— Мать сказала, ты лучше дома останься. В этом году чисто семейный праздник будет.
Илья даже не поднял глаз от телефона. Вера замерла с тряпкой в руках посреди кухни. Двадцать седьмое декабря, три дня до Нового года, и её только что вычеркнули из семьи. Опять.
— То есть как — останься?
— Ну вот так. Не влезешь же ты, правда? У матери квартира не резиновая, — он оторвался от экрана и посмотрел с удивлением, будто она спросила что-то глупое. — Зато попросила, чтоб ты приготовила. Вот список.
Он протянул листок, исписанный круглым почерком Антонины Петровны. Вера взяла его двумя пальцами.
Холодец. Три вида салатов. Рыба запечённая. Пироги с мясом и с яблоками. Нарезки из деликатесов. Внизу приписка: «И не забудь красиво оформить, Верочка. Гости всё-таки».
Гости. Значит, гостям можно, а ей нельзя.
— Она хочет, чтобы я приготовила на двадцать человек, но сама меня не пускает за стол.
Вера не спрашивала. Просто произнесла это вслух, проверяя, как звучит.
— Ну да. Ты же понимаешь, у них свой круг. Ты там будешь чувствовать себя неловко.
Двенадцать лет брака. Двенадцать лет она готовила для этой родни на все посиделки, дни рождения, именины. Её пускали к столу раза три, не больше. Остальное время — подогреть, подать, убрать, помыть.
— Хорошо, — сказала Вера.
Илья кивнул и снова уткнулся в телефон.
Двадцать девятого она стояла в супермаркете у лотка с мясом для холодца. Половина зарплаты за месяц. Та самая, что откладывала на зимнее пальто. Вера взяла мясо, положила в тележку. Потом сёмгу, авокадо, ананасы для салатов. Антонина Петровна любила, чтобы всё было «как у людей».
Дома она варила, резала, смешивала. Руки двигались сами. Тридцатого числа встала в шесть утра и продолжила. В какой-то момент поймала себя на мысли, что даже не злится. Просто делает работу.
В обед пришла сестра Надя. Увидела стол, заставленный судочками, присвистнула.
— Ты что, ресторан открываешь?
— Это для семьи Ильи. На Новый год.
— А ты где?
— Здесь. Одна. Меня не пригласили, а еду заказали.
Надя села на табуретку, долго молчала.
— Слушай, я давно хотела сказать. Помнишь вашу свадьбу? Я случайно услышала, как Антонина Петровна разговаривала с подругой у туалета. Она сказала: «Илюша нашёл себе простушку. Ну и ладно, хоть готовить умеет. Для кухни сойдёт».
Вера остановилась. Нож завис над разделочной доской.
— Двенадцать лет молчала?
— Думала, не моё дело. Прости, — Надя потёрла переносицу. — Но сейчас смотрю на это и мне плохо. Ты правда собираешься отдать им еду и остаться одна в Новый год?
— Собираюсь.
Надя ушла, хлопнув дверью.
В семь вечера позвонила Антонина Петровна. Голос сладкий, как карамель.
— Верочка, дорогая, я тут подумала — может, ты ещё креветки добавишь? И икру красную. Всё-таки Новый год, гости серьёзные. Илья потом как-нибудь отдаст.
Как-нибудь. Потом. За двенадцать лет Илья ни разу не отдал ей ни копейки за продукты на семейные праздники.
— Хорошо, Антонина Петровна. Всё сделаю.
Вера положила трубку. Села на диван и сидела минут десять, глядя в одну точку. Потом встала, надела куртку, вышла. В аптеке на углу купила два пузырька сильного слабительного без вкуса и запаха.
Дома она открыла первый судок с холодцом. Капнула средство в бульон, размешала ложкой. Закрыла крышку. Открыла следующий — селёдка под шубой. Ещё несколько капель в майонез. Потом оливье, мимоза, соус к рыбе. Руки двигались ровно, без дрожи. Внутри была пустота. Холодная и спокойная.
