Март, особенно в суровых условиях Сибири, никогда не бывает простым месяцем. Зима ещё держит свои позиции, но уже ослабевает: снег, лежавший плотным слоем, начинает подтаивать, превращаясь в опасную смесь воды, грязи и наледи. Лесные тропы, по которым зимой можно было уверенно ходить даже пешком, а то и на лыжах, теперь становились почти непроходимыми болотами. Это время года — переходное, неласковое, жесткое, когда природа будто бы колеблется между жизнью и сном.
Для животных март тоже был одним из самых трудных месяцев. После долгих месяцев голода, когда запасы пищи были истощены, многие звери находились на пределе сил. Кто-то продолжал спать, прячась от холода и голода в своих укрытиях, кто-то же вынужден был рисковать, выходя на поиски еды, часто безуспешно. Выживали сильнейшие. Но даже они могли не справиться с таким испытанием.
В одной из сторожек, затерянной среди бескрайних сосновых и лиственничных массивов, за деревянным столом сидел Петр Емельянов — человек с тридцатилетним стажем работы лесника. Он знал каждый куст, каждый поворот тропинки, каждый порыв ветра в этих местах. Его жизнь была тесно связана с тайгой, он чувствовал её дыхание, слышал шёпот деревьев, читал следы на снегу так, как другие читают книги.
Сейчас он составлял очередной отчет о зимних обходах — сухие слова, цифры, примечания. За окном моросил мокрый снег, серая пелена опустилась над лесом, а ветер, пронизывающий и злой, завывал в трубе печи, заставляя пламя трепетать и переливаться, словно живое существо.
Именно в этот момент, в самой середине обыденного дня, раздался звук, который резко вырвал Петра из его мыслей. Не свист ветра, не скрип дерева — это был вой. Волчий вой. Протяжный, глубокий, наполненный чем-то большим, чем просто зов. В этом звуке была боль, одиночество, отчаяние… и, возможно, надежда.
Петр поднял глаза от бумаг, медленно встал и подошёл к окну. За стеклом, в серой дымке туманящегося воздуха, виднелась фигура. На опушке, метрах в пятидесяти от избушки, стояла волчица. Она казалась совсем молодой, но её внешний вид говорил о многом: ребра просвечивали сквозь потускневшую, растрёпанную шерсть, движения были медленными, осторожными, будто каждое движение давалось с огромным усилием. И всё же, несмотря на голод и усталость, в ней чувствовалась некая гордость, достоинство, которое она не потеряла даже в самые тяжёлые времена.
— Что же ты, красавица, так исхудала? — пробормотал Петр, прищурившись.
Животное не ушло. Оно стояло и смотрело прямо в сторону сторожки. Иногда оно издавало короткие, тихие звуки — не угрозу, не вызов, а скорее прошение. В его взгляде не было злобы, только усталость и что-то ещё… доверие?
Петр хорошо знал правила. Тридцать лет жизни в тайге научили его: нельзя вмешиваться в природу, нельзя помогать диким животным, нельзя становиться для них источником пищи. Это нарушает баланс, делает их зависимыми от человека, а это чревато последствиями. Но что-то в этой волчице тронуло его до глубины души. Может быть, именно её взгляд, в котором не было страха, лишь упорство и надежда. Или осанка — гордая, несмотря на явную слабость. Возможно, вспомнились ему собственные времена, когда он тоже был один, голоден и нуждался в помощи…
Он вздохнул, покачал головой и направился к морозильной камере. Там, завёрнутый в старую газету, хранился кусок лосятины — подарок старого охотника Семеныча, который всегда делился добычей. Хороший кусок, примерно три килограмма, достаточно, чтобы продержаться несколько дней.
Петр вышел на крыльцо, мясо в руках. Волчица напряглась, готовая к бегству, но не двинулась с места. Она ждала.
— На, красавица, — сказал лесничий, аккуратно положив мясо на снег в десяти метрах от крыльца. — Поешь. Вижу, что тебе несладко приходится.
Он отступил обратно на крыльцо и стал наблюдать. Животное долго не решалось подойти. Но голод победил. Волчица медленно, осторожно приблизилась к мясу, схватила его и отбежала на безопасное расстояние. Там она улеглась и принялась есть — не жадно, но основательно, будто знала, что это не последний кусок.
— Давно не ела, — отметил про себя Петр. — Интересно, где стая? Или её изгнали?
Немного поев, волчица взяла кусок в зубы, посмотрела на человека долгим взглядом — словно запоминала его лицо, выражение глаз. Потом развернулась и растворилась в сумеречном лесу.
