это ты пропадаешь, окаянная? — встретила ее на пороге Антонина Петровна, ее брови грозно сдвинулись, образуя глубокие морщины на переносице. — Лидочка и Володя уже есть хотят, у самих во рту маковой росинки не было, а ты по свету шляешься!
— Так в чем же дело, мама? Щи в печке стоят, могли бы и разлить по тарелкам…
— Вместо того, чтобы пререкаться, приходила бы вовремя и семью кормила, как положено хозяйке! У меня ноги отказывают, дышать тяжело, каждый шаг дается с мукой, а тебе и дела нет.
«От собственной злобы ты задыхаешься», — промелькнуло в голове у Маргариты. Молча, стараясь не смотреть на свекровь, она взяла с полки тарелки, расставила их на столе, а затем, ловко орудуя ухватом, извлекла из теплой печурки чугунок с дымящимися щами и поставила его на деревянную подставку.
Выйдя во двор, она окликнула детей, и те, услышав мамин голос, тут же примчались с улицы. Несмотря на то, что Маргарита сама была голодна, под пристальным, осуждающим взглядом Антонины Петровны еда вставала в горле комом.
— Опять к Петру Игнатьевичу бегала? Ублажала?
— Нет. На работе была, на ферме.
— Врешь, бесстыжая! Знаю я тебя. Был бы жив мой сынок, он бы тебя вразумлению научил. Стыд да позор.
— Мама, умоляю вас, не при детях! Сколько раз можно говорить!
— А пущай знают, — взвизгнула свекровь, — что мамка-то у них гулящая!
Глупая, сварливая баба. Все ведь знает, понимает, но язык будто помело, мечет слова, не думая о последствиях. В этот раз чаша терпения Маргариты переполнилась.
— Лидочка, Володя, наелись? Идите, покормите козочку, я вас позову, — тихо, но твердо сказала она.
Дети, молча переглянувшись, быстро выскользнули из-за стола. Они уже привыкли к этим ссорам и не хотели быть их свидетелями.
— Послушайте меня, Антонина Петровна. Не вам меня судить, в то время как ваша родная дочь, Лидия, ноги задирает перед чужими людьми на театральных подмостках.
— Это искусство! А то, чем ты занимаешься — грязь и распутство!
— Распутство? — голос Маргариты дрогнул от обиды и гнева. — Благодаря этому «распутству» вы сейчас хлебаете щи не пустые! Благодаря ему вы вчера наелись досыта пирогов с картошкой! Именно благодаря ему у нас на столе есть хлеб! Или вы забыли, как в прошлом году ели лебеду и от голода животы крутило? Или как Володю в больницу пришлось везти, потому что он от голода опухать начал?
— Ах, ты куском хлеба меня попрекаешь? Да как ты смеешь!
— Вы сами начали этот разговор! Вы сами вынудили меня сказать вам правду в лицо! И знаете, я больше не могу. Завтра же попрошу Петра Игнатьевича выделить мне дом покойной Агафьи. Сил моих больше нет.
— Вот Леонид вернется, он с тебя спросит!
— За что спросит, за то и буду держать ответ. Если вернется. Но вы-то прекрасно знаете, что его нет в живых. Похоронка пришла еще в сорок третьем.
— Сердце материнское чует… — всхлипнула Антонина Петровна, отводя глаза.
— Нет у вас сердца! Нет! — Резко встав из-за стола, Маргарита вышла из избы и направилась к бане, куда еще с утра натаскала воды. Привычными движениями сложив поленья, она принялась растапливать печь, чтобы смыть с себя и грязь этого дня, и тяжесть этой беседы.
— Мамочка, — тихо окликнула ее дочь, дотрагиваясь до плеча. — Бабушка тебя не любит? Почему она так злая? Я помню, вы раньше дружили, а теперь все время ругаетесь.
— Лидочка, ты еще маленькая, чтобы это понимать. Вырастешь — сама все узнаешь. Идите с братиком в дом, я вас скоро позову.
Едва дети скрылись за дверью, Маргарита опустилась на грубую лавку в предбаннике и в изнеможении закрыла глаза. В чем-то ее свекровь была права — сегодня она действительно была у Петра Игнатьевича. А потом долго сидела у реки, пытаясь собраться с мыслями и найти в себе силы вернуться домой. Но Антонина Петровна прекрасно понимала, зачем ее невестка наведывается к пожилому вдовцу — явно не по любви и не по своей воле. Она просто хотела выжить. Да, переступив через свою гордость, растоптав нравственные устои. Бабы в селе на нее косились, шептались за спиной, а некоторые молча завидовали, ведь многие за прошлый год познали всю горечь послевоенной нищеты и голода. Семь крестов на местном погосте молчаливо свидетельствовали о той страшной поре. Официальные причины смерти были разными, но все знали истинный диагноз — голод. Только говорить об этом вслух было нельзя.
