— Не потащусь в эту глухомань хоронить твою мамашку, — отрезал муж. А когда услыхал про её счёт в банке, приковылял с цветами

Наталья проснулась от настойчивого звонка мобильного телефона. За окном ещё не рассвело, на циферблате будильника только началась восьмая минута августа — понедельник, утро. Рядом Виталий недовольно застонал, резко натянул подушку на голову, пытаясь заглушить раздражающий звук.

— Алло?.. — голос Натальи дрожал, сонный, хриплый.

— Наташенька, это Валентина Ивановна, соседка твоей мамы, — в трубке зазвучал встревоженный голос пожилой женщины. — Дочка, держись… Мама твоя… Вчера вечером сердце не выдержало. «Скорую» вызвали, но… не успели.

Телефон выскользнул из пальцев. Комната закружилась. Мама… Её больше нет. Всего три недели назад они говорили — Елена Павловна жаловалась на зной, рассказывала про яблони, про урожай на огороде…

— Что случилось? — пробурчал Виталий, не открывая глаз.

— Умерла мама, — выдохнула Наталья. Слова прозвучали чуждо, будто её саму это не касалось.

Муж приподнялся на локтях, бросил на неё короткий взгляд. Ни боли, ни сожаления — только лёгкое раздражение.

— Ну понятно. Соболезную, — буркнул он и снова отвернулся к стене.

Наталья медленно встала. Ноги будто ватные, но нужно действовать. Похороны, оформление документов, сборы… Голова шла кругом от мыслей. Она открыла шкаф, достала дорожную сумку, начала складывать вещи: чёрное платье, туфли, паспорт.

Виталий сел в кровати, взял телефон, привычно открыл ленту новостей.

— Куда это ты собралась? — равнодушно спросил он, не отрываясь от экрана.

— В деревню. На похороны.

— На какую ещё деревню? В ту глушь за триста километров?

— Виталий, у меня мама умерла. Ты не понимаешь?

Он скривился, будто услышал что-то неприятное.

— Слушай, у меня на этой неделе важная презентация. Из Москвы начальство приезжает. Я не могу всё бросить и тащиться в эту дыру.

Наталья замерла с рубашкой в руках, медленно обернулась.

— Я не прошу тебя всё бросать. Но это похороны моей матери.

— Ну и что? Мёртвым всё равно, кто пришёл. А мне карьеру думать надо. У нас ипотека, между прочим.

Она молча продолжила собирать вещи. За пятнадцать лет брака Наталья терпела его вспыльчивость, скупость, равнодушие к быту. Но сейчас что-то внутри неё сломалось. Последняя ниточка, что держала их вместе, натянулась до предела.

— На сколько ты туда? — Виталий встал, направился на кухню.

— На три-четыре дня. Нужно всё организовать, документы оформить.

— Только не трать лишнего. У нас и так расходов полно.

Наталья стиснула губы. О каких расходах он говорит? О его новом смартфоне за 80 тысяч? О бесконечных поездках на рыбалку?

Через два часа она стояла на автовокзале с сумкой в руках. Виталий даже не предложил подвезти — сказал, что «в другую сторону». Не обнял, не сказал ни слова поддержки.

— Пусть там местные копают, — бросил он на прощание. — Я не намерен тащиться в эту глушь.

В автобусе Наталья сидела у окна. За стеклом мелькали поля, золотистые жнивья под августовским солнцем. Мама любила это время. Говорила, что август — самый щедрый месяц, когда земля отдаёт плоды за труды.

Соседка — полная женщина с добрым лицом — участливо спросила:

— Отдыхать едете?

— На похороны. Мама умерла.

— Царствие небесное… Родителей хоронить — самое тяжёлое.

Наталья кивнула. Говорить не хотелось. В голове звучали слова Виталия: «не намерен тащиться». Как можно быть таким равнодушным? Ведь Елена Павловна всегда его жаловала — присылала домашние заготовки, вязала носки, помогала, когда он сломал ногу. Целый месяц ухаживала за ним.

Деревня встретила тишиной и ароматом свежескошенной травы. Дом на окраине — побелённый, с голубыми наличниками. Мама каждый год обновляла побелку: «Дом должен быть красивым, как праздник».

У калитки её ждала Валентина Ивановна.

— Наташенька, родная… Елена Павловна и не жаловалась, всё работала в саду, бодрая была…

— Где мама?

— В доме. Мы с соседками приготовили. В голубом платье — любимом. Гроб сделал Петрович, он у нас мастер.

Наталья вошла в горницу. Гроб стоял на столе, покрытый белой скатертью. Мама лежала спокойно, будто спала. Лицо разгладилось, стало моложе. Наталья опустилась на колени и впервые за день разрыдалась.

Похороны назначили на следующий день. Наталья позвонила родным — двоюродной сестре, племяннику. Все пообещали приехать.

Вечером пришёл Александр Петрович — председатель сельсовета, седой, с бородой, знал всех в деревне.