Когда закончила, на часах было одиннадцать. Вера убрала пузырьки в мусорное ведро, завязала пакет, вынесла в контейнер.
Илья пришёл в час ночи пьяный. Повалился спать, не спросив, как дела. Вера легла рядом. Спала без снов.
Утром тридцать первого Илья заспешил с порога.
— Давай быстрее, где еда? Мать велела к обеду привезти, они накрывать начнут.
Он схватил пакеты, загрузил в машину. Захлопнул багажник, обернулся, крикнул:
— Всё, я поехал! Ты тут как-нибудь сама!
Даже не поздравил.
Вера помахала рукой. Машина скрылась за поворотом.
Она вернулась в квартиру, заварила кофе, включила телевизор. Весь день провела на диване. Было тихо и странно спокойно. Надя звонила трижды, приглашала к себе, но Вера отказалась. Хотелось побыть одной.
В полночь чокнулась бокалом игристого с экраном, где президент поздравлял страну. Села у окна, смотрела на салют. Огни взрывались над городом, яркие и короткие.
В два часа ночи телефон задребезжал.
— ТЫ ЧТО ТУДА ДОБАВИЛА?!
Илья орал так, что она отодвинула трубку от уха.
— Что случилось?
— ТУТ АД! Все в туалете сидят! Мать, сестра, все гости! Дети плачут, люди блюют, никто выйти не может! Муж сестры обделался прямо у стола! Все разъехались, праздник сорван! Что ты сделала?!
Вера отпила из бокала.
— Я приготовила всё, как Антонина Петровна просила. По-домашнему, с душой. Видимо, ваш организм больше не принимает еду от чужих людей. Ты же сам говорил — у вас свой круг.
— Ты… специально?!
Голос надломился.
— Я просто повар, Илья. Для кухни, помнишь? Простушка, которая для кухни сойдёт. Твоя мама так сказала на нашей свадьбе. Двенадцать лет назад.
Тишина.
— Откуда ты…
— Неважно. Важно, что теперь я знаю своё место. И оно точно не в вашей семье, — Вера встала, подошла к окну. Салют всё ещё полыхал. — Кстати, с Новым годом. Меня ты так и не поздравил.
Она отключила телефон. Положила экраном вниз.
Илья вернулся утром второго января. Вид помятый, лицо серое.
— Мать в больнице. Обезвоживание. Сестра не разговаривает. Все гости разъехались, даже не попрощались, — он говорил тихо, глядя в пол. — Это был настоящий кошмар. Праздник с побочными эффектами получился.
Вера стояла у окна со своей чашкой кофе.
— Жалко, конечно.
— Ты правда думаешь, что это нормально?
Он поднял глаза.
— А ты правда думаешь, что нормально двенадцать лет держать жену как прислугу? Не пускать за стол к своей семье? Заставлять тратить последние на еду для людей, которые меня презирают?
Илья молчал.
— Знаешь, что самое смешное? Я бы простила. Если бы ты хоть раз встал на мою сторону. Хоть раз сказал матери, что я твоя жена, а не кухарка. Но ты молчал. Двенадцать лет.
— Я не думал, что тебе так важно…
— Вот именно. Ты не думал. Ты вообще обо мне не думал, — она взяла его куртку с вешалки, протянула. — Собирайся. Поезжай к маме, ей плохо. А я пока подумаю, нужен ли мне муж, который видит во мне только повара.
Илья взял куртку. Постоял, открывая рот. Но ничего не сказал. Оделся и вышел.
Вера закрыла дверь. Прислонилась к косяку. Тишина в квартире была оглушительной. Но в этот раз она не давила. Она наполняла лёгкостью, словно Вера сбросила груз, который тащила слишком долго.
За окном было морозно, светло и спокойно. Новый год только начинался. И в этот раз — её собственный.
Если понравилось, поставьте лайк, напишите коммент и подпишитесь!