В прошлом году, когда Антонина Петровна лежала ослабевшая, а Маргарита боролась за жизнь сына, председатель в это время отправлял обозы с картофелем в город. Государственный налог. Отменить его было не в его власти. В отчаянии она пришла к Петру Игнатьевичу, неся за пазухой икону в серебряном окладе — последнюю память о покойной бабушке. Она надеялась выменять ее на ведро картошки.
— Не нужна мне твоя икона, — отрезал он. — Да и отчет у меня сверен.
— Петр Игнатьевичу, умоляю, помогите. Ради детей.
— У Зинки четверо, и ничего, не бегает ко мне с иконами. — Его взгляд, тяжелый и пристальный, скользнул по ней, и в нем не было ничего доброго.
— Ей посылки из города приходят, а нам помощи ждать неоткуда. У меня ни мужа, ни родителей…
— Что ж… Мог бы я тебе помочь, да вот только взамен… Нет, убери свою икону. Лучше пройди, чайку испей, да будь поласковее.
Она поняла, чего он хотел. С чувством глубочайшего отвращения к себе и к нему, она переступила порог его дома. А через час возвращалась назад, неся в карманах несколько сморщенных клубней картофеля и маленький мешочек с мукой. Увидев его запасы, она осознала, что в отличие от односельчан, он не знал нужды. Но попробуй кому-нибудь пожалуйся — сама же и останешься виноватой.
С тех пор он время от времени вызывал ее к себе. С продовольствием стало немного легче, государство понемногу залечивало раны, но, опасаясь, что голод может вернуться, Маргарита продолжала эти унизительные визиты. А два месяца назад Петр Игнатьевич ночью принес ей козленка. Спрятав животное в сенях, она строго-настрого наказала детям молчать. Те, хоть и малы, уже понимали суровые законы сельской жизни. Слишком рано пришлось им повзрослеть.
Свекровь, увидев козленка, все поняла. И, несмотря на то, что с жадностью уплетала еду, добытую такой ценой, не гнушалась костить невестку, обзывая ее окаянной и грешницей.
Искупав детей и сама ополоснувшись, Маргарита легла спать. Воды в бане хватило бы и для свекрови, но пусть сама позаботится о своих старческих телесах. Хватит с нее! Силы на оскорбления есть, найдет и силы, чтобы умыться. Маргарита подозревала, что та не так уж и больна, как старается показать.
Едва небо на востоке начало светлеть, она поднялась и пошла на ферму, где начинался ее трудовой день с утреннего удоя. Справившись с дойкой, она направилась домой, но вдруг увидела, что навстречу ей бегут запыхавшиеся Лида и Володя.
— Мама, мама! Беги скорее!
— Что случилось? — у нее похолодело внутри.
— У нас гости! — сердце на мгновение замерло. Неужели Леонид? Вернулся, когда уже не было никакой надежды?
— Кто? Папа?
— Нет, тетя Лидия! И она не одна, а с братиком!
— Постойте, не торопитесь… С каким братиком?
— С Игорем. Сама увидишь!
Маргарита вошла во двор и поднялась на крыльцо. Переступив порог, она увидела Лидию, сестру покойного мужа, а на ее руках спал маленький, видимо, полугодовалый ребенок.
— Здравствуй, Лида.
— А вот и наша окаянная пожаловала. Проходи, да чаю нам налей, — высокомерно бросила Антонина Петровна.
Лидия с неодобрением поморщилась и сочувственно посмотрела на невестку. Маргарита едва заметно махнула рукой, давая понять, что все в порядке. В это время ребенок проснулся и громко заплакал. Лидия ушла в соседнюю комнату его кормить, а за ней, не в силах сдержать нетерпение, последовала и бабушка.
Когда Антонина Петровна возилась с внуком, а дети с интересом наблюдали за новым членом семьи, Маргарита позвала Лидию, и они вышли на улицу. Усевшись на заскрипевшую лавочку, она вопросительно посмотрела на золовку:
— Надолго к нам?
— Нет, — покачала головой та.
— Три года назад сбежала, ни разу не появилась, и вдруг сейчас? Что случилось?
— По матери соскучилась. Знаешь, Маргарита, она, кажется, совсем тронулась. Тебя распутницей называет, все твердит, что Леонид вернется и тебе хуже будет…
— Лида, ей так легче. Хоть какая-то надежда в душе теплится.
— А ты? Ты веришь?
Маргарита молча покачала головой и отвернулась. Прошло три года. Если бы была ошибка, он бы дал о себе знать.
— Вот и я не верю… А то, что ты с председателем… Не смотри так, мать уже все мне поведала. Но я не в праве тебя осуждать. Не мне… Я понимаю, ради чего ты это делаешь.