— Наталья Сергеевна, примите мои искренние соболезнования. Елена Павловна была человеком редким. Вся деревня её уважала.

— Спасибо.

— Я по делу. Ваша мама год назад приходила ко мне — просила заверить копию сберкнижки. Вклад был оформлен на вас.

Наталья удивлённо взяла документ. О вкладе мама ни разу не упоминала. Жила скромно, экономила на всём.

— Сумма приличная — около восьмисот тысяч, — продолжил председатель. — Годы копила, с процентами вышло немало.

Сердце сжалось. Восемьсот тысяч — это могло изменить их жизнь. Погасить часть ипотеки, купить машину, сделать ремонт…

— И дом она вам оставила. Завещание у нотариуса в райцентре. Всё продумала, умная женщина.

После ухода Александра Петровича Наталья сидела на крыльце. Небо пылало розовыми оттенками. Где-то мычали коровы, возвращаясь с пастбища. Мама любила эти вечера, сидела здесь с чашкой чая, смотрела на закат.

Телефон молчал. Виталий не звонил. Ни разу за весь день. Наталья набрала сама.

— Да? — голос был раздражённым.

— Завтра похороны. В два часа.

— Ну и что? Я же сказал — не поеду.

— Я не об этом. Мама оставила вклад. На моё имя. Восемьсот тысяч.

Тишина. Потом — лёгкий кашель.

— Восемьсот? Ты серьёзно?

— Да. И дом мне завещала.

— Это… это же замечательно! — голос вдруг стал тёплым. — Слушай, может, я всё-таки приеду? Помогу с бумагами?

— Не надо. Я справлюсь.

— Наташ, ну что ты? Я же твой муж. Должен быть рядом.

Она горько усмехнулась. В горе — отвернулся. А при слове «деньги» — вспомнил о долге.

— Приезжай, если хочешь, — сказала она тихо. — Если нет — оставайся.

Виталий не приехал. На похоронах собрались лишь родные и соседи. Елену Павловну проводили с достоинством — с тихими поминальными речами, с добрыми воспоминаниями, с искренними слезами тех, кто знал её как доброго, трудолюбивого человека, всю жизнь посвятившего детям и земле.

Через четыре дня Наталья вернулась в город. Ключ с трудом поворачивался в замке — Виталий снова забыл смазать. В прихожей валялись его грязные кроссовки, куртка была брошена на вешалку, как попало. Гостиная выглядела как после бури — пивные банки на столике, подушки на полу, пепельница переполнена окурками. На кухне — гора немытой посуды, застывшие остатки еды, мусорное ведро переливалось через край. Всего четыре дня — и квартира превратилась в жилище человека, которому всё равно.

В спальне Виталий лежал в мятой майке, уткнувшись в планшет. Услышав шаги, он поднял глаза, но не встал.

— Ну, приехала? Есть хочу.

Наталья стояла в дверях и смотрела на него — на небритое лицо, на сальные волосы, на позу, в которой было больше лени, чем усталости. Пятнадцать лет рядом с этим человеком… Как так получилось?

— Ты хоть раз за эти дни посуду помыл?

— Некогда. Работа.

— Сегодня воскресенье.

— Ну и что? Отдыхать тоже нужно.

Она молча прошла на кухню и начала убирать. Руки двигались сами, а мысли были далеко. О маме, которая годами копила каждый рубль, чтобы дочь жила лучше. О мужчине, который не смог даже вынести мусор, пока жена хоронила мать. О жизни, которая, казалось, должна была стать легче, а на самом деле превратилась в тяжёлое бремя.

Вечером произошло неожиданное. Виталий вернулся с работы с огромным букетом алых роз и пакетом из кондитерской — её любимые эклеры.

— Дорогая, я много думал… Я вёл себя ужасно. Твоя мама умерла, а я не поддержал тебя, не поехал… Это подло с моей стороны.

Он поставил цветы в вазу, аккуратно выложил пирожные на тарелку, заварил чай. Лицо его было напряжено, словно он пытался изобразить раскаяние.

— Прости, Наташ. Я должен был быть рядом. Помнишь, как мы познакомились? На той ярмарке, где ты продавала огурцы и кабачки. Твоя мама тогда улыбалась мне, как родному.

Наталья кивнула. Да, она помнила. Тогда Виталий был другим — живым, внимательным, заботливым. Где он теперь?

— Я подумал, — продолжил он, — эти деньги… Нужно всё оформить правильно. Я могу взять отгул, поехать с тобой в банк, к нотариусу. А то сейчас столько мошенников… Я же за тебя волнуюсь.

— Спасибо, но я сама справлюсь.

— Но мы же семья! Нужно вместе решать, куда вложить деньги. У меня есть знакомый — он в инвестициях разбирается, может помочь.

— Виталий, это наследство от моей мамы. Я сама буду принимать решения.

Он нахмурился, но быстро сдержался.

— Конечно, дорогая. Но ты же понимаешь — в семье всё общее. Мы столько лет вместе, ипотеку платим вместе…

— Которую ты оформил на себя, — тихо, но чётко напомнила Наталья.

