Вера Сергеевна остановилась у знакомой калитки, будто приросла к земле. Силы вдруг оставили её — бежала, казалось, не разбирая дороги, как сумасшедшая, с автобуса прямо сбежала, едва успела выскочить, и понеслась сквозь осенний ветер, пронизывающий до костей. В груди колотилось сердце, будто маленький молоточек стучал по ребрам, отдавая эхом в висках. Усталость навалилась внезапно, тяжелым камнем, но она не могла остановиться — дом был рядом. Дом, где когда-то рос её сын.
Сквозь покосившийся плетень поднимался дымок — сизый, ленивый, он извивался над трубой, как напоминание о былых временах. Взгляд женщины потеплел: этот запах, этот домашний аромат дыма и старости так знакомо щекотал ноздри. Она прижала ладонь к груди — сердце стучало всё быстрее, предвещая встречу. Хоть день и выдался прохладным, на лбу выступил пот — след стремительного бега, тревоги, надежды. Вера Сергеевна вытерла лицо рукавом потрёпанной телогрейки и решительно толкнула калитку.
Та со скрипом поддалась, словно тоже узнала хозяйку. Вера Сергеевна обвела взглядом двор, и впервые за много лет вздохнула свободнее: сарай, что ещё год назад хлипко шатался на ветру, теперь выглядел крепче. Значит, Игорёк не соврал в том коротком письме, которое пришло три года назад. Он обещал присмотреть за домом, и слово сдержал. Её сын всегда был честным, добрым, хотя и слишком доверчивым. Как же больно было видеть, как его втянул в ту историю тот «друг», которому он верил больше, чем себе самому.
Она почти взлетела на крыльцо, ноги сами несли её вперёд. Мысли путались, сердце пело от радости — сейчас она увидит сына, обнимет, прижмёт к себе, вдохнёт его родной запах, услышит голос. Но когда дверь распахнулась, Вера Сергеевна невольно отшатнулась. На пороге стоял мужчина — высокий, широкоплечий, с суровым лицом и цепким взглядом. На плече его болталось кухонное полотенце, будто насмешка над домашним уютом.
– Кого вам? – хрипловато спросил он, внимательно оглядывая женщину с головы до ног. В его глазах не было ни удивления, ни сочувствия — только холодная оценка.
– А… а Игорёк где? – дрогнувшим голосом произнесла она, чувствуя, как внутри закрадывается первое сомнение.
Мужчина задумчиво потер подбородок, продолжая сверлить её взглядом. Вера Сергеевна внутренне сжалась. Понимает ли он, перед кем стоит? Перед матерью? Перед женщиной, которая недавно вышла на свободу после пяти долгих лет? Старая телогрейка, потёртые ботинки, пёстрая сумка — да, она не была одета как гостья на светском рауте. Но разве это имело значение?
– Игорь мой сын. Он здесь? С ним всё хорошо?
Незнакомец равнодушно пожал плечами:
– Наверное. Вам виднее. – Он уже хотел закрыть дверь, но вдруг замялся. – Вы про Игоря Смирнова?
Женщина закивала так энергично, что волосы, собранные в простую косу, затрепетали.
– Да, да! Это мой сын!
Мужчина помрачнел:
– Он продал мне этот дом четыре года назад. Хотите, зайдите, чаю согреюсь.
– Нет-нет, спасибо, – поспешно ответила она, делая шаг назад, чуть не споткнувшись о ступеньку. – А где его найти? Не знаете?
Тот покачал головой:
– Не в курсе. Простите.
И вот снова одна. Вера Сергеевна медленно пошла к калитке, сердце, что ещё минуту назад пело от радости, теперь сжималось от страха. Куда делся её сын? Что случилось? Ведь если бы с ним было всё в порядке, он бы писал, приезжал… А три года без вестей — это не просто забывчивость. Это что-то большее. Мать чувствует.
На остановке она опустилась на холодную бетонную скамью, вспоминая те давние дни, когда судья выносил приговор. Тогда она, чтобы защитить сына, взяла часть вины на себя. Ведь Игорёк — добрый, мягкий человек, слишком легко поддается влиянию. Если бы не её жертва, он бы угодил за решётку надолго. А ей, пожилой женщине, дали всего пять лет. И вот три дня назад её выпустили по УДО. Даже билет купили — кто-то из благотворителей, наверное.
– Где ты, Игорёк? – прошептала она, чувствуя, как горячие слёзы начинают катиться по щекам.
В этот момент рядом остановился черный автомобиль. Из окна высунулся тот самый хмурый мужчина.
– Вот, – протянул он лист бумаги, – нашёл адрес в документах на дом. Подвезти?
