Наталья проснулась от настойчивого звонка мобильного телефона. За окном ещё не рассвело, на циферблате будильника только началась восьмая минута августа — понедельник, утро. Рядом Виталий недовольно застонал, резко натянул подушку на голову, пытаясь заглушить раздражающий звук.
— Алло?.. — голос Натальи дрожал, сонный, хриплый.
— Наташенька, это Валентина Ивановна, соседка твоей мамы, — в трубке зазвучал встревоженный голос пожилой женщины. — Дочка, держись… Мама твоя… Вчера вечером сердце не выдержало. «Скорую» вызвали, но… не успели.
Телефон выскользнул из пальцев. Комната закружилась. Мама… Её больше нет. Всего три недели назад они говорили — Елена Павловна жаловалась на зной, рассказывала про яблони, про урожай на огороде…
— Что случилось? — пробурчал Виталий, не открывая глаз.
— Умерла мама, — выдохнула Наталья. Слова прозвучали чуждо, будто её саму это не касалось.
Муж приподнялся на локтях, бросил на неё короткий взгляд. Ни боли, ни сожаления — только лёгкое раздражение.
— Ну понятно. Соболезную, — буркнул он и снова отвернулся к стене.
Наталья медленно встала. Ноги будто ватные, но нужно действовать. Похороны, оформление документов, сборы… Голова шла кругом от мыслей. Она открыла шкаф, достала дорожную сумку, начала складывать вещи: чёрное платье, туфли, паспорт.
Виталий сел в кровати, взял телефон, привычно открыл ленту новостей.
— Куда это ты собралась? — равнодушно спросил он, не отрываясь от экрана.
— В деревню. На похороны.
— На какую ещё деревню? В ту глушь за триста километров?
— Виталий, у меня мама умерла. Ты не понимаешь?
Он скривился, будто услышал что-то неприятное.
— Слушай, у меня на этой неделе важная презентация. Из Москвы начальство приезжает. Я не могу всё бросить и тащиться в эту дыру.
Наталья замерла с рубашкой в руках, медленно обернулась.
— Я не прошу тебя всё бросать. Но это похороны моей матери.
— Ну и что? Мёртвым всё равно, кто пришёл. А мне карьеру думать надо. У нас ипотека, между прочим.
Она молча продолжила собирать вещи. За пятнадцать лет брака Наталья терпела его вспыльчивость, скупость, равнодушие к быту. Но сейчас что-то внутри неё сломалось. Последняя ниточка, что держала их вместе, натянулась до предела.
— На сколько ты туда? — Виталий встал, направился на кухню.
— На три-четыре дня. Нужно всё организовать, документы оформить.
— Только не трать лишнего. У нас и так расходов полно.
Наталья стиснула губы. О каких расходах он говорит? О его новом смартфоне за 80 тысяч? О бесконечных поездках на рыбалку?
Через два часа она стояла на автовокзале с сумкой в руках. Виталий даже не предложил подвезти — сказал, что «в другую сторону». Не обнял, не сказал ни слова поддержки.
— Пусть там местные копают, — бросил он на прощание. — Я не намерен тащиться в эту глушь.
В автобусе Наталья сидела у окна. За стеклом мелькали поля, золотистые жнивья под августовским солнцем. Мама любила это время. Говорила, что август — самый щедрый месяц, когда земля отдаёт плоды за труды.
Соседка — полная женщина с добрым лицом — участливо спросила:
— Отдыхать едете?
— На похороны. Мама умерла.
— Царствие небесное… Родителей хоронить — самое тяжёлое.
Наталья кивнула. Говорить не хотелось. В голове звучали слова Виталия: «не намерен тащиться». Как можно быть таким равнодушным? Ведь Елена Павловна всегда его жаловала — присылала домашние заготовки, вязала носки, помогала, когда он сломал ногу. Целый месяц ухаживала за ним.
Деревня встретила тишиной и ароматом свежескошенной травы. Дом на окраине — побелённый, с голубыми наличниками. Мама каждый год обновляла побелку: «Дом должен быть красивым, как праздник».
У калитки её ждала Валентина Ивановна.
— Наташенька, родная… Елена Павловна и не жаловалась, всё работала в саду, бодрая была…
— Где мама?
— В доме. Мы с соседками приготовили. В голубом платье — любимом. Гроб сделал Петрович, он у нас мастер.
Наталья вошла в горницу. Гроб стоял на столе, покрытый белой скатертью. Мама лежала спокойно, будто спала. Лицо разгладилось, стало моложе. Наталья опустилась на колени и впервые за день разрыдалась.
Похороны назначили на следующий день. Наталья позвонила родным — двоюродной сестре, племяннику. Все пообещали приехать.
Вечером пришёл Александр Петрович — председатель сельсовета, седой, с бородой, знал всех в деревне.
— Наталья Сергеевна, примите мои искренние соболезнования. Елена Павловна была человеком редким. Вся деревня её уважала.
— Спасибо.