— Лида, а ты как? Где твой муж?
— В городе. Работы много. Я ненадолго, завтра уже уезжаем. Невыносимо мне здесь, в деревне, а с матерью я и дня не уживусь, сама знаешь ее нрав.
— Я подумываю съехать отсюда, — Маргарита устало потерла лицо ладонями. — Больше нет сил.
— Понимаю…
После вечерней дойки две женщины еще долго разговаривали на улице, пока Антонина Петровна, позабыв о своих недугах, нежилась с новым внуком на руках.
А рано утром, еще до рассвета, Маргариту разбудил настойчивый плач малыша. Он не утихал, и она не понимала, почему Лидия не успокаивает его. Дети тоже проснулись, и все вместе они вышли в главную комнату, где увидели перепуганное лицо Антонины Петровны, которая, качая на руках маленького Игоря, сама была в слезах.
— Что происходит? Где Лида?
— Не знаю я! Он кричит, не умолкает. Я весь двор обошла, нигде нет Лидии! Где ее носит в такую рань? Маргарита, ну сделай же что-нибудь!
— Что я могу сделать? Его кормить надо. — Вспомнив, как соседка успокаивала голодного младенца, она быстро смочила мякиш хлеба, завернула его в чистую тряпицу и протянула свекрови. — Дайте ему это, а я поищу Лиду.
— Мама, мама, смотри! — Лидочка подняла с лавки у окна пожелтевший листок бумаги. — Что это?
Маргарита развернула его и стала читать строчки, выведные неровным, торопливым почерком.
«Маргарита, мама, простите меня всем сердцем. Умоляю, позаботьтесь об Игоре. Я соврала, у меня нет мужа. Его отец — человек семейный, ему не нужен ребенок. Он поставил меня перед выбором — либо сцена, либо мы на улице. Все эти три года я пробивалась на сцену, и сейчас не могу все потерять. Маргарита, ты добрая и милосердная, я верю, ты не бросишь моего сына. Не ищите меня, умоляю. А когда он вырастет, скажите ему, что я умерла…»
Она перечитала письмо несколько раз, не веря своим глазам. Антонина Петровна, подглядев в ее лице ответ, разразилась рыданиями, ломая руки.
Взяв ребенка, Маргарита побежала на ферму, где как раз начиналась утренняя дойка.
— Клавдия! Клавдия! Помоги, ребенка покормить надо! — она показала заведующей фермой сверток в одеяле.
— Боже правый! Откуда младенец-то?
— Кукушка подбросила. Голодный, не знаю, что делать.
— Давай сюда. — Клавдия, женщина с добрым, умным лицом, взяла малыша и понесла в соседнее помещение. Вскоре плач стих. Через некоторое время она вернулась одна и пояснила: — Развела молоко с водичкой, из бутылочки для теленочка покормила. Уснул. А теперь рассказывай, в чем дело.
Маргарита вкратце поведала историю появления Игоря. Клавдия лишь качала головой.
— И что теперь будешь делать?
— Мать искать! Попытаюсь вразумить ее, объяснить, что никакой театр не может быть дороже собственного дитя.
— Зря, милая, время потратишь… У таких, как она, материнского инстинкта отродясь не было.
— Я все же должна попробовать.
— Слушай меня… Как домой пойдешь, возьми бутылочку и банку молока, только спрячь подальше. Будем думать, как дальше быть.
Спустя несколько дней Маргарита с малышом на руках отправилась в город. Подойдя к массивному зданию театра, она замерла в нерешительности. Мимо нее проходили нарядные люди. Дождавшись, когда толпа поредеет, она вошла внутрь.
— Женщина, вам кого? — к ней подошла дама в элегантном платье.
— Я ищу Лидию Белову. Она работает в вашем театре.
— Милочка, у нас не работают, а служат искусству, — брезгливо оглядев ее поношенную одежду, произнесла худая женщина в очках.
— Мне все равно. Мне нужна Лидия Белова. Передайте ей, что если она сейчас не выйдет, я такой скандал здесь устрою, — внезапная злость на этот надменный тон придала ей смелости.
— Слышать не хочу об этой особе!
— Кто здесь главный? Я с ним поговорю.
— Милочка, покиньте помещение немедленно!
— Кто здесь шумит? — Маргарита обернулась на спокойный мужской голос. По лестнице спускался высокий мужчина лет тридцати пяти с умными, проницательными глазами.
— Вот, Лидию Белову ищут, — поправила очки служительница. — Константин Викторович, объясните этой простушке, что у нас таких нет. О, за что нам такой позор!
— Не обращайте на нее внимания, — тихо сказал мужчина, подходя ближе. — Она все никак не успокоится после недавних событий. Прошу в мой кабинет.
