Анна Федоровна тяжко вздохнула, подставляя очередную кастрюлю под упрямую струйку воды, пробивавшуюся сквозь ветхую кровлю.
— Вот напасть-то какая! — прошептала она, глядя в потолок, будто пытаясь разглядеть само небо сквозь трещины. — И когда же этому конец будет? Дождь словно с ума сошел — льет и льет без передышки! Неужто там, на небесах, у самого Господа крыша прохудилась?
Если раньше, во время прошлых ливней, ей хватало пары тазиков, то теперь пришлось вооружиться целым арсеналом: четыре ведра, котелок и даже старая эмалированная миска — всё было в ходу.
— Лишь бы крыша не рухнула, — вздохнула она, окидывая взглядом покосившиеся балки. — А то придавит меня, и никто даже не отыщет под этими развалинами!
Привычным жестом, словно отгоняя дурные мысли, старушка осенила себя широким крестом, как вдруг снаружи грянул оглушительный раскат грома, от которого задрожали стекла в окнах.
— Ох, Господи помилуй! — вскрикнула она, судорожно сжимая на груди нательный крестик. — Что за напасть такая? Лет двадцать, не меньше, не припомню такого урагана!
Анна Федоровна давно привыкла вести долгие беседы сама с собой — а если точнее, с котом, который, впрочем, никогда не удостаивал ее ответом. Серый усатый стражник сидел на печи, сверкая в полумраке зелеными глазами, будто два тлеющих уголька.
— Что, испугался, мохнатый? — успокаивающе протянула она. — Не бойся, от грозы мы с тобой не сгинем. Уж я-то переживала и не такое…
Но едва слова сорвались с ее губ, как скрипнула дверь, и на пороге возникла высокая мужская фигура, залитая потоками дождя. Бабуля вскрикнула и отпрянула, сердце бешено застучало в груди.
— Не пугайся, матушка, — раздался хриплый голос. — Я с миром.
Она пригляделась: перед ней стоял изможденный мужчина, лицо его было бледным, а в глазах читалась глубокая усталость.
— Ну, коли с миром — проходи, согрейся, — пробормотала она, отступая в сторону.
Незнакомец сделал несколько шагов и вдруг, словно подкошенный, рухнул на табурет, тяжело дыша.
— Мне бы… попить… — прохрипел он.
Она быстро зачерпнула деревянным ковшом яблочного кваса из дубовой бочки и подала ему. Мужчина жадно осушил его до дна, поставил ковш и закрыл глаза, будто собираясь с силами.
— Вы не бойтесь меня, — проговорил он наконец. — Так вышло, что мне пришлось бежать, чтобы доказать свою невиновность. Но дальше идти я уже не могу — ранили меня. Нельзя ли у вас переждать? Хоть в погребе, хоть на чердаке…
Анна Федоровна медленно подошла к нему, внимательно вглядываясь в его лицо.
— Ну, коли правду говоришь — оставайся. А коли лжешь — Бог тебя накажет, — строго сказала она и махнула рукой в сторону дальней комнаты. — Вот там место свободное. Располагайся.
Незнакомец, назвавшийся Николаем, с трудом добрался до кровати и опустился на нее, чувствуя, как сознание начинает плыть. Он откинул полу мокрой робы — весь бок был залит темной кровью.
— Черт побери… — прошептал он сквозь зубы.
С трудом стянув с себя грубую одежду, он рухнул на подушку, ощущая, будто не засыпает, а проваливается куда-то в бездну, пытаясь удержаться, но безуспешно.
Как только его веки сомкнулись, в комнату вошла хозяйка с тазом теплой воды. Окинув его взглядом, она покачала головой, осторожно промыла рану, убедившись, что она сквозная, а затем намазала ее густым, пахнущим травами снадобьем.
— Спи, родной, — тихо проговорила она. — Сейчас тебе это нужнее всего.
Николай очнулся от яркого солнечного луча, бившего прямо в лицо. Ничто не напоминало о вчерашней буре — за окном щебетали птицы, и воздух был прозрачным и свежим. Он даже на мгновение забыл, где находится и как сюда попал. Но память быстро вернулась, и он попытался приподняться. Острая боль пронзила бок, и в тот же миг, словно по волшебству, дверь отворилась, и на пороге появилась Анна Федоровна.
— Очнулся! Ну, слава Богу! — обрадовалась она. — Ты не торопись вставать, полежи еще. Рана-то свежая, ей зажить надо.
— Бабушка, сколько я проспал? Часов восемь? — спросил он хрипло.
Она рассмеялась, и в ее смехе слышалась теплая, почти материнская нотка.
— Сутки с лишним, голубчик! Ну что, может, поесть хочешь?
Николай вдруг осознал, что голоден так, что готов был съесть все, что угодно.
— Еще как!
— Ну, тогда пойдем потихоньку.