На следующий день она вернулась.
Петр услышал знакомое поскуливание ещё с утра. Выглянув в окно, увидел волчицу на том же месте — ждет. Он улыбнулся уголками губ.
— Ну что, голодная опять? — усмехнулся он, доставая из холодильника новый кусок мяса.
Ритуал повторился. Мясо на снег, волчица осторожно подходит, забирает, отходит. Берёт в зубы, потом благодарный взгляд и исчезновение в лесу.
Так продолжалось всю весну. Несколько раз в неделю волчица приходила за кормежкой. Постепенно она окрепла, шерсть стала блестящей, движения — уверенными. Но близко к избушке по-прежнему не подходила — держала дистанцию.
— Умная девочка, — говорил Петр, наблюдая за ней. — Знает, что человека бояться надо.
К маю волчица стала приходить реже. А в начале июня совсем исчезла.
— Ну что ж, — сказал Петр сам себе, — значит, дела у неё наладились. Хорошо.
Он даже немного скучал по своей гостье. Привык уже к этим утренним визитам.
Прошло два месяца. Июльское солнце прогрело тайгу, и лес ожил — запели птицы, зацвели цветы, появились ягоды. Петр как раз вернулся с обхода своего участка, когда услышал знакомые звуки.
Волчий вой. Но на этот раз не тоскливый, а какой-то… торжественный?
Лесничий вышел на крыльцо и обомлел.
На опушке стояла его волчица. Окрепшая, красивая, с блестящей шерстью. А рядом с ней — два пушистых волчонка размером с крупных щенков.
— Ну надо же, — прошептал Петр. — Мамой стала…
Теперь всё стало понятно. Волчица была беременной, когда приходила к нему за кормом. Голодная, ослабленная, она думала не только о себе, но и о будущих детёнышах. И его мясо помогло ей выносить и выкормить потомство.
Волчица стояла гордо, а волчата игриво толкались рядом с ней, изучая мир любопытными глазами. Один из них — поменьше — даже сделал несколько шагов в сторону избушки, но мать тихо рыкнула, и малыш послушно вернулся.
Петр и волчица смотрели друг на друга несколько минут. В её взгляде он читал благодарность — глубокую, искреннюю. Она привела показать ему своих детей, словно говоря: «Смотри, вот что получилось благодаря твоей доброте.»
— Красавцы, — тихо сказал лесничий. — Растите большими и сильными.
Волчица тихо завыла — не тоскливо, как прошлой весной, а мелодично, почти песенно. Волчата подхватили материнский голос своими тонкими голосками.
Эта песня длилась всего минуту, но Петру показалось, что он слушает самую прекрасную музыку на свете. Музыку благодарности, музыку жизни, которая продолжается.
Потом волчица повернулась и неторопливо пошла в лес. Волчата бежали рядом, то и дело оглядываясь на избушку. Один из малышей даже остановился и помахал хвостом — совсем как щенок.
— Иди, иди, — улыбнулся Петр. — Лес — ваш дом. А я буду помнить.
Он стоял на крыльце, пока семейство не скрылось в зелёной чаще. Потом вернулся в избушку и сел за стол, но работать не мог. Перед глазами стояла картина: гордая волчица с детёнышами, их благодарный вой, доверие в глазах малышей.
Больше он их не видел. Но иногда, особенно вечерами, до избушки доносился далёкий волчий вой из глубины тайги. И Петр всегда улыбался, слушая эти звуки.
— Растут, — говорил он. — Хорошо растут.
Соседи-охотники рассказывали, что в том районе появилась новая волчья семья — матка с двумя подросшими волками. Умные, осторожные, людей не трогают, но и близко не подпускают.
— Правильно, — говорил Петр. — Дикими должны оставаться. Так лучше для всех.
Но в глубине души он гордился своими подопечными. Где-то в тайге бегали два молодых волка, которые могли бы не родиться вовсе, если бы не несколько килограммов мяса, отданных с добрым сердцем.
Этой зимой Петр заготовил мяса побольше. Не для волков — нет, кормить их больше не нужно. Они научились выживать сами. Просто на всякий случай. Мало ли кто ещё придёт к его избушке в поисках помощи.
Потому что в тайге действуют свои законы. И один из них — помогать тем, кто в беде. Неважно, человек это или зверь. Добро всегда возвращается, иногда самым неожиданным образом.
А где-то в глубине сибирских лесов волчья семья помнила запах доброго человека и обходила его участок стороной — не из страха, а из уважения. Потому что некоторые люди заслуживают благодарности. И волки это понимают.