Они поднялись на второй этаж в кабинет с табличкой «Главный режиссер».
— Как ваше имя?
— Маргарита. Маргарита Николаевна. Какие события?
— Вы ищете Лидию Белову?
— Да. Она оставила у меня сына и скрылась. Я хочу найти ее и вернуть ребенку.
— А кем она вам приходится? — он с интересом смотрел на нее.
— Сестра моего покойного мужа.
— Тогда вынужден вас огорчить. Лидия арестована.
— Как? За что? — у нее похолодело внутри.
— Она лишила жизни моего предшественника, Аркадия Семеновича Орлова. Пока я исполняю его обязанности.
— Я не понимаю… — слабо прошептала Маргарита, опускаясь на стул и прижимая к себе ребенка.
— Расскажу вам, чтобы вы не слушали сплетни… Лидия пришла к нам три года назад. В этой деревенской девчонке был удивительный талант. Сначала ей давали эпизоды, но потом… она раскрылась как танцовщица. К сожалению, Аркадий Семенович был слаб к молодым актрисам. В прошлом году Лидию отстранили от выступлений. Причина — ребенок. Все знали, от кого. Но о разводе не могло быть и речи. Его супруге это было невыгодно. Лидия вела себя тихо, он ей помогал. Но потом появилась новая солистка. Лидия, испугавшись, что дорога в театр для нее закрыта навсегда, уехала к вам. А вернувшись, застала его с той самой актрисой. Произошел скандал, и она в гневе бросила в него тяжелую награду со стола… Ее арестовали в тот же день. Вот такие страсти кипят за нашими кулисами.
Маргарита молча встала и вышла из кабинета. На улице Игорь снова заплакал. Она присела на скамейку, достала бутылочку и стала его кормить.
Константин Викторович наблюдал за ней из окна. Его тронула эта картина: уставшая, бедно одетая женщина, с такой нежностью качающая чужого ребенка и украдкой смахивающая слезы. Что-то щелкнуло в его сердце. Он спустился вниз и подошел к ней.
— Он наелся?
— Да, спасибо. — Она собралась уходить.
— Послушайте… Рядом есть детский дом. Можете обратиться туда.
— И отдать его государству? Никогда! Он ни в чем не виноват, что у него такая мать. У него есть бабушка, есть мы.
Ему вдруг страстно захотелось ей помочь. Возможно, в ней он увидел ту стойкость и жертвенность, которых так не хватало в его мире притворства и масок.
— Маргарита Николаевна… Если я могу чем-то помочь, вы всегда найдете меня здесь. Не стесняйтесь, — он говорил искренне, повинуясь внезапному порыву.
— Спасибо. Нам пора.
Вернувшись домой, она застала непривычно тихую и смирную свекровь.
— Узнала что-нибудь, Маргарита? Неужели не нашла Лиду?
Маргарита удивилась ее жалобному, заискивающему тону. Куда девались ее привычные «окаянная» и «грешница»? Она села и, осторожно подбирая слова, все рассказала. Услышав страшную правду, Антонина Петровна слегла. Она лежала, уткнувшись лицом в подушку, и ее плечи беззвучно сотрясались от рыданий.
Маргарита понимала, что нельзя поддаваться отчаянию. Вечером она отправилась к председателю.
— Петр Игнатьевич, нужно оформить документы на ребенка. Новую метрику.
— Усыновить хочешь? На кой ляд? Не проще ли в дом малютки?
— Я все решила.
— Ну, если настаиваешь… Ладно. Напишу бумагу, завтра в городе заверю. Плату мою ты знаешь.
— Знаю, — безразличным голосом ответила она, чувствуя, как внутри все сжимается от омерзения.
Она вернулась домой затемно, снова помылась в бане, до крови растирая кожу мочалкой, пытаясь смыть с себя всю грязь и унижение этого дня. До чего же она дошла? В какую пропасту толкает ее судьба?
Антонина Петровна сидела на кровати и тихо плакала, прижимая к груди спящего Игоря.
На следующий день председатель вручил ей заветную бумагу.
— Держи. Теперь он твой сын.
— В графе «отец» — прочерк… — с горечью произнесла она.
— А кого мне писать? Себя? — усмехнулся он. — Садись, поговорить надо. Взгляни-ка.
Он протянул ей еще один лист. Вверху крупными буквами было напечатано: «ПРИГОВОР».
«…Высшая мера наказания…»
— Что это? Это Лидии? Так быстро?
— Читай внимательнее.
Дойдя до фамилии, она вскрикнула. Перед глазами поплыли круги. «Леонид Белов… государственная измена… сотрудничество с врагом…»
— Петр Игнатьевич… это что? Как?
