На кухне пахло поджаренным луком и напряжением.
Алина стояла у плиты, держа нож чуть выше доски. Лук она уже нарезала, теперь очередь за морковью, но рука дрожала. Из-за духоты и чужого взгляда за спиной лезвие будто тяжелело с каждым движением.
— Не так, — раздалось позади строго. — Не так совсем, Алина.
Нина Павловна подошла ближе, отобрала нож и продемонстрировала, как «надо»: быстрые, отточенные движения, тонкая соломка — ни больше, ни меньше.
— Вы уж извините, я… — начала Алина, но женщина перебила.
— И тарелки опять не туда поставила. У меня всё по местам. Вот эта полка — для чашек, а не для твоих баночек. Запомни уже.
Из гостиной донесся голос свекра, тяжелый и громкий:
— В наше время девушки знали, как себя вести и дом вести! А сейчас — одни блоги да телефоны!
Алина молча продолжала чистить картошку. Ком в горле не проходил, а щёки горели — не от жары.
Антон вошёл в кухню, улыбнулся матери:
— Мам, спасибо, что помогаешь Алине.
— Конечно, Антошенька, — отозвалась она с мягкой интонацией, мгновенно сменив строгий тон.
Алина невольно заметила, как легко Нина Павловна умела перестраиваться — от критики к ласке. Её улыбка при сыне была другой: натянутая, но тёплая. А при ней — холодная, колючая.
Так проходили недели.
Работа, дом, визиты к родителям мужа — по выходным, иногда чаще. Всё превращалось в рутину.
В их съёмной однокомнатной квартире Антон часто говорил ей:
— Алин, ты просто не воспринимай всё так близко. Мама не со зла. Она хочет, чтобы ты научилась.
Алина устало опиралась на стол:
— Антон, она мной недовольна всегда. Что бы я ни сделала — всё не так.
— Да брось. Ты просто впечатлительная.
Но внутри у неё уже копилось. Маленькими порциями — замечание за прической, взгляд на тарелку, тяжёлое молчание, когда Нина Павловна смотрела, как она режет хлеб.
Она старалась, правда. Хотела быть для них «своей». Только чем сильнее старалась, тем отчётливее понимала — в их доме чужих не принимают.
День рождения Антона.
Большая гостиная у родителей, длинный стол, дорогие блюда, родственники и друзья. Смех, поздравления, звон бокалов.
Нина Павловна с гордостью вручила сыну новую коробку:
— Смотри, Антоша, новейшая модель телефона!
Аплодисменты, восторженные возгласы.
Алина сидела в углу дивана, стараясь улыбаться, но ощущала себя мебелью. Никто не спрашивал, как у неё дела, никто не слушал.
И тут Виктор Степанович, слегка выпив, заговорил громче обычного:
— Наш Антон всегда был парень с головой. Жаль только, жену себе выбрал поспешно. Молодость, горячность… бывает.
Смех за столом, одобрительные взгляды.
Алина почувствовала, как кровь приливает к лицу. Хотелось уйти, но ноги будто приросли.
Нина Павловна подхватила:
— Да, сынок наш — человек перспективный. С таким можно гордиться.
Антон не заметил, не услышал — смеялся с друзьями, поднимал тосты.
Когда праздник закончился, Алина не сказала ни слова. Дома она просто легла спать, отвернувшись к стене.
Утро, звонок.
— Это нотариальная контора Петрова, добрый день. Вы — Алина Сергеевна Волкова?
— Да, — растерянно ответила она.
— У нас для вас наследственное дело. Ваша бабушка Екатерина Михайловна оставила вам квартиру. Трёхкомнатную, в центре города.
Алина села прямо на кровати.
— Подождите… точно мне?
— Совершенно верно. Все документы готовы.
Она ещё не успела положить трубку, как в комнату вошёл Антон.
— Что-то случилось? Ты как бледная.
— Мне позвонили… бабушка оставила квартиру. Настоящую, большую.
— Ты шутишь?! — глаза мужа загорелись. — Алин, да это же шикарно!
