Тишину маленькой, но уютной квартиры, залитую бледным осенним солнцем, разорвал настойчивый, требовательный звонок. Он звучал так громко и властно, будто кто-то не просто звонил в дверь, а отчаянно стучал в самое сердце этого тихого утра, настойчиво требуя внимания к своей персоне. Трезвон, казалось, эхом отзывался в каждой пылинке, кружащей в воздухе, в каждом уголке сознания Тани, пытавшейся укрыться от мира и своей внезапной, непонятной боли.
Она еле поднялась с кровати, весь день пролежав, зарывшись в одеяло с головой. Живот ныл и тянул, как будто кто-то невидимой рукой сжимал его изнутри холодными пальцами. Со вчерашнего вечера не отпускало. По самым скрупулезным подсчетам, по всем срокам и календарям было еще непозволительно рано для таких тревожных сигналов, и этот факт заставлял сердце сжиматься от страха. Боязно было вызывать скорую – а вдруг это просто несварение, просто нервы, просто усталость? Вдруг приедут врачи, посмотрят с укоризной и скажут: «Молодая еще, рано панику разводить»? И она терпела, надеясь, что стоит лишь отлежаться, переждать, и всё как рукой снимет.
Звонок повторился, ещё более настойчивый, почти гневный. Таня, согнувшись от неприятного тянущего ощущения внизу живота, потащилась к двери. Каждый шаг давался с трудом, приходилось опираться на косяки и стену. «Да кто же это такой настырный? – пронеслось в голове. – Никто не звонил, не предупреждал о визите».
Дрожащей рукой она повернула замок и открыла дверь. И тут же отпрянула, прислонившись спиной к прохладной поверхности стены в прихожей. Глаза её расширились от изумления, а во рту пересохло.
На пороге, сдвинув густые седые брови и тяжело дыша после подъема по лестнице, стояла её мать. Анна Дмитриевна. Из далекой деревни. За триста километров. Без звонка. Без предупреждения.
— Мама? – выдохнула Таня, и голос её дрогнул. – Ты… ты как здесь? Мама, а тут вот так… Я тебе ведь так и не успела сказать… Мам…
Она попыталась сделать шаг вперед, чтобы впустить мать, но в тот же миг острая, пронзительная волна боли сковала всё её тело. Таня непроизвольно вскрикнула и схватилась за живот. И в ту же секунду почувствовала, как по ногам потекла теплая струя, а на светлом полу прихожей начала быстро расти и расползаться прозрачная лужа.
— Оййй, мамочкаааа! – это был уже не крик, а стон, полный растерянности, ужаса и стыда. Она беспомощно прислонилась к стене, не в силах пошевелиться, смотря на происходящее словно со стороны. «Да как же это я? Как это так? Воды? Но ведь ещё так рано…»
Анна Дмитриевна, не растерявшаяся ни на секунду, швырнула на пол тяжелые хозяйственные сумки, полные деревенских гостинцев, и резко прикрыла за собой дверь, оградив дочь от любопытных взглядов.
— Ты чего это, Таня, а? – голос матери, обычно твердый и властный, сейчас дрожал от беспокойства. – Таня, дочка родная, это как же так? Ну-ка давай, иди ложись, чего же ты стоишь! А чего делать-то? А твой-то где? Где этот твой избранник, который должен быть рядом? Доскрывалась, ить, сама виновата, что творится-то!
— В командировке он! – быстро, сквозь стиснутые зубы, выдохнула Таня, чувствуя, как новая схватка сковывает её тело. – Мама, дай скорее телефон, вон там, на столе лежит! Скорую вызывай!
Мать схватила мобильник и сунула его в потную ладонь дочери.
— Сама набирай, не знаю я ваших городских порядков! Набирай быстрее!
Скорая примчалась через считанные минуты. Суровые, но опытные врачи быстро оценили ситуацию.
— Воды отошли, роды начинаются. Срочно в роддом, – констатировал фельдшер, помогая устроить Таню на носилки.
Тане лишь на секунду удалось крикнуть матери, которая в растерянности металась по прихожей:
— Мама, ключи от квартиры на тумбочке! Я тебе позвоню, мама, как всё будет! Не волнуйся!