— Был сегодня в городе, передали. Твой супруг не пал смертью храбрых. Он работал на немцев. В сорок третьем ошибка вышла. Скрывался, но поймали. Видишь, за что судили? Теперь, сама понимаешь, ни о какой пенсии речи быть не может. Ты жена предателя.
Она шла домой, не чувствуя под собой ног. Как сказать об этом свекрови? Та не переживет этого удара. Председатель обещал помолчать, но тайное всегда становится явным.
— Маргарита, Игоря покорми, мне что-то совсем худо, — слабым голосом позвала ее Антонина Петровна.
Маргарита быстрым движением сунула роковой лист в сундук и занялась ребенком. Свекровь, сломленная горем, стала тихой и покорной, понимая, что невестка — настоящий ангел по сравнению с ее детьми.
Но на следующий день, когда Маргарита была на ферме, к ней примчался Володя.
— Мама! Бабушке плохо! Говорит, помирает!
Она бросила все и побежала к дому.
— Что случилось? — влетая в горницу, задыхаясь, спросила она.
Антонина Петровна лежала без движения, ее рот был перекошен. Маргарита узнала симптомы удара.
— Что произошло? — обернулась она к детям.
— Мама, мы не знаем… Я хотела надеть твои бусы, полезла в сундук и нашла там бумагу… Мы попросили бабушку прочитать, а она вдруг схватилась за голову и упала…
Маргарита выхватила из рук дочери злополучный приговор. В спешке она забыла его надежно спрятать. Дети, сами того не ведая, вручили его матери. Сердце старой женщины не выдержало двойного предательства ее детей.
— Все будет хорошо, вы поправитесь, — склонившись над ней, прошептала Маргарита. — Лида, беги за фельдшером!
Но к утру Антонины Петровны не стало…
Похоронив свекровь, Маргарита собрала детей и объяснила им, что теперь они должны быть еще дружнее и помогать с маленьким Игорем.
Однажды ночью она проснулась от грохота разбитого стекла. В окно влетел камень с привязанной запиской: «Семье предателей здесь не место!»
Едва дождавшись утра, она пошла к председателю.
— Петр Игнатьевич, я же просила! Смотри, что творят!
— Маргарита, прости… Вчера поминки по Нинке справляли, выпил лишнего, проболтался Никитишне… Она, видно, по всему селу разнесла.
— Проболтался… А мне что делать? Мне жизни не дадут…
— Что-нибудь придумаем.
Но к вечеру она уже слышала оскорбительные крики из-за забора. Она боялась засыпать, ожидая, что дом могут поджечь.
Около полуночи в окно снова постучали. Взяв в руки кочергу, она выглянула и увидела председателя.
— Впусти.
Она молча отворила дверь.
— Зачем пришел?
— Держи. Документы, справка. Уезжайте в город. Если не я, так кто-то другой донесет, и жизни вам здесь не будет. Все помнят, что творили фрицы в сорок первом.
Она выхватила из его рук бумаги и, отвернувшись к окну, тихо заплакала.
Едва занялась утренняя заря, Маргарита с тремя детьми навсегда покинула родной дом и направилась к лесу, на станцию. Она не знала, что ждет их впереди, но знала точно — назад дороги нет.
— Здравствуйте, Маргарита Николаевна. Хорошего вам дня.
— И вам того же, Елена Марковна, — ответила она жительнице одного из домов, чьи дворы она убирала.
— Заходите вечерком, у меня для Лидочки платьице есть, моя Катюша из него выросла, а вашей как раз впору.
— Благодарю вас. Очень вам признательна.
— Это я вам благодарна, что всегда выручаете.
Елена Марковна махнула рукой и засеменила к трамвайной остановке, а Маргарита продолжила подметать осеннюю листву.
Она приехала в город прошлой осенью, с тремя детьми и без гроша в кармане. Городская жизнь кипела вокруг, но они были в ней одиноки. Она помнила слова режиссера Константина Викторовича, но гордость и страх снова оказаться в унизительной зависимости не позволили ей к нему обратиться. Нет, она сама должна была выстоять.
Как-то раз, присев на скамейку покормить Игоря, она стала свидетельницей ссоры полной женщины в очках и худощавого мужчины.
— Аркадий, что же мне делать? Кто работать-то будет?
— Не знаю я, Степановна! Ищите кого-нибудь, а я поеду к матери, она одна, прикованная, в деревне!
Маргарита, передав Игоря Лиде, подошла к ним.
— Простите за вмешательство… Возьмите меня на работу.
— А ты кто такая? — смерила ее взглядом Степановна.
— Я из села, в город перебралась. Вот документы.
— И где живешь?
— Пока нигде.
Женщина, Наталья Степановна, свернула документы, посмотрела на Аркадия, затем снова на Маргариту и вздохнула.
— Сегодня можешь начать?
— Могу… Но мне с жильем нужно определиться.