Она кивнула, всё ещё не веря.
Следующие дни прошли в хлопотах: справки, подписи, нотариус.
На кухне лежала стопка бумаг, Алина сидела с чашкой чая, рассматривая печати и подписи.
Антон пришёл с работы:
— Ну что, всё готово?
— Почти. Осталось оформить право собственности.
Он обнял её за плечи, улыбаясь:
— Представляешь, как повезло! Своя квартира — и сразу в центре! Теперь можно будет вздохнуть спокойно.
— Может, пока никому не рассказывать? — осторожно спросила она.
— Почему? Надо отметить, пригласим родителей, расскажем. Пусть порадуются.
Она вздохнула. От одной мысли, что снова увидит Нину Павловну и Виктора Степановича, внутри что-то сжалось. Но он так на неё смотрел, с таким восторгом, что отказать не смогла.
Вечером они сидели в тесной кухне, а напротив — родители.
Антон торжественно объявил:
— У Алины теперь своя квартира. В центре. Трёхкомнатная.
Пауза. Потом — всплеск эмоций.
— Алиночка, да ты наша везунчица! — Нина Павловна даже встала и обняла её. — Вот это подарок судьбы!
Алина растерянно улыбнулась. Это был первый раз, когда свекровь произнесла её имя без укола в голосе.
Виктор Степанович, посерьёзнев, произнёс:
— Хорошее приобретение. Только недвижимость — дело тонкое. Тут нужен опыт. Я в этом разбираюсь, могу подсказать, как лучше.
Антон одобрительно кивнул, Алина поблагодарила, не почувствовав подвоха.
Через неделю вся семья поехала смотреть квартиру.
Высокие потолки, светлые комнаты, старый паркет, большой балкон с видом на сквер.
— Какая красота! — восхищалась Нина Павловна. — И район приличный, не то что наша окраина.
Виктор Степанович ходил с блокнотом, осматривал розетки, окна, потолки, что-то записывал.
— Квартира с потенциалом. Только ремонт нужно делать капитальный.
Алина стояла у окна, смотрела на засохшие листья внизу. Октябрь уже вступал в силу, небо было серое, и сквозняк пах дождём.
Нина Павловна подошла ближе, положила руку на её плечо:
— Знаешь, я вот думаю… как хорошо было бы жить всем вместе. Семья рядом — это надёжно.
— Что вы имеете в виду? — насторожилась Алина.
— Ну, квартира большая, вам с Антоном пока детей нет, а мы с отцом всё время в своей тесной двушке…
Она замолчала, сделала вид, будто просто мечтает.
Алина ничего не ответила. Только внутри что-то неприятно кольнуло.
Следующие дни прошли под знаком «обсуждения». Родители мужа звонили почти каждый вечер — то посоветоваться, то «просто уточнить».
Виктор Степанович как-то сказал при встрече:
— Я вот думаю, Алина, вам с Антоном надо всё правильно оформить. Лучше переписать часть квартиры на семью. Так безопаснее, меньше налогов.
Антон молчал.
Алина ответила спокойно:
— Пока ничего менять не собираюсь. Хочу просто обустроить.
— Ну-ну, смотри, — буркнул свёкор. — Молодые часто делают глупости, потом жалеют.
Вечером они возвращались домой. В автобусе Антон сидел мрачный, уставился в окно.
— Почему ты с ними так холодно? — наконец спросил он.
— Я просто не хочу, чтобы они решали за меня.
— Они хотят помочь. Мои родители не враги.
— Пока им что-то нужно — не враги, — тихо сказала она.
Он нахмурился, но промолчал.
Алина всё чаще ловила себя на том, что избегает звонков от Нины Павловны.
Телефон вибрировал — она глядела на экран, видела имя и просто откладывала в сторону. Иногда совесть шептала: «Ответь, всё-таки родители мужа», но внутренне она уже понимала — разговор закончится советами, упрёками или намёками.