Вера Сергеевна схватила бумажку, как утопающий последнюю надежду, и благодарно улыбнулась:
– Спасибо тебе, милок. Я сама управлюсь.
И, воодушевлённая, побежала к подъезжающему рейсовому автобусу. Полчаса тряской дороги, час блужданий по улицам, полных чужих лиц и равнодушных взглядов — и вот она стоит перед нужной дверью. Третий этаж, обветшалая многоэтажка, запах кошачьего горшка и старого масла в подъезде. Она несколько раз нажала на кнопку звонка и замерла. Сейчас откроется дверь, и кто-то расскажет правду. Возможно, ужасную. Возможно, страшнее всего, что она могла представить.
Слезы текли по щекам, но она их даже не чувствовала. Только сердце билось — быстро, болезненно, предчувствуя…
И вдруг дверь распахнулась.
– Игорёк! – воскликнула Вера Сергеевна, бросаясь в объятия сына.
Перед ней стоял он — живой, хоть и помятый, с красными глазами и запахом алкоголя. Но живой. Она хотела обнять его, прижать к себе, сказать, как скучала, как молилась за него каждый день. Но сын отстранился, прикрывая дверь.
– Как ты меня нашла?
Его голос был хриплым, усталым, и в нём не было радости. Только вопрос. Холодный, отстранённый.
– Сынок… — прошептала она, но Игорь уже поворачивал её к лестнице.
– Прости, мам. В квартиру не могу впустить. Живу у женщины, она не любит тех, кто… был в местах лишения свободы. У меня нет денег, чтобы тебя пристроить. Сама должна будешь разбираться.
Слова ударили больнее любого приговора. Вера Сергеевна стояла, как окаменевшая, глядя, как дверь закрывается перед её носом. Внутри всё дрожало. Неужели это её сын? Неужели он стал таким чужим?
Вера Сергеевна остановилась у знакомой калитки, будто приросла к земле. Силы вдруг оставили её — бежала, казалось, не разбирая дороги, как сумасшедшая, с автобуса прямо сбежала, едва успела выскочить, и понеслась сквозь осенний ветер, пронизывающий до костей. В груди колотилось сердце, будто маленький молоточек стучал по ребрам, отдавая эхом в висках. Усталость навалилась внезапно, тяжёлым камнем, но она не могла остановиться — дом был рядом. Дом, где когда-то рос её сын.
Сквозь покосившийся плетень поднимался дымок — сизый, ленивый, он извивался над трубой, как напоминание о былых временах. Взгляд женщины потеплел: этот запах, этот домашний аромат дыма и старости так знакомо щекотал ноздри. Она прижала ладонь к груди — сердце стучало всё быстрее, предвещая встречу. Хоть день и выдался прохладным, на лбу выступил пот — след стремительного бега, тревоги, надежды. Вера Сергеевна вытерла лицо рукавом потрёпанной телогрейки и решительно толкнула калитку.
Та со скрипом поддалась, словно тоже узнала хозяйку. Вера Сергеевна обвела взглядом двор, и впервые за много лет вздохнула свободнее: сарай, что ещё год назад хлипко шатался на ветру, теперь выглядел крепче. Значит, Игорёк не соврал в том коротком письме, которое пришло три года назад. Он обещал присмотреть за домом, и слово сдержал. Её сын всегда был честным, добрым, хотя и слишком доверчивым. Как же больно было видеть, как его втянул в ту историю тот «друг», которому он верил больше, чем себе самому.
Она почти взлетела на крыльцо, ноги сами несли её вперёд. Мысли путались, сердце пело от радости — сейчас она увидит сына, обнимет, прижмёт к себе, вдохнёт его родной запах, услышит голос. Но когда дверь распахнулась, Вера Сергеевна невольно отшатнулась. На пороге стоял мужчина — высокий, широкоплечий, с суровым лицом и цепким взглядом. На плече его болталось кухонное полотенце, будто насмешка над домашним уютом.
– Кого вам? – хрипловато спросил он, внимательно оглядывая женщину с головы до ног. В его глазах не было ни удивления, ни сочувствия — только холодная оценка.
– А… а Игорёк где? – дрогнувшим голосом произнесла она, чувствуя, как внутри закрадывается первое сомнение.
Мужчина задумчиво потер подбородок, продолжая сверлить её взглядом. Вера Сергеевна внутренне сжалась. Понимает ли он, перед кем стоит? Перед матерью? Перед женщиной, которая недавно вышла на свободу после пяти долгих лет? Старая телогрейка, потёртые ботинки, пёстрая сумка — да, она не была одета как гостья на светском рауте. Но разве это имело значение?
– Игорь мой сын. Он здесь? С ним всё хорошо?