— Тогда ступай за Аркадием. Детей бери. Он сегодня уезжает.
Они прошли через несколько дворов, спустились в подвал одного из домов, где Аркадий показал им маленькую, сырую комнатушку с одной кроватью.
— Вот мой угол. Если сегодня за работу возьмешься, я к вечеру дома буду. Матрас попроси у Степановны, а то на одной кровати вчетвером не уляжетесь.
— Спасибо. На первое время и это сойдет.
Через две недели Наталья Степановна сама нашла ее.
— Собирай вещи. Я вам комнату в общежитии выбила.
Маргарита была бесконечно рада — в подвале стало холодно, Игорь начал кашлять. Комната в общежитии с двумя кроватями, столом и шкафом показалась им дворцом.
— Спасибо вам, Наталья Степановна. Я век не забуду вашей доброты.
— Пустое. Вижу, как ты стараешься. Не пойму я только, что за нужда заставила тебя, молодую да видную, за метлу взяться.
Маргарита промолчала, и та не стала настаивать.
Несколько месяцев она добросовестно трудилась, познакомилась с жильцами. Многие, видя ее честность, оставляли ключи, чтобы поливала цветы или кормила животных. Елена Марковна, которую она встретила утром, часто помогала им с одеждой.
Как-то раз, подметая двор, она услышала вопрос:
— Простите, вы не подскажете, где здесь дом номер семь?
Обернувшись, она указала направление.
— Выйдете со двора и направо.
— Благодарю. — Мужчина сделал шаг, но замер и обернулся. — Мы с вами раньше не встречались?
Она посмотрела на него внимательнее и узнала. Константин Викторович.
— Вспомнил! Вы — Маргарита? Вы приходили в театр…
— Да, это я. Здравствуйте.
— Но что вы здесь делаете? Вы же…
— Я теперь здесь живу и работаю. Простите, мне надо трудиться, — она отвернулась, стараясь скрыть смущение.
— Я спешу на встречу. Вы через час будете здесь?
— Нет, на другом участке.
Она соврала. Ей не хотелось новых унижений.
Вечером, когда они ужинали, в дверь постучали. На пороге стоял он.
— Вы? Как вы нас нашли?
— Это было не сложно. Разрешите войти?
— Проходите. Только я не пойму, зачем?
— Честно? Сам не знаю, — он улыбнулся. — Но у меня сегодня вертелся в голове один вопрос: почему, оказавшись в городе, вы не пришли ко мне?
— Как видите, мы справились сами.
— Это ваши дети?
— Да, Лида и Володя. А Игоря вы знаете. — Она прислонилась к косяку, пропуская его внутрь.
— Значит, вы его оставили.
— Больше того — усыновила.
— Это достойно уважения. — Он сел за стол. — Лида, Володя, в каком вы классе?
— Мы еще не учимся, но в этом году пойдем в первый! — радостно сообщила Лида. — А вы мамин друг?
— Очень на это надеюсь, хоть она, кажется, против. — Он посмотрел на Маргариту, но та отводила глаза. — Нравится вам в городе?
— Я по деревне скучаю, — сказала Лида. — Но здесь тоже хорошо. Вот маме сегодня подарили красивое платье, тетя Оля говорит, что в нем только в театр ходить!
Девочка принесла и показала обновку. Константин Викторович улыбался, глядя на ее восторг. Маргарита молча наблюдала, все еще не понимая цели его визита.
— Константин Викторович, вас, наверное, ждут дома? — наконец спросила она.
— Нет, дома меня никто не ждет. Но идти, пожалуй, пора. До свидания, — он попрощался с детьми.
Через три дня он пришел снова.
— Маргарита, скажите, вы бывали в театре?
— Если не считать того визита, то нет.
— Тогда я приглашаю вас всех на премьеру. — Он вручил ей три билета. — Завтра, в шесть.
— Мы подумаем, — ответила она, не решаясь признаться, что пойти ей не в чем.
Едва он ушел, как в комнату влетела соседка Ольга.
— А это кто такой импозантный к тебе заходит?
— Режиссер из театра. Билеты принес.
— Так это же здорово! А ты чего раскисла?
— Да в чем идти-то, Оль? В своем-то затрапезе?
— Сейчас, мигом! — Ольга исчезла и вернулась с элегантным платьем василькового цвета. — Ну-ка, примеряй!
— Да что ты! Неудобно!
— Говорю, примеряй! — Настояла подруга. — Смотри-ка, как село-то! Твой режиссер глаза проглядит. Глядишь, и замуж выйдешь!
— Перестань, с тремя детьми я ему нужна, как собаке пятая нога.
— Ну уж нет! Глаза-то какие, волосы… Тебе бы только приодеться немного — краше тебя в целом городе не сыскать!
Сдавшись под напором Ольги, она надела платье, привела в порядок детей и пошла в театр.