— Это же формальность! Квартира общая, ты прописана…

— Прописка — это не право собственности. И наследство — не совместно нажитое имущество.

Виталий резко встал. Маска раскаявшегося мужа сползла.

— Что ты хочешь этим сказать? Что не поделишься?

— Я хочу сказать, что не буду принимать решений в спешке. Мама умерла неделю назад. Мне нужно время.

— Время? — голос его стал резким. — Когда мне нужна была машина, ты не спрашивала время! Сразу сказала — нет денег!

— Потому что не было. Мы еле сводили концы с концами.

— А теперь есть! Восемьсот тысяч! Можно и машину нормальную купить, и в Европу съездить, а не в этот захолустный пансионат!

— Тот «захолустный пансионат» был единственным, на который у нас хватило. Я копила на него полгода.

— Хватит! — Виталий ударил по столу. Ваза с розами дрогнула. — Я твой муж! Я имею право на половину!

— Нет, не имеешь. Закон чётко говорит: наследство не делится.

— Откуда ты это знаешь?

— Прочитала. В автобусе. И ещё узнала, что могу подать на развод без твоего согласия.

Виталий замер. Потом медленно опустился на стул.

— Ты хочешь развестись?

— Я об этом думаю. Виталий, посмотри правде в глаза. Ты не поехал на похороны моей мамы, потому что тебе было всё равно. А теперь вдруг «заботишься» — и только после того, как узнал про деньги.

— Я правда сожалею! Просто… работа, стресс…

— Не ври. Тебе не важно, что я потеряла маму. Тебя волнует только счёт в банке.

— Да как ты смеешь! Я пятнадцать лет для нас работал!

— Работал? А когда ты последний раз ужин приготовил? Когда постирал? Когда спросил, как у меня дела? Я работаю не меньше, но вся домашняя жизнь — на мне!

— Это женские обязанности!

— А мужские — что? Грубить, требовать, ничего не делать? Где ты был, когда мне было тяжело?

Виталий схватил вазу и с размаху швырнул её об стену. Розы разлетелись, стекло звякнуло по полу.

— Ах ты неблагодарная! Я тебя из деревни вытащил, дал нормальную жизнь!

— Из деревни? Я закончила университет, устроилась на работу, сама зарабатывала! Ты просто появился позже и решил, что всё сделал ты!

Скандал вышел на пик. Виталий кричал, размахивал руками, брызгал слюной. Наталья смотрела на него и впервые за долгие годы увидела — не мужа, а чужого, агрессивного, жадного человека. Как она могла год за годом оправдывать его? Говорить себе, что «он устал», «он не со зла», «с годами станет лучше»?

— Знаешь что? — тихо сказала она, вставая. — Уходи.

— Что? Это моя квартира!

— Это ипотечная квартира, за которую я плачу ровно половину. Но если хочешь, вызову полицию. Расскажу, как ты ломаешь имущество.

Она сняла с крючка его ключи и протянула.

— Вещи соберу, вынесу на площадку. Забирай и уходи.

— Ты не посмеешь!

Но в этот момент дверь напротив приоткрылась. На лестничной клетке появилась Нина Васильевна — соседка, услышав шум.

— Всё в порядке, Нина Васильевна, — спокойно сказала Наталья. — Виталий как раз уходит.

Женщина окинула взглядом перекошенное лицо мужчины, потом — уставшую, но твёрдую Наталью. Кивнула.

— Если что — зови. Петрович помогёт.

Виталий понял, что проиграл. При свидетеле устраивать сцену он не рискнул. Схватил куртку и выскочил за дверь.

— Ты ещё пожалеешь! — донёсся крик с лестницы.

Наталья закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. Руки дрожали. Но внутри — не пустота, не страх, а странное, неожиданное облегчение. Будто после долгого пленения она вдруг оказалась на свободе.

На следующий день она собрала его вещи в коробки, выставила на площадку, поменяла замки, предупредила консьержку.

Через неделю подала на развод. В заявлении — нет детей, нет претензий к имуществу. В суде Виталий пытался требовать половину вклада, но судья чётко объяснил: наследство — личное имущество.

Ещё через месяц всё было оформлено. Восемьсот тысяч оказались на её счёте. Дом в деревне перешёл в её собственность. Наталья взяла отпуск и уехала туда — разобрать вещи мамы, привести порядок, вдохнуть воздух родного двора.

Стоя на крыльце, она смотрела на закат. Тёплый ветер пах яблоками и сеном. Где-то вдалеке смеялись дети, мычали коровы. Покой. Впервые за долгие годы — настоящий покой.

Зазвонил телефон. Номер Виталия. Наталья спокойно сбросила вызов, заблокировала контакт.

Прошлое осталось позади. Впереди — новая жизнь. Без унижений. Без притворства. Без необходимости терпеть чужого человека рядом.

Мама была права: счастье — не в деньгах. Счастье — в праве выбирать, как жить.
И теперь этот выбор был у Натальи.

Leave a Comment