Незнакомец равнодушно пожал плечами:
– Наверное. Вам виднее. – Он уже хотел закрыть дверь, но вдруг замялся. – Вы про Игоря Смирнова?
Женщина закивала так энергично, что волосы, собранные в простую косу, затрепетали.
– Да, да! Это мой сын!
Мужчина помрачнел:
– Он продал мне этот дом четыре года назад. Хотите, зайдите, чаю согреемся.
– Нет-нет, спасибо, – поспешно ответила она, делая шаг назад, чуть не споткнувшись о ступеньку. – А где его найти? Не знаете?
Тот покачал головой:
– Не в курсе. Простите.
И вот снова одна. Вера Сергеевна медленно пошла к калитке, сердце, что ещё минуту назад пело от радости, теперь сжималось от страха. Куда делся её сын? Что случилось? Ведь если бы с ним было всё в порядке, он бы писал, приезжал… А три года без вестей — это не просто забывчивость. Это что-то большее. Мать чувствует.
На остановке она опустилась на холодную бетонную скамью, вспоминая те давние дни, когда судья выносил приговор. Тогда она, чтобы защитить сына, взяла часть вины на себя. Ведь Игорёк — добрый, мягкий человек, слишком легко поддается влиянию. Если бы не её жертва, он бы угодил за решётку надолго. А ей, пожилой женщине, дали всего пять лет. И вот три дня назад её выпустили по УДО. Даже билет купили — кто-то из благотворителей, наверное.
– Где ты, Игорёк? – прошептала она, чувствуя, как горячие слёзы начинают катиться по щекам.
В этот момент рядом остановился черный автомобиль. Из окна высунулся тот самый хмурый мужчина.
– Вот, – протянул он лист бумаги, – нашёл адрес в документах на дом. Подвезти?
Вера Сергеевна схватила бумажку, как утопающий последнюю надежду, и благодарно улыбнулась:
– Спасибо тебе, милок. Я сама управлюсь.
И, воодушевлённая, побежала к подъезжающему рейсовому автобусу. Полчаса тряской дороги, час блужданий по улицам, полных чужих лиц и равнодушных взглядов — и вот она стоит перед нужной дверью. Третий этаж, обветшалая многоэтажка, запах кошачьего горшка и старого масла в подъезде. Она несколько раз нажала на кнопку звонка и замерла. Сейчас откроется дверь, и кто-то расскажет правду. Возможно, ужасную. Возможно, страшнее всего, что она могла представить.
Слезы текли по щекам, но она их даже не чувствовала. Только сердце билось — быстро, болезненно, предчувствуя…
И вдруг дверь распахнулась.
– Игорёк! – воскликнула Вера Сергеевна, бросаясь в объятия сына.
Перед ней стоял он — живой, хоть и помятый, с красными глазами и запахом алкоголя. Но живой. Она хотела обнять его, прижать к себе, сказать, как скучала, как молилась за него каждый день. Но сын отстранился, прикрывая дверь.
– Как ты меня нашла?
Его голос был хриплым, усталым, и в нём не было радости. Только вопрос. Холодный, отстранённый.
– Сынок… — прошептала она, но Игорь уже поворачивал её к лестнице.
– Прости, мам. В квартиру не могу впустить. Живу у женщины, она не любит тех, кто… был в местах лишения свободы. У меня нет денег, чтобы тебя пристроить. Сама должна будешь разбираться.
Вера Сергеевна, сжав зубы от боли и унижения, всё же попыталась вымолвить пару слов о деньгах за дом. Всё-таки это был её дом — тот самый, где она растила сына, где в углах до сих пор прятались детские игрушки Игоря, где на кухне сохранилась его первая надпись на стене: «Мама — лучшая!» Но не успела женщина договорить, как дверь перед самым её носом с грохотом захлопнулась — железная, холодная, бездушная. Лязг замка прозвучал как выстрел — прямо в сердце.
Больше она не плакала. Слёзы кончились, остались только тяжесть в груди и пустота в глазах. Она опустила голову и медленно начала спускаться по ступеням, будто ноги не могли решить — куда теперь идти? Куда приклонить старость? Права была Даша — та ещё год назад предрекала беду: «Не сын тебе, а негодяй. Никогда я таких не прощу». Вспомнив эти слова, Вера Сергеевна невольно вздрогнула. Да, ей придётся вернуться к подруге, выслушать горькие напоминания, извиняться… но ведь иначе — остаться на улице. Хотя бы временно переждать, пока что-то придумает.