Октябрь выдался промозглым. Вечерами, когда за окнами тянулись ряды тусклых фонарей, Алина сидела на кухне, пила чай и прокручивала последние недели: внезапное наследство, бесконечные визиты свёкров, их внезапная «доброта» и — главное — реакция Антона.
Он будто стал другим. Более нервным, раздражительным, словно жил в двух мирах: в одном — с ней, в другом — с родителями.
В воскресенье он вернулся домой после «пары дел по работе».
На нём был запах чужих сигарет и дорогого одеколона, которого у него раньше не было.
— Ты где был? — спокойно спросила она, убирая со стола.
— Да у родителей. Заехал, чай попили.
— Без меня?
— А что? Тебе же с ними тяжело.
Он говорил ровно, но глаза бегали. Алина почувствовала, как под ложечкой всё сжалось.
Она знала: если муж начинает уходить от взгляда — значит, что-то замышляет.
Через пару дней Нина Павловна позвонила сама:
— Алиночка, ты дома? Мы с Антоном сейчас подъедем, поговорить нужно.
— О чём?
— Да о квартире твоей. Важное дело.
Алина хотела отказаться, сослаться на дела, но в трубке уже раздались гудки.
Через час дверь позвонила.
На пороге — Нина Павловна с аккуратно завитыми волосами и папкой в руках. За ней — Виктор Степанович и Антон, с таким видом, будто всё это заранее решено.
— Мы ненадолго, — произнесла свекровь, проходя внутрь. — Просто обсудим спокойно.
Они уселись за стол. Виктор Степанович положил папку, аккуратно разложил бумаги.
— Вот, — начал он деловым тоном, — я всё подготовил. Проект договора дарения. Часть квартиры можно оформить на Антона, чтобы в будущем не возникло проблем с наследством. Так надёжнее.
Алина не поверила своим ушам.
— Простите, что оформить?
— Дарственную, — вмешалась Нина Павловна. — На сына. Пусть хоть кусочек будет записан на него. Вы же семья!
— И зачем это? — спросила она спокойно, хотя внутри закипало.
— Ну как зачем? — фыркнула свекровь. — Ты же его жена. Всё равно общее. А по документам будет порядок.
Антон молчал. Глаза его были устремлены в стол, будто он не при делах.
— Антон, — обратилась Алина, — ты это поддерживаешь?
Он вздохнул, почесал затылок:
— Слушай, ну может, и правда стоит? Мама права — так спокойнее.
— Кому спокойнее? Тебе? Им?
— Нам всем.
Она встала из-за стола.
— Я не собираюсь ничего переписывать. Это наследство моей бабушки, и оно принадлежит мне.
Нина Павловна резко поднялась:
— Вот она — неблагодарность! Мы тебе как родные, а ты всё «моё да моё»!
— Я просто защищаю своё, — ответила Алина.
— Своё?! — вмешался Виктор Степанович. — А ты вообще кто такая без нашего сына? Он тебя вытянул из ниоткуда!
Воздух в комнате стал тяжёлым, будто потолок опустился ниже.
Алина смотрела на них, и в груди нарастало холодное осознание: всё их «добро» было маской, под которой прятался расчёт.
— Папа, мам, — вмешался Антон, — хватит! Мы потом всё решим.
— Решай сейчас, сын, — отчеканил Виктор Степанович. — Мы не уйдём, пока не решим.
Они ушли только через два часа.
Дверь за ними хлопнула, и тишина повисла тяжёлая, как после драки.
Алина подошла к окну, посмотрела на мокрый двор, где тусклые фонари отражались в лужах.
— Так вот как всё на самом деле, — сказала она тихо. — Не квартира им нужна. Контроль.
Антон стоял у двери, растерянный:
— Ты не так поняла.
— А как? Они пришли с договором, Антон. Дарственная — это не шутка.
— Они просто хотели помочь.
Она повернулась к нему:
— Ты хоть слышишь, что говоришь? Они не хотят помочь — они хотят всё забрать.
Он вздохнул и сел.
— Алина, ты становишься какой-то злой. Раньше другой была.