— А мне хоть куда звонить-то? Где искать тебя, дочка? В какой роддом? – голос Анны Дмитриевны сорвался на высокую, почти детскую нотку беспомощности. Она, всегда такая решительная, сейчас чувствовала себя совершенно потерянной в этом чужом городе, в этой непонятной ситуации с дочерью, о жизни которой она, как вдруг поняла, не знала ровным счетом ничего.
— В двенадцатый повезем! – бросил кто-то из медиков, и дверь лифта захлопнулась, увозя её Танюшку в неизвестность.
Анна Дмитриевна осталась одна среди чужих стен, по которым были развешаны фотографии её дочери с незнакомым симпатичным парнем. Она приехала сюда, в этот город, поддавшись порыву. Соседки в деревне всё чаще и настойчивее допытывались: «Нюра, а где ж Танюха твоя? Совсем зазналась там, в своём городе? Не роднится, сама не едет, да и мать не зовёт? А ну-ка, что не так, а ты тут сидишь и не знаешь?»
И она, гордая, отвечала им: «Как это не знаю? Я поди с ней каждый день разговариваю по телефону! Хорошо всё у Тани моей, она приветы всем передаёт! Да и жених у неё есть, не бедный парень, умный да заботливый, скоро они свадьбу играть собираются!»
Но соседка Зина, язвительная, как осенняя муха, только скептически хмыкала: «Ой ли, скоро, Нюра? Уж поди скоро год будет, как ты одно и то же про свадьбу нам рассказываешь. Что-то тянут они со свадьбой, не к добру это!»
И вот чаша терпения Анны Дмитриевны переполнилась. Решила – всё, еду сама. Без предупреждения. Нагряну – и всё узнаю. А то и правда, похоже, скрывает Таня что-то. Добрая она слишком, мягкая, в отца пошла, Гришу её покойного. Любого обидчика в сторону от себя отодвинет, лишь бы скандала не было. А сердце материнское ныло и чуяло беду. Кто, как не мать, должен прийти на выручку?
И вот она здесь. А дочь её – одна, в боли и страхе, и никакого жениха на горизонте. Хуже того – он в командировке, когда его женщине вот так плохо? Непорядок. Непорядок и обман.
На следующее утро раздался звонок. Таня, уже успокоившаяся и сияющая от счастья, щебетала в трубку:
— Мааа-ам! Девочка у меня родилась, представляешь? Здоровенькая, хорошенькая! Всё хорошо, мама, слава Богу, ты приехала, я ведь чуть сознание от боли не потеряла прямо в прихожей. А никак бы потеряла, что бы тогда было? А ты приехала, и всё теперь стало хорошо!
— Ты мне зубы-то не заговаривай, Татьяна! – пыталась строго говорить Анна Дмитриевна, но сердце её бешено колотилось от радости. Внучка! У них с Гришей внучка! Но суровая житейская правда брала верх. – А папка-то наш где? Это что же, внучка наша, как сиротинка какая, без папки будет расти? Это что, мода теперь такая новая, что вот так, без свадьбы, без плеча мужского бабы жизнь строют? Не по-людски это, Татьяна… Стыдно!
— Мама, у неё глазки такие голубенькие, ну прямо как у тебя! – перебила её Таня, стараясь увести разговор в сторону. – Говорят, если тёмно-голубые – то станут потом карие. А если светло-голубые – то такие и будут, не поменяются, мам… Я тебе потом всё-всё расскажу, ладно, мам? – в её голосе послышались такие нотки боли и мольбы, что сердце Анны Дмитриевны дрогнуло и растаяло. Ну как можно сердиться на родную кровинку, особенно сейчас?
— Да и ладно, потом, — сдалась она. — Говори, что готовить-то для дочки? Какие там у вас порядки?
Таня оживилась, начав рассказывать про пакет на выписку, наглаженные заранее вещички. Анна Дмитриевна слушала, а сама думала о нелегкой доле своей девочки. Не думали они с Гришей, что их умница-отличница, тихая и прилежная, станет матерью-одиночкой. Ох, не думали. Но жизнь, она всегда преподносит сюрпризы, и не всегда приятные.