Он осторожно встал и, к своему удивлению, обнаружил, что боль уже не такая сильная, как он ожидал.
Старушка накрыла на стол, поставила перед ним большую миску дымящихся щей, горшочек сметаны и отрезала ломоть свежего хлеба. Николай с сожалением посмотрел на скромную порцию, но хозяйка лишь усмехнулась:
— Не торопись, родной. Если осилишь — у меня еще картошечка в печи томится.
Он принялся есть с жадностью, которую давно в себе не замечал. Анна Федоровна присела напротив, наблюдая за ним.
— Меня Анна Федоровной зовут, а тебя как?
— Николай.
— Любопытно… — протянула она, будто что-то обдумывая.
Наполовину опустошив миску, он почувствовал, что сыт, но по привычке продолжал есть. Бабуля тем временем поставила перед ним кружку с темным отваром.
— Выпей. Горько, но для тебя сейчас полезно.
Он понюхал, поморщился, но сделал глоток — и даже мысли не возникло, что старушка может желать ему зла.
— Ну что, Николай, теперь рассказывай свою историю, — тихо сказала она.
Он отодвинул миску, вздохнул и начал:
— Да и рассказывать-то особо нечего. Было у меня все: дом, семья, деньги. А в один день жена решила, что я ей не нужен, а вот мои богатства — очень даже. Ночью она со своим любовником… случайно, надеюсь, сбили человека и скрылись. А потом она дала показания, будто это я был за рулем. Ее ухажер — журналист, связи везде. Меня осудили за сутки, и я три месяца отсидел. Дальше оставаться было нельзя — нужно найти одного человека, который мне поможет. Только вот сбежать-то я сбежал, а как до него добраться — пока не знаю.
— Если все так, как ты говоришь, — правда восторжествует, — уверенно сказала старушка.
— Эх, Анна Федоровна, мне бы вашу веру! — горько усмехнулся он. — Я-то думал, что если у тебя есть деньги — тебя все уважают. А как беда пришла — так все отвернулись. И не за дело, а просто так…
Хозяйка встала, убрала посуду и вдруг достала потрепанную колоду карт. Николай с удивлением наблюдал, как она раскладывает их, что-то шепча под нос. Наконец, собрала карты и посмотрела на него.
— Через три дня тебе нужно уходить. Если выйдешь в тот час, что я скажу, — доберешься до своего человека.
Он никогда не верил в гадания, но что-то в ее голосе заставило его притихнуть.
Она снова разложила карты, еще и еще, а затем заговорила:
— Родился ты далеко отсюда, единственный ребенок в семье. Родители твои живы, сидят там, смотрят на дорогу и плачут. Ждут сына. А он не спешит… И не потому, что в тюрьме, а и раньше не торопился.
Николай почувствовал, как горячая волна стыда накрыла его. Все было именно так — он годами отправлял родителям деньги, но сам навещал их в последний раз три года назад.
— Жена у тебя красивая, да только обманщица, — продолжала старушка. — Мужчин у нее всегда было много: и до тебя, и при тебе. А еще… ребенка она твоего не захотела. Мог бы у тебя сын быть, да не судьба.
Он опустил голову. Казалось, эта простая женщина знала о нем больше, чем он сам.
Он сидел, словно пораженный молнией. Мысли путались, в голове звенело. А ведь подозревал же! Светка тогда говорила, что у неё «небольшие женские недомогания», поэтому на пару недель перебралась в гостевую комнату. И в клинику ездила подозрительно часто, даже оставалась там на несколько дней. Всё было перед глазами, а он… отстранился, предпочел не копать глубже.
— А друг твой переживает, ищет тебя, — продолжала бабуля, перебирая карты. — Уже были у него те, кто тебя ищет. Но он тебе поможет, выручит, даже не вспомнит про ту обиду, что ты ему нанес.
Николай едва не свалился со стула.
Ну ладно, допустим, старушка — хороший психолог. Но откуда она знает про Ларису? Про то, как он бросил сестру своего друга ради Светки? Как та тогда уехала, сломленная? Они с другом тогда схлестнулись в драке, чуть не переломали друг другу кости, но потом… помирились.
Он всегда думал, что это Лариса уговорила брата простить его.
Бабушка сложила карты. Он выдохнул:
— Невероятно…
Она рассмеялась — звонко, молодо, будто не старая женщина, а девчонка.
— А ты как думал? Раньше меня на весь регион знали — лучшая гадалка была! А теперь… Она махнула рукой. — Теперь не гадаю. Не хочу. Тяжело видеть чужие судьбы, Коля. Люди ведь редко приходят, когда у них всё хорошо. Только когда уже припёрло, когда дно. Ну и что ты думаешь, в таких случаях видишь? Чаще всего — финал.
На улице грянул гром, будто в подтверждение её слов.
