— Алина, ну ты же понимаешь… это общая семья, — процедила Людмила Петровна, словно выплёвывала слова, и разложила на кухонном столе веер долговых бумаг. — Какие могут быть личные кредиты в браке? Это теперь всё груз твоих забот.
— Твоих забот, мама, — промямлил Сергей, виновато шмыгнув носом, будто оправдывался не перед женой, а перед похмельем.
Алина вцепилась в кружку с остывшим чаем, словно это был единственный островок реальности в тонущем мире. Сердце колотилось набатом в висках.
— Погодите… — она подняла глаза, пытаясь сохранить подобие спокойствия, но голос дрогнул, как тонкий лёд под сапогом. — Вы серьёзно хотите, чтобы я расплачивалась за то, что Сергей натворил ещё до нашей свадьбы?
— Натворил! — взвилась свекровь, брезгливо скривив губы. — Как ты разговариваешь? У него тогда были планы, перспективы! Молодой, энергичный! Все мужчины берут кредиты – машины, техника, бизнес. Это нормально! А вот жена обязана поддерживать мужа в его начинаниях. Ты же клялась в верности, Алина? Или ты думала, семья – это только романтические прогулки под луной и походы в кино?
Сергей заёрзал на стуле, избегая её взгляда, словно провинившийся школьник.
— Лин, ну не начинай