— Я по делу. Ваша мама год назад приходила ко мне — просила заверить копию сберкнижки. Вклад был оформлен на вас.
Наталья удивлённо взяла документ. О вкладе мама ни разу не упоминала. Жила скромно, экономила на всём.
— Сумма приличная — около восьмисот тысяч, — продолжил председатель. — Годы копила, с процентами вышло немало.
Сердце сжалось. Восемьсот тысяч — это могло изменить их жизнь. Погасить часть ипотеки, купить машину, сделать ремонт…
— И дом она вам оставила. Завещание у нотариуса в райцентре. Всё продумала, умная женщина.
После ухода Александра Петровича Наталья сидела на крыльце. Небо пылало розовыми оттенками. Где-то мычали коровы, возвращаясь с пастбища. Мама любила эти вечера, сидела здесь с чашкой чая, смотрела на закат.
Телефон молчал. Виталий не звонил. Ни разу за весь день. Наталья набрала сама.
— Да? — голос был раздражённым.
— Завтра похороны. В два часа.
— Ну и что? Я же сказал — не поеду.
— Я не об этом. Мама оставила вклад. На моё имя. Восемьсот тысяч.
Тишина. Потом — лёгкий кашель.
— Восемьсот? Ты серьёзно?
— Да. И дом мне завещала.
— Это… это же замечательно! — голос вдруг стал тёплым. — Слушай, может, я всё-таки приеду? Помогу с бумагами?
— Не надо. Я справлюсь.
— Наташ, ну что ты? Я же твой муж. Должен быть рядом.
Она горько усмехнулась. В горе — отвернулся. А при слове «деньги» — вспомнил о долге.
— Приезжай, если хочешь, — сказала она тихо. — Если нет — оставайся.
Виталий не приехал. На похоронах собрались лишь родные и соседи. Елену Павловну проводили с достоинством — с тихими поминальными речами, с добрыми воспоминаниями, с искренними слезами тех, кто знал её как доброго, трудолюбивого человека, всю жизнь посвятившего детям и земле.
Через четыре дня Наталья вернулась в город. Ключ с трудом поворачивался в замке — Виталий снова забыл смазать. В прихожей валялись его грязные кроссовки, куртка была брошена на вешалку, как попало. Гостиная выглядела как после бури — пивные банки на столике, подушки на полу, пепельница переполнена окурками. На кухне — гора немытой посуды, застывшие остатки еды, мусорное ведро переливалось через край. Всего четыре дня — и квартира превратилась в жилище человека, которому всё равно.
В спальне Виталий лежал в мятой майке, уткнувшись в планшет. Услышав шаги, он поднял глаза, но не встал.
— Ну, приехала? Есть хочу.
Наталья стояла в дверях и смотрела на него — на небритое лицо, на сальные волосы, на позу, в которой было больше лени, чем усталости. Пятнадцать лет рядом с этим человеком… Как так получилось?
— Ты хоть раз за эти дни посуду помыл?
— Некогда. Работа.
— Сегодня воскресенье.
— Ну и что? Отдыхать тоже нужно.
Она молча прошла на кухню и начала убирать. Руки двигались сами, а мысли были далеко. О маме, которая годами копила каждый рубль, чтобы дочь жила лучше. О мужчине, который не смог даже вынести мусор, пока жена хоронила мать. О жизни, которая, казалось, должна была стать легче, а на самом деле превратилась в тяжёлое бремя.
Вечером произошло неожиданное. Виталий вернулся с работы с огромным букетом алых роз и пакетом из кондитерской — её любимые эклеры.
— Дорогая, я много думал… Я вёл себя ужасно. Твоя мама умерла, а я не поддержал тебя, не поехал… Это подло с моей стороны.
Он поставил цветы в вазу, аккуратно выложил пирожные на тарелку, заварил чай. Лицо его было напряжено, словно он пытался изобразить раскаяние.
— Прости, Наташ. Я должен был быть рядом. Помнишь, как мы познакомились? На той ярмарке, где ты продавала огурцы и кабачки. Твоя мама тогда улыбалась мне, как родному.
Наталья кивнула. Да, она помнила. Тогда Виталий был другим — живым, внимательным, заботливым. Где он теперь?
— Я подумал, — продолжил он, — эти деньги… Нужно всё оформить правильно. Я могу взять отгул, поехать с тобой в банк, к нотариусу. А то сейчас столько мошенников… Я же за тебя волнуюсь.
— Спасибо, но я сама справлюсь.
— Но мы же семья! Нужно вместе решать, куда вложить деньги. У меня есть знакомый — он в инвестициях разбирается, может помочь.
— Виталий, это наследство от моей мамы. Я сама буду принимать решения.
Он нахмурился, но быстро сдержался.
— Конечно, дорогая. Но ты же понимаешь — в семье всё общее. Мы столько лет вместе, ипотеку платим вместе…
— Которую ты оформил на себя, — тихо, но чётко напомнила Наталья.