Но судьба, как всегда, распорядилась иначе. Когда Вера Сергеевна добралась до деревни, её ждала новая весть — Дашеньку уже полгода как похоронили. В доме теперь жили чужие люди — внуки покойной, почти незнакомые. Вера Сергеевна осталась на улице, под противным осенним моросящим дождём, который лип к коже и не давал даже шанса согреться воспоминаниями. Оцепеневшая, она направилась к автобусной остановке — хоть там можно было укрыться от непогоды и хотя бы немного обдумать, как дальше жить.
Именно тогда, среди мокрого асфальта и вечного хмурого неба, её догнал свет фар. Из окна автомобиля высунулся знакомый мужчина — новый владелец дома, тот самый хмурый тип, который однажды протянул бумажку с адресом. Его лицо выражало настоящее сочувствие:
– Садитесь скорее, вы же вся промокли!
Вера Сергеевна сначала растерянно отнекивалась, потом разрыдалась — идти действительно некуда, а участие постороннего человека стало последней ниточкой, за которую она цеплялась. Стояла под дождём, колебалась, пока мужчина не вышел сам и не помог ей забраться в машину, почти силой усадив на пассажирское сиденье.
По пути они заговорили. Андрей, так представился водитель, оказался человеком мягким, внимательным. Он слушал её историю, не перебивая, лишь иногда задавал короткие вопросы. Вера Сергеевна поведала ему обо всём — о жизни, о заключении, о сыне, о потерях. Только встречу с Игорем упустила — слишком велико было чувство стыда. Как можно рассказать чужому человеку, что собственный ребёнок не признал тебя, не простил?
Андрей неожиданно для себя предложил ей остаться у него, хотя бы временно. Так Вера Сергеевна вернулась в свой родной дом — теперь уже дом Андрея. А потом и вовсе решила остаться насовсем.
Он работал каждый день — управлял лесопилкой, развивал бизнес, строил планы. А она хозяйничала в доме: варила супы, стирала бельё, убиралась, радовалась современной технике, которая делала быт легче. Андрей был молод, но после тяжёлого развода не спешил создавать новую семью. А Вера Сергеевна стала для него тем, чего он никогда не знал — матерью.
Детский дом, годы одиночества, постоянные переезды — всё это оставил он позади. Теперь же в его доме жила женщина, которая умела любить, заботиться, готовить обед вовремя и утешать просто взглядом. Он называл её «мам», и говорил, что впервые в жизни чувствует крышу над головой и тепло рядом.
Все её намерения уехать, начать всё сначала, найти своё место в другом городе, Андрей решительно пресекал:
— Куда ты собралась? Из родного дома? Разве плохо здесь?
И Вера Сергеевна постепенно смягчалась. Внутри, глубоко, просыпалось то самое чувство — нужности, принадлежности к кому-то. Конечно, кровного сына никто не заменит. Но Андрей оказался человеком необычайной доброты, искренности, почти родным.
К зиме Вера Сергеевна уже не мыслила своей жизни без лесопилки. По утрам она собирала термосы с горячим борщом, заворачивала котлеты, упаковывала чай — и шла к месту работы Андрея. Там знали её в лицо, все уважали. Её внезапные появления в кабинете считались чуть ли не ритуалом. Бригадиры и рабочие улыбались, видя женщину с обедом, как маленького ангела в платке.
Но однажды, принеся очередной обед, она встретила мужчину, от которого мурашки пробежали по коже. Это был не кто иной, как её собственный сын — Игорь. Выглядел он потрёпанно, но уверенно. Жена велела трудоустраиваться — «хватит на моей шее сидеть», — заявила она. Лесопилка показалась подходящим местом: вахта, достойная зарплата. Он даже не ожидал, что именно здесь столкнётся с матерью, думал — давно исчезла, растворилась в чужих городах.
Вера Сергеевна, ничего не сказав, лишь пристально посмотрела на сына. Потом, не выдержав, вышла из кабинета. Андрей же, заметив её реакцию, сразу понял — что-то не так. Он прочитал записку, которую она оставила на листке, и поднял глаза на Игоря:
— «Дрянь человек», — тихо произнёс он, но так, чтобы услышал претендент.
Сын Веры Сергеевны попытался улыбнуться, но в его глазах мелькнуло что-то вроде раздражения. Конечно, примут — мама замолвит словечко, влиятельная женщина в этом офисе.
Но Андрей лишь качнул головой:
— Вон отсюда! Я всегда доверял мнению мамы. И сегодня — не исключение.
Игорь, ошарашенный, вышел, так и не поняв, почему его не взяли. А Вера Сергеевна, стоя за дверью, плакала в платочек. Не от обиды. От боли. От осознания, что сын стал чужим. Но и от благодарности — что нашёлся человек, который принял её такой, какая она есть, и дал право быть матерью снова.
Так, в чужом доме, но среди родных людей, Вера Сергеевна обрела свой уголок тепла.