— Раньше я была наивной.
На следующий день она пошла к юристу. Женщина в строгом пиджаке внимательно выслушала и сказала чётко:
— Никто не имеет права требовать от вас передачи собственности. Все документы — только на ваше имя. Не подписывайте ничего без юриста.
Эти слова придали сил.
Алина вернулась домой, и впервые за долгое время почувствовала — она на своём месте.
Но мирное молчание длилось недолго.
Через пару дней Нина Павловна снова позвонила. Голос — взвинченный, резкий:
— Алиночка, ты нас подставила! Виктору уже люди ждут, документы готовы, а ты — в кусты!
— Я ничего не обещала, — спокойно ответила Алина.
— Ах вот как! — крикнула та. — Значит, ты решила отделиться от семьи?
Антон стоял рядом, слушал разговор. Когда Алина положила трубку, он взорвался:
— Зачем ты так с мамой разговариваешь?!
— Я просто сказала правду.
— Ты рушишь отношения!
Она молча пошла в комнату. Устала. От объяснений, оправданий, попыток достучаться.
Вечером пришло сообщение от Нины Павловны:
“Антон должен решить, с кем он — с семьёй или с тобой.”
Она показала мужу. Тот долго читал, потом пробормотал:
— Они перегнули, конечно…
— Но ты ведь всё равно их послушаешь, да?
Он промолчал.
Через пару дней они снова оказались у родителей — «просто поужинать».
Алина не хотела идти, но Антон настоял:
— Надо наладить. Не можем же вечно воевать.
Дом встретил привычной чистотой и запахом жареного лука.
Нина Павловна улыбалась, но в её взгляде было что-то настороженное.
— Ну что, — сказала она после ужина, — поговорим спокойно. Без нервов.
— Я слушаю, — коротко ответила Алина.
Виктор Степанович опёрся на стол, глядя строго:
— Мы подумали и решили, что справедливо будет, если ты подаришь квартиру сыну. Он наш родной, ты — член семьи. Всё останется «внутри».
— Я уже ответила. Нет.
— Значит, всё-таки чужая? — усмехнулась Нина Павловна. — Мы тебя приняли, а ты от нас отвернулась.
— Вы меня не принимали никогда, — спокойно сказала Алина. — Только терпели, пока я была удобной.
Наступила пауза. Тишина, в которой слышно, как тикают часы на стене.
— Тогда, сын, выбирай, — сказала наконец Нина Павловна, холодно и отчётливо. — Или жена отдаёт квартиру, или тебе придётся решать, с кем ты.
— Мама…
— Решай. Сейчас.
Антон сидел, опустив голову. Несколько секунд — и стало ясно: он уже всё решил.
— Алина, — сказал он тихо, — может, стоит пойти им навстречу? Ты ведь всё равно со мной живёшь.
— Значит, ты с ними, — произнесла она ровно. — Поняла.
Она встала, взяла пальто.
— Куда ты? — спросил он.
— Домой. Настоящий дом — там, где меня не заставляют продавать собственную совесть.
Вечером она стояла посреди своей квартиры. Тихо, пусто, но спокойно.
Вода в чайнике закипала, за окном падал мокрый снег — первый в этом году.
Алина смотрела в окно и думала: сколько лет она пыталась стать «своей» — для них, для Антона, для всех.
А оказалась своей только тут — среди белых стен, старого паркета и запаха свежей краски.
Телефон снова зазвонил. Антон.
Она посмотрела на экран, потом нажала «отклонить».
Впервые в жизни — без чувства вины.
Через неделю она сменила номер.
Устроилась на новую работу, купила занавески, повесила фотографии бабушки.
Иногда по вечерам садилась с кружкой чая и слушала, как за стеной играют дети соседей.
Город жил своей жизнью, и она — наконец-то — тоже.
Теперь, если кто-то спросит, чего стоила ей квартира в центре, она ответит без колебаний:
— Свободы.
Но добавит тихо:
— И достоинства.
Конец.