А наутро снова раздался звонок в дверь. Анна Дмитриевна, насторожившись, открыла. На пороге стоял молодой парень, высокий, симпатичный, с огромным букетом цветов и во весь рот улыбающийся.
— Здравствуйте, а я к Тане. Дома она?
— Это ты из командировки что ли вернулся, голубчик? – тут же выпалила Анна Дмитриевна, смерив его подозрительным взглядом с головы до ног. – Явился, не запылился. Что молчишь, угадала? Долго же ты был в этой своей командировке! Ну заходи, раз пришёл, расскажешь.
Парень смущенно улыбнулся, но глаза у него были честные и добрые.
— В командировке был? Ну, можно и так назвать… В очень длительной и трудной командировке. Мы с Таней больше полугода не общались. Она меня выгнала, мы сильно повздорили тогда. Я, конечно, виноват, хотел к нашей свадьбе подзаработать, а вышло всё боком. Но теперь кое-что кардинально изменилось, и мне ОЧЕНЬ нужно с ней поговорить. А вы, я смотрю, мама Тани? – он рассмеялся. – Вот это тёща у меня будет, если Таня всё-таки за меня замуж выйти согласится! Меня Константин зовут. А Таня скоро придёт?
Анна Дмитриевна смотрела на него с прищуром, стараясь разглядеть правду в его глазах.
— Так ты что, совсем ничего не знаешь? Ничего не случилось за время твоей «командировки»?
Лицо Кости моментально помрачнело, улыбка исчезла без следа.
— Что значит не знаю? Что-то серьёзное? Может… Может, Таня за другого вышла замуж? – он произнес это с такой болью и искренним ужасом, что Анна Дмитриевна сразу поняла – этот парень любит её дочь. По-настоящему.
— Вижу я, ты долго в отъезде был! Ну-ка, заходи, садись и всё по порядку рассказывай, – скомандовала она, уже гораздо мягче.
И Костя, послушный, зашел и сел на краешек стула, готовый на исповедь. И он рассказывал. Долго. О том, как его оклеветали, как он работал в риэлторской конторе и его подставил напарник, подбросив в машину сумку с деньгами, которые были получены обманом от стариков. О том, как шло следствие, и как ему, наконец, удалось доказать свою полную невиновность. Он говорил, а Анна Дмитриевна слушала, и материнское сердце подсказывало ей – он говорит правду. Он не вор. Он – жертва.
И тогда она приняла решение. Единственно верное.
…Татьяна выходила из роддома, бережно прижимая к груди маленький, запеленатый в розовый конверт сверточек. Она щурилась от яркого, уже не осеннего, а какого-то по-весеннему теплого солнца и искала глазами маму. Та передала вещи и сказала ждать у выхода. И чтобы Таня ничему не удивлялась.
И она увидела. Рядом с её мамой, суровой и решительной, стоял… Костя. Тот самый, из-за которого она так много выплакала слез. Тот, в ком она разочаровалась и которого боялась.
— Танюша, мы здесь! – крикнула Анна Дмитриевна.
Таня замерла на месте, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Мама! Что он здесь делает? – прошептала она.
— Только ничего не говори! – строго, но с любовью сказала мать. – Костя нас домой отвезёт и там всё тебе расскажет. И попробуй только ему не поверить! Лучшего, более родного папы для нашей Полиночки быть не может, я это точно знаю. Ишь, поругались! Теперь миритесь, у вас ведь теперь ребёнок есть, самый главный в мире человек!
— Мама, ты ничего не понимаешь! – попыталась возразить Таня, глаза её наполнились слезами. – Костя замешан в ужасном деле, он стариков обманывал, это подло и низко!
— Это ты, дочка моя глупенькая, ничего не понимаешь! – перебила её Анна Дмитриевна. – Едем домой. Там тебе Костя всё расскажет. И я ему верю. – И в её голосе прозвучала такая непоколебимая уверенность, что Таня беспомощно опустила голову и молча последовала за ними к машине.