— Да что ж такое-то! — вскрикнула Анна Федоровна, вскидывая руки. — Неделю грозы, как проклятые! Когда уже закончится это безобразие?
Кот, будто по команде, шмыгнул на печь, свернулся клубком. Николай же с изумлением наблюдал, как хозяйка ловко расставляет тазики — точно знает, где каплет. Так и вышло: под весёлый перезвон капель, под раскаты грома, они продолжили вечер.
— В деревне почти никого не осталось, — вздохнула старушка. — Раньше, когда городские ко мне на гадания ездили, могла попросить — мужиков присылали, крышу чинили. А теперь и просить некого. Вот и думаю: что раньше случится — я помру или потолок на меня рухнет?
Прошло три дня. Николай окреп, рана затянулась. Новых лиц в деревне не появлялось — лишь раз проехал местный разъездной магазин. А на рассвете четвёртого дня Анна Федоровна разбудила его затемна:
— Пора, Коля. Сюда уже едут.
Он легко поднялся — тело слушалось, будто и не было ранения. Крепко обнял старушку:
— Мы ещё увидимся. Спасибо вам…
— Иди уже, — буркнула она, отворачиваясь, — а то я расплачусь. Увидимся, я уверена.
Она объяснила путь через огород к станции, как лучше уехать — на автобусе или электричке. И долго стояла на пороге, всматриваясь в предрассветную мглу, куда он скрылся.
— Что за напасть… — пробормотала она. — Какое лето выдалось…
Пришлось освобождать вёдра — те, в которых носила воду из колодца. Смотрела, как на потолке расползаются новые мокрые пятна. Да, крыша долго не продержится.
Ливень кончился так же внезапно, как начался. Вообще, этим летом погода словно с цепи сорвалась: утром — жара, потом — потоп, а к вечеру снова душно.
Анна Федоровна собрала тазы, выплеснула воду, вышла во двор. И замерла.
К дому приближался… нет, не просто автомобиль — целая махина! Грузовик, но сверху какая-то корзина. А за ним — большая чёрная легковушка.
— Неужто война? — прошептала она, судорожно крестясь.
Машины остановились. Теперь видно: в кузове — доски, упаковки, что-то алое, похожее на шифер, но не он. Из легковушки вышел…
— Николай!
Ведро с грохотом упало. Она заковыляла к нему, не веря глазам.
— Здравствуйте, Анна Федоровна! — он широко улыбался. — Говорил же — скоро увидимся!
— Скоро, говоришь… — фыркнула она. — Три месяца — это у тебя «скоро»?
— Тут от меня мало зависело. Меня ж снова взяли, пока друг всё улаживал. Правда, всего на месяц — пока суды да следствие. Я не один приехал!
Он открыл дверь машины. Оттуда вышла молодая женщина, застенчиво улыбнулась:
— Здравствуйте.
Ужинали на улице. Лариса, Анна Федоровна и Николай наготовили на всю бригаду — три огромных кастрюли. Пока Лариса сервировала стол, бабуля разложила карты. Коля присел рядом:
— Ну что там?
— Говорят, что ты правильно сделал, вернувшись к прошлому и исправив ошибку. — Она прищурилась. — Именно из-за твоей жестокости всё тогда пошло наперекосяк. Только вот… — Николай напрягся. — Ты жениться собрался?
— Да хоть сейчас! Только боюсь, она откажет.
— Не откажет. — Анна Федоровна хитро улыбнулась. — Малышу ведь без отца на свет появляться не годится.
Коля остолбенело уставился на Ларису. Та покраснела, но улыбка не сходила с её губ.
Поздно вечером, когда старушка уже спала, а рабочие улеглись, Лариса и Николай устроились в машине.
— Лар… — он вдруг заговорил, глядя в потолок. — Как ты смотришь на то, чтобы связать жизнь с бывшим зэком?
Она удивлённо повернулась, но он продолжал изучать звёздное небо.
— Это… что, предложение? — прошептала она.
— Ну да.
— Гм… — Лариса притворно нахмурилась. — Перспектива так себе: муж по тюрьмам, а я с кучей детей. — Вздохнула и отвернулась к окну.
Николай дёрнулся, стукнулся головой о крышу. Лариса рассмеялась:
— Да, дурашка, конечно да! Я столько лет этих слов ждала. Хотя… — сделала грустные глаза, — думала, будет кольцо, цветы…
— Ё-моё! — Он выскочил из машины, огляделся, выдрал из бабушкиного палисадника первую попавшуюся лилию и влетел обратно. — Цветы! Кольцо завтра купим. И ещё… — вдруг серьёзно сказал он, — поедем к моим родителям.
— Конечно, поедем.
Анна Федоровна, наблюдавшая за ними из летней кухни, улыбнулась и перекрестилась:
— Вот и ладно. Теперь всё на своих местах.