1960 год. В их уютной городской квартире царило приятное предсвадебное волнение.
— Ну не спешка ли это? Играть две свадьбы в один день! Ладно Лида, ей двадцать один, возраст. Но Володя! Он только-только училище окончил… — Маргарита хлопотала по столу, расставляя тарелки.
— Милая, когда же ты поймешь, что дети выросли? — Подошел к ней Константин и обнял за плечи. — Ты ведь не против Семена, жениха Лиды. И Марина, невеста Володи, тебе нравится. Так в чем же дело?
— Мне кажется, он еще не наигрался, не нагулялся.
— Дай им самим решать свою судьбу. И улыбнись, дорогая, скоро гости. Кстати, где Игорь и Аленка? Пора бы им быть дома.
— Скоро придут. — Она нежно потрепала его по руке. — И не трогай еду, сейчас сядем.
Он привлек ее к себе и поцеловал. Они были женаты уже двенадцать лет, но в его сердце для нее по-прежнему горел огонь первой влюбленности. Она стояла перед ним в темно-синем платье, с элегантной прической, и была неотразима.
— Что? Что-то не так? — она дотронулась до волос.
— Все так. Я просто вспомнил, как ты пришла тогда на премьеру. Я тебя не узнал. И только когда дети подбежали, понял, что это ты. У меня дух захватило. Ты была так прекрасна.
— Была?
— Ты и сейчас прекрасна. Но тогда… а ты стояла и краснела…
— Туфли жали ужасно, — рассмеялась она.
— А я принял это за смущение. А помнишь, как Лида с горящими глазами рассказывала о спектакле? Она тогда сказала, что хочет на сцену.
— И ты дал ей роль. Просто так.
— Не просто так. Я разглядел в ней искру. И… это дало мне повод видеться с тобой чаще. Год… Мне понадобился целый год, чтобы услышать твое «да».
Она улыбнулась. Он и правда целый год ухаживал за ней, прежде чем она сдалась. А перед свадьбой она рассказала ему всю правду об отце Лиды и Володи. И он, не колеблясь, усыновил их, дав им свою фамилию и отчество, чтобы оградить от пересудов.
Лида, увлекшись театром, через три года поняла, что это не ее путь, и поступила в медицинский. Володя бредил небом и пошел в летное училище. Четырнадцатилетний Игорь рос смышленым, хоть и ленивым мальчишкой, обожавшим своих старших сестру и брата. Никто не говорил ему, что он не родной. А семилетняя Аленка, их общая дочь, была всеобщей любимицей.
Сегодня они ждали родителей жениха и невесты, чтобы обсудить предстоящие свадьбы.
Когда гости разошлись, и Марина, невеста Володи, помогала Маргарите убирать со стола, она невременно обмолвилась:
— Все было изумительно, Маргарита Николаевна. А рыба — просто объедение.
— Спасибо, милая.
— Рецептик не запишете? В Хабаровске, говорят, с рыбой проще, чем с мясом, буду баловать Володеньку.
— Конечно, запишу. Постой… — Маргарита остановилась. — Какой Хабаровск?
— Ой… Разве Володя вам не говорил? Мы после свадьбы туда уезжаем. Его уже полгода туда направляют, но посылают только семейных. Вот он мне и сделал предложение. Чем ждать его здесь два года, я лучше рядом буду.
У Маргариты из рук выпала тарелка.
— Сын! Володя! — она вошла в гостиную. — Почему я только сейчас узнаю, что ты в Хабаровск уезжаешь на два года?
— Мама, прости. Мы хотели подготовить тебя…
— Маргарита Николаевна, я думала, он уже сказал… — растерялась Марина.
— Да, мам, мы улетаем. И Семен с Лидой тоже. — Он посмотрел на жениха сестры.
— И вы… все вместе? — Маргарита с тоской посмотрела на дочь. Та кивнула. — И ты, Костя, знал?
— Дорогая, они взрослые люди. Всего на два года.
— Да ну вас всех! — расстроенная, она вышла из комнаты.
Она хотела побыть одна, но в спальне застала Игоря, который рылся в ее комоде.
— Что ты ищешь?
— Документы. Хочу понять, твой я сын или нет.
— Что? Что ты несешь, Игорь?
— Мама… Сегодня ко мне подошла женщина. Я ее раньше видел, она возле школы крутится. Сегодня подошла и сказала, что она… моя мать. Ее зовут Лидия Белова. А твоя девичья фамилия… — он протянул ей ее старое свидетельство о браке. — Мама, кто она?
Сердце Маргариты упало.
— Я не знаю, какое-то недоразумение… Спроси у отца! Костя!
Константин вошел в комнату.
— Гости ушли. Что случилось?