Дома, уложив наконец сладко уснувшую Полиночку в приготовленную заранее колыбельку, Таня вышла в гостиную. Костя сидел на краешке дивана и молча смотрел на неё.
— Ты ведь помнишь, в чём меня обвиняли? – тихо спросил он.
— Как же можно забыть? Участие в преступном сообществе. Вы стариков обманывали, Костя, квартиры у них отнимали! – голос Тани дрожал.
— И ты поверила в это? – в его глазах стояла такая бездонная боль, что Тане стало не по себе. – Почему ты сразу поверила плохому? Почему не дала мне шанса объясниться? Я ничего не знал о махинациях этого негодяя-напарника! Я только потом, уже когда меня забрали, всё понял и рассказал следователям! Но ты уже не хотела меня слушать, ты просто выгнала меня из своей жизни! Но следствие во всём разобралось. Смотри… – он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный в несколько раз официальный документ. – Вот. Постановление о прекращении уголовного дела за отсутствием состава преступления. Я не виновен, Таня. Ни в чём.
— А та сумка? С деньгами? Я сама видела её в твоей машине! У честного человека не может быть просто так таких денег! – не сдавалась Таня, хоть её сердце уже начинало оттаивать.
— Вот именно! Это была НЕ моя сумка! Я лишь доверился тому, кого считал другом. Он попросил её донести до машины, сказал, что это документы. А сам сбежал, оставив меня крайним. Таня, я никогда и никого не обманывал! Неужели ты за все эти годы так и не поняла, кто я на самом деле?
В этот момент в комнату решительно вошла Анна Дмитриевна, неся поднос с чаем и пирогами.
— Ну что, родители, вы ещё долго будете тут разбираться? По-моему, пора ужинать! Таня, у тебя муж из такой долгой и тяжелой командировки вернулся, живой, здоровый и полностью оправданный, а ты его тут допросами устраиваешь! Посмотри на него! Он тебя любит, и он порядочный человек! Именно такие, честные да простые, обычно и попадают в немыслимые ситуации, потому что доверяют людям! Эх, дети, дети… Что бы вы без меня делали!
Она поставила поднос на стол и вышла, оставив их наедине со своим счастьем и своей вновь обретенной любовью.
…Анна Дмитриевна вернулась в деревню окрыленной и счастливой.
— Гриша, а у нас внучка родилась! Полиночка! – объявила она мужу, едва переступив порог родного дома.
— Внучка? – глаза Григория Васильевича округлились от изумления. – Да как же это, Анюта? А как Танюша? Что-то не пойму я…
— Были небольшие трудности, – уклончиво ответила она, – но теперь всё хорошо, лучше не придумаешь! У нас прекрасная внучка и чудесный, просто золотой зять! Так вышло, что Таня и Костя уже расписались тихо, без нас. Но настоящую свадьбу мы будем отмечать обязательно! И не в городе, а тут, у нас, в деревне, на свежем воздухе, чтобы все соседи видели, какое у нас счастье! Так что, Гриша, гостей будет много, дети всё привезут, за тобой – столы да лавочки расставить. А с меня – соленья, варенья да пироги духовитые!
А в той самой городской квартире, в полной вечерней темноте, на уютном диване, обнявшись, сидели Таня и Костя. В колыбельке посапывала их дочка.
— Эх, и повезло же мне с тёщей! – тихо, чтобы не разбудить ребенка, сказал Костя, целуя волосы Тани. – С такой мамой не пропадешь! Она не испугалась, не оттолкнула, а разобралась и помогла. Всю жизнь я буду ей за это благодарен!
Он хотел сказать ещё что-то, но в этот момент проснулась Полиночка, и её тихий зов заставил обоих улыбнуться и броситься к кроватке.
Слава Богу, несмотря ни на какие невзгоды, клевету и недопонимание, они были вместе. И всё это – благодаря материнскому сердцу, которое всегда чувствует беду и никогда не ошибается. Сердцу, которое услышало тихий крик о помощи за сотни километров и примчалось на выручку. Потому что именно так и бывает – сердце матери всегда услышит. Всегда.