— Это же формальность! Квартира общая, ты прописана…
— Прописка — это не право собственности. И наследство — не совместно нажитое имущество.
Виталий резко встал. Маска раскаявшегося мужа сползла.
— Что ты хочешь этим сказать? Что не поделишься?
— Я хочу сказать, что не буду принимать решений в спешке. Мама умерла неделю назад. Мне нужно время.
— Время? — голос его стал резким. — Когда мне нужна была машина, ты не спрашивала время! Сразу сказала — нет денег!
— Потому что не было. Мы еле сводили концы с концами.
— А теперь есть! Восемьсот тысяч! Можно и машину нормальную купить, и в Европу съездить, а не в этот захолустный пансионат!
— Тот «захолустный пансионат» был единственным, на который у нас хватило. Я копила на него полгода.
— Хватит! — Виталий ударил по столу. Ваза с розами дрогнула. — Я твой муж! Я имею право на половину!
— Нет, не имеешь. Закон чётко говорит: наследство не делится.
— Откуда ты это знаешь?
— Прочитала. В автобусе. И ещё узнала, что могу подать на развод без твоего согласия.
Виталий замер. Потом медленно опустился на стул.
— Ты хочешь развестись?
— Я об этом думаю. Виталий, посмотри правде в глаза. Ты не поехал на похороны моей мамы, потому что тебе было всё равно. А теперь вдруг «заботишься» — и только после того, как узнал про деньги.
— Я правда сожалею! Просто… работа, стресс…
— Не ври. Тебе не важно, что я потеряла маму. Тебя волнует только счёт в банке.
— Да как ты смеешь! Я пятнадцать лет для нас работал!
— Работал? А когда ты последний раз ужин приготовил? Когда постирал? Когда спросил, как у меня дела? Я работаю не меньше, но вся домашняя жизнь — на мне!
— Это женские обязанности!
— А мужские — что? Грубить, требовать, ничего не делать? Где ты был, когда мне было тяжело?
Виталий схватил вазу и с размаху швырнул её об стену. Розы разлетелись, стекло звякнуло по полу.
— Ах ты неблагодарная! Я тебя из деревни вытащил, дал нормальную жизнь!
— Из деревни? Я закончила университет, устроилась на работу, сама зарабатывала! Ты просто появился позже и решил, что всё сделал ты!
Скандал вышел на пик. Виталий кричал, размахивал руками, брызгал слюной. Наталья смотрела на него и впервые за долгие годы увидела — не мужа, а чужого, агрессивного, жадного человека. Как она могла год за годом оправдывать его? Говорить себе, что «он устал», «он не со зла», «с годами станет лучше»?
— Знаешь что? — тихо сказала она, вставая. — Уходи.
— Что? Это моя квартира!
— Это ипотечная квартира, за которую я плачу ровно половину. Но если хочешь, вызову полицию. Расскажу, как ты ломаешь имущество.
Она сняла с крючка его ключи и протянула.
— Вещи соберу, вынесу на площадку. Забирай и уходи.
— Ты не посмеешь!
Но в этот момент дверь напротив приоткрылась. На лестничной клетке появилась Нина Васильевна — соседка, услышав шум.
— Всё в порядке, Нина Васильевна, — спокойно сказала Наталья. — Виталий как раз уходит.
Женщина окинула взглядом перекошенное лицо мужчины, потом — уставшую, но твёрдую Наталью. Кивнула.
— Если что — зови. Петрович помогёт.
Виталий понял, что проиграл. При свидетеле устраивать сцену он не рискнул. Схватил куртку и выскочил за дверь.
— Ты ещё пожалеешь! — донёсся крик с лестницы.
Наталья закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. Руки дрожали. Но внутри — не пустота, не страх, а странное, неожиданное облегчение. Будто после долгого пленения она вдруг оказалась на свободе.
На следующий день она собрала его вещи в коробки, выставила на площадку, поменяла замки, предупредила консьержку.
Через неделю подала на развод. В заявлении — нет детей, нет претензий к имуществу. В суде Виталий пытался требовать половину вклада, но судья чётко объяснил: наследство — личное имущество.
Ещё через месяц всё было оформлено. Восемьсот тысяч оказались на её счёте. Дом в деревне перешёл в её собственность. Наталья взяла отпуск и уехала туда — разобрать вещи мамы, привести порядок, вдохнуть воздух родного двора.
Стоя на крыльце, она смотрела на закат. Тёплый ветер пах яблоками и сеном. Где-то вдалеке смеялись дети, мычали коровы. Покой. Впервые за долгие годы — настоящий покой.
Зазвонил телефон. Номер Виталия. Наталья спокойно сбросила вызов, заблокировала контакт.
Прошлое осталось позади. Впереди — новая жизнь. Без унижений. Без притворства. Без необходимости терпеть чужого человека рядом.
Мама была права: счастье — не в деньгах. Счастье — в праве выбирать, как жить.
И теперь этот выбор был у Натальи.