— Игорь говорит, какая-то женщина по имени Лидия Белова назвалась его матерью. Скажи ему, что это неправда!
— Значит, она не сдержала слово… Сын, садись. Пришло время рассказать тебе правду.
— Какую правду? — всплеснула руками Маргарита.
— Дорогая, он все равно узнает. И Таня не успокоится. Лучше пусть услышит это от нас.
— Мама, папа, я не понимаю…
— Хорошо, — тихо начала Маргарита, садясь рядом с ним. — Я все расскажу. Твою настоящую мать действительно зовут Лидия. Она сестра моего первого мужа…
Она собралась с духом и, сдерживая слезы, поведала ему всю историю: как Лидия бросила его, о своем визите в театр, об аресте, об усыновлении, о их переезде в город и о том, как Константин стал ему настоящим отцом.
— Значит, я не ваш… Я чужой…
— Ты наш сын! — твердо сказал Константин, обнимая его. — Ты наш, и никто иной. Мы любим тебя, и это главное.
Игорь обнял их обоих и расплакался. Казалось, буря миновала.
Но на следующее утро, придя за детьми в школу, Маргарита и Константин не нашли Игоря. Классная руководительница сообщила, что он ушел после третьего урока, сославшись на недомогание. Они нашли Аленку, и та, рыдая, протянула им записку, которую брат велел отдать только вечером.
«Вы меня обманывали! Вы украли меня у моей настоящей матери! Теперь я буду жить с ней. Я вас люблю, но она — моя мама. Прощайте. Игорь».
Они помчались к Наталье Степановне, и та указала им адрес в общежитии, где поселилась Лидия. Они успели как раз в тот момент, когда она с Игорем и сумками выходила из подъезда.
— Стойте! — Константин схватил сына за руку. — Куда это вы?
— Отстаньте! Мама мне все рассказала! Как вы ее обманули и украли меня! Мы уезжаем в ее родное село!
— Лидия, что ты ему наговорила? — с ненавистью посмотрела на нее Маргарита. — Почему не сказала правду? Что ты его бросила? Что сидела в тюрьме за убийство его отца?
— А зачем? Чтобы он меня возненавидел? Это мой сын! А ты, я смотрю, хорошо устроилась! Мужа себе нашла, детей на него записала. А он знает, что ты жена предателя?
— Знает. Все знает. А теперь уходи. И если ты еще раз попытаешься его увести, я обращусь в милицию. Тебя осудит за похищение.
Они увели сопротивляющегося, но растерянного Игоря. Оказавшись дома, Константин повел его в театр, в свой архив, и показал ему старые газетные вырезки с фотографией Лидии и отчетом о суде. Увидев доказательства, мальчик сломался и попросил прощения.
Маргарита же вернулась к общежитию. Лидия стояла там же, у подъезда.
— Оставь мою семью в покое! — тихо, но с ледяной твердостью сказала Маргарита. — Ты отказалась от него четырнадцать лет назад. Я его растила, я учила его ходить и говорить. Я не спала ночами, когда он болел. Ты хотела сиять на сцене, а вместо этого блистала на нарах! Неужели там ты поняла, что он тебе нужен?
— Да что ты понимаешь! — зашипела Лидия. — В лагере жизнь — не сахар! Он был единственным, кто у меня остался!
— У тебя его нет. Забудь. — Маргарита шагнула вперед, Лидия отступила назад. — Если я еще раз увижу тебя рядом с ним, пеняй на себя.
Вдруг Лидия, пятясь, оступилась, упала и ударилась головой о бордюр. Из раны на виске сочилась кровь. Подбежавшая комендант стала свидетелем происшедшего.
— Это не я… Она сама…
— Видела, родная, видела. Окаянная, сама наказание нашла. Дышит еще. Позвоню в скорую.
Слово «окаянная» эхом отозвалось в душе Маргариты. Когда-то так ее называла Антонина Петровна. Но по-настоящему окаянной была ее дочь.
Лида и Володя после свадьбы уехали в Хабаровск и вернулись оттуда лишь через пять лет, уже с детьми. Оба сделали прекрасную карьеру.
Лидия после падения осталась инвалидом, ее поместили в дом престарелых, где она доживала свой век, никого не узнавая. Никто из семьи ее не навещал.
Игорь, получив прощение и любовь родителей, больше никогда не вспоминал о той, что родила его. Он пошел по стопам отца и стал театральным режиссером.
Аленка выучилась на педагога.
Маргарита и Константин прожили долгую и счастливую жизнь, в любви и согласии, вырастив детей, девять внуков и четырнадцать правнуков. Их дом всегда был полон смеха, а в сердце Маргариты наконец воцарился покой, который она заслужила своей добротой, жертвенностью и неизменной верой в то, что даже после самых долгих и мрачных закатов непременно наступает новый, светлый рассвет.