Ключи от нашей квартиры лежали в сумочке свекрови — я увидела это случайно, когда та полезла за помадой.
Марина замерла с чашкой чая в руках, не в силах отвести взгляд от знакомого брелока с маленьким плюшевым котом. Этот брелок она сама повесила три года назад, когда они с Костей получили ключи от новостройки. Их первое собственное жильё. Их мечта.
— Что-то не так, Мариночка? — Галина Петровна подняла на неё невинные серые глаза, щёлкнув замком сумки. Её голос был приторно-сладким, как дешёвый торт из супермаркета.
— Нет-нет, всё хорошо, — Марина заставила себя улыбнуться. Руки предательски дрогнули, и чай плеснул на блюдце.
Свекровь приехала «в гости» три дня назад. Без предупреждения, с двумя огромными чемоданами и заявлением, что соскучилась по единственному сыночку. Костя, разумеется, был в восторге. Он вообще всегда был в восторге от любых маминых идей.
Марина отставила чашку и под предлогом головной боли ушла в спальню. Закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось где-то в горле.
Откуда у свекрови ключи от их квартиры?
Она точно знала, что никогда их не давала. Костя? Возможно. Но зачем? Они виделись с его матерью раз в два месяца, когда сами ездили к ней в область. Галина Петровна жила в своём доме, в ста километрах от города. Зачем ей ключи от их квартиры?
Вечером, когда свекровь ушла в душ, Марина осторожно подошла к мужу. Костя сидел на диване, листая ленту в телефоне с блаженной улыбкой сытого кота.
— Костя, — она села рядом, стараясь говорить спокойно, — ты давал маме ключи от нашей квартиры?
Он поднял на неё рассеянный взгляд.
— А? Ключи? Ну да, давал. А что такого?
— Когда? Зачем?
— Да месяца два назад. Она попросила, сказала — мало ли что. Вдруг нас не будет, а ей нужно будет что-то забрать. Или, не дай бог, случится что — скорую вызвать, дверь открыть. Логично же.
Марина молча смотрела на него. Два месяца. Свекровь два месяца имела свободный доступ в их квартиру, и она об этом даже не знала. А ведь они уезжали в отпуск на две недели. И в командировки Костя мотался регулярно.
— Почему ты мне не сказал?
— А надо было? — он пожал плечами. — Это же мама. Не чужой человек. Ты чего напряглась-то?
Он уже вернулся к телефону, потеряв интерес к разговору. Для него тема была закрыта. Мама попросила — он дал. Что тут обсуждать?
Марина ушла на кухню. Включила воду, чтобы заглушить звуки, и несколько минут просто стояла, глядя в тёмное окно. Что-то было не так. Она чувствовала это всем телом, как животное чувствует приближение грозы.
Следующие дни она наблюдала. Свекровь вела себя как хозяйка. Переставляла вещи на полках. Критиковала расстановку мебели. Заглядывала в шкафы. Открывала их почту.
— Мариночка, а что это за письмо из банка? — Галина Петровна помахала конвертом, который Марина ещё не успела вскрыть. — Кредит какой-то?
— Это ипотека, — сухо ответила Марина. — Мы с Костей платим.
— Ах да, ипотека, — свекровь понимающе закивала. — Тяжело, наверное? Столько денег каждый месяц отдавать. А я вот думаю — может, помочь вам? У меня есть кое-какие сбережения.
В её голосе было столько показной заботы, что Марину передёрнуло. Но она только молча забрала конверт и ушла.
Ответ она нашла случайно. Через неделю. Костя уехал на работу, свекровь отправилась «прогуляться по магазинам», а Марина решила прибраться в их общем с мужем шкафу.
Папка лежала на самом дне, под стопкой старых журналов. Обычная картонная папка с завязками. Марина бы прошла мимо, но краем глаза заметила штамп нотариальной конторы.
Она достала папку. Развязала тесёмки. И мир вокруг неё остановился.
Это было согласие на дарение. Составленное по всем правилам, с печатями и подписями. Согласно этому документу, Марина давала согласие на то, чтобы её муж, Константин Сергеевич Воронов, подарил половину их совместной квартиры своей матери, Галине Петровне Вороновой.
Подпись под документом была очень похожа на её подпись. Но это была не её подпись.
Руки задрожали так сильно, что бумага выскользнула из пальцев. Марина медленно опустилась на край кровати, чувствуя, как немеют ноги.
Они подделали её подпись. Её муж и свекровь. Они решили переписать половину квартиры на мать Кости, не спрашивая её согласия. Они подделали документ. Это было… это было…
Она не могла найти слов. В голове было пусто и звонко, как в колоколе после удара.
Марина просидела так около часа. Потом аккуратно сложила документы обратно в папку, убрала её на место и вышла из комнаты.
Она не стала ждать вечера. Не стала устраивать сцен. Она позвонила знакомому юристу.
— Аня, мне нужна консультация. Срочно. Это касается подделки документов и попытки хищения имущества.
Юрист выслушала её молча. Потом сказала:
— Приезжай прямо сейчас. И привези всё, что нашла.
Марина сфотографировала каждую страницу на телефон. Аккуратно, чтобы не смазать. Положила папку обратно. Взяла сумку и вышла из квартиры.
В офисе Ани она провела три часа. Юрист качала головой, делала пометки, задавала вопросы. В конце разговора она подняла на Марину серьёзный взгляд.
— Это уголовное преступление. Подделка подписи на нотариальном документе, попытка хищения имущества в особо крупном размере. Им обоим грозит реальный срок.
— Обоим? — переспросила Марина.
— Твоему мужу и его матери. Если он знал и участвовал — а судя по всему, участвовал, — они соучастники.
Марина закрыла глаза. Значит, Костя знал. Всё это время знал. Когда целовал её перед сном. Когда говорил, что любит. Когда планировал отпуск на море. Он знал, что его мать готовит документы, которые лишат её половины квартиры.
— Что мне делать?
— У тебя два варианта, — Аня откинулась на спинку кресла. — Первый — идти в полицию. Заявление, экспертиза, суд. Долго, нервно, но эффективно. Второй — поговорить с ними напрямую. Показать, что ты всё знаешь. Потребовать компенсацию и развод на своих условиях.
— А если они не согласятся?
— Тогда первый вариант никуда не денется.
Марина вернулась домой к вечеру. Костя и Галина Петровна сидели за столом, ужинали. Свекровь приготовила борщ — она вообще любила демонстрировать, какая она хорошая хозяйка, в отличие от «нерадивой невестки».
— Мариночка! — пропела Галина Петровна. — А мы тебя заждались! Где ты пропадала?
— По делам ездила, — Марина повесила куртку, прошла на кухню. Села за стол напротив них обоих. — Кстати, о делах. У меня есть к вам разговор. К обоим.
Костя поднял голову от тарелки.
— Что случилось?
Марина достала телефон. Открыла галерею. Положила его на стол экраном вверх.
— Это я нашла сегодня в нашем шкафу. Папка с документами на дарение квартиры. С моей поддельной подписью.
Тишина за столом стала осязаемой. Марина видела, как побелели костяшки пальцев свекрови, сжавшей ложку. Как дёрнулся кадык у Кости, судорожно сглотнувшего.
— Ты… ты рылась в моих вещах? — голос мужа был сдавленным, хриплым.
— В наших вещах. В нашей квартире. Которую вы с мамой решили у меня украсть.
— Да как ты смеешь! — свекровь вскочила, её лицо пошло красными пятнами. — Мы ничего не крали! Это наша семейная собственность! Костенька — мой сын, я имею право!
— На что вы имеете право? — Марина говорила ровно, хотя внутри всё клокотало. — На подделку моей подписи? На мошенничество? На хищение имущества?
— Это не хищение! — взвизгнула Галина Петровна. — Это просто… просто оформление! Для удобства! Я же не чужой человек!
— Подделка подписи — это уголовное преступление. До шести лет. Для вас обоих.
Костя вскочил. Его лицо исказилось, он был похож на загнанного зверя.
— Марина, послушай… Это всё мама придумала… Я просто хотел, чтобы она была защищена… Если со мной что-то случится…
— Если с тобой что-то случится, — перебила Марина, — я, как твоя жена, наследую твою долю. А не твоя мать. Это закон. Но вас обоих это не устроило, верно?
— Ты не понимаешь! — Галина Петровна шагнула к ней, и в её глазах уже не было ни капли притворной сладости. Только злоба. Чистая, концентрированная злоба. — Ты никто! Ты пришлая! Ты охомутала моего сына, влезла в нашу семью, а теперь строишь из себя хозяйку! Эту квартиру мой сын своим горбом зарабатывал!
— Мы оба зарабатывали. Оба платим ипотеку. Оба оформлены собственниками. И никто, — Марина поднялась, и свекровь невольно отступила на шаг, — никто не имеет права подделывать мою подпись и воровать моё имущество. Никто.
Костя метался между ними, как потерявшийся щенок.
— Марина, давай поговорим спокойно… Мы всё исправим… Я не думал, что это так серьёзно… Мама сказала, что это формальность…
— Твоя мама, — Марина повернулась к нему, и что-то в её взгляде заставило его замолчать, — твоя мама использовала тебя, чтобы украсть у нас обоих. Она бы не остановилась. Сегодня половина квартиры, завтра — всё. А ты бы кивал и соглашался, потому что «мама лучше знает».
— Да как ты разговариваешь! — Галина Петровна задыхалась от ярости. — Костя! Ты слышишь, что она говорит?! Она твою мать оскорбляет!
Марина подошла к шкафу. Достала ту самую папку с документами. Положила на стол.
— У вас есть выбор. Первый вариант — вы, Галина Петровна, забираете свои чемоданы и уезжаете. Прямо сейчас. Эти документы я сохраню. Если вы когда-нибудь попытаетесь повторить что-то подобное — они отправятся в полицию. Второй вариант — я звоню прямо сейчас. Заявление уже готово. Мой юрист ждёт.
Она показала им телефон. Номер Ани был набран, палец — на кнопке вызова.
Свекровь смотрела на неё с ненавистью. Костя — с ужасом. Несколько секунд никто не двигался.
— Ты не посмеешь, — прошипела Галина Петровна. — Ты не посадишь своего мужа. Ты не такая.
— Проверьте, — ответила Марина. И в её голосе было столько холодного спокойствия, что свекровь дрогнула.
— Костя! — она повернулась к сыну. — Скажи ей! Защити меня!
Костя стоял, опустив голову. Он молчал. Впервые в жизни он не знал, что сказать. Всё его существование строилось на том, что мама всегда права, мама всегда защитит, мама всегда решит. И вдруг оказалось, что мама завела его в тупик, из которого нет выхода.
— Костя! — голос Галины Петровны сорвался на визг.
— Мама… — он поднял на неё измученный взгляд, — мама, тебе правда лучше уехать.
Марина видела, как свекровь изменилась в лице. Как дёрнулись её губы, как расширились глаза. Это было лицо человека, которого предали. Которого выбросили. Который всю жизнь манипулировал другими и вдруг оказался по другую сторону.
— Ты… — прошептала она, глядя на сына. — Ты выбираешь эту… эту… вместо меня?
— Мама, я не хочу в тюрьму, — тихо ответил Костя.
Галина Петровна молча повернулась и вышла из кухни. Через двадцать минут она выволокла в прихожую свои чемоданы. На пороге остановилась, обернулась.
— Ты об этом пожалеешь, — сказала она Марине. — Вы оба пожалеете.
Дверь за ней закрылась.
Марина медленно опустилась на стул. Адреналин схлынул, и её начало трясти. Костя стоял посреди кухни, не зная, куда себя деть.
— Марина… — начал он.
— Не сейчас, — перебила она. — Не сегодня. Я слишком устала, чтобы говорить.
Она встала и ушла в спальню. Легла на кровать, не раздеваясь. Закрыла глаза.
Через стену она слышала, как Костя ходит по квартире. Как открывает холодильник. Как включает телевизор и тут же выключает. Как снова ходит.
Она не знала, что будет дальше. Сможет ли она простить его. Захочет ли. Есть ли вообще что прощать — или всё уже безвозвратно сломано.
Но она знала одно: сегодня она защитила себя. Защитила свой дом. Защитила своё право на собственную жизнь. И никакая свекровь, никакой слабый муж больше не заставят её чувствовать себя гостьей в собственном доме.
Марина открыла глаза и посмотрела в потолок. За окном садилось солнце, и комната наполнялась мягким оранжевым светом. Впервые за долгое время она дышала полной грудью.
Что будет с их браком — покажет время. Может, они справятся. Может, нет. Но одно она решила точно: больше никогда никто не будет решать за неё. Никто не будет подделывать её подпись. Никто не будет считать её «пришлой» в собственном доме.
Она заслужила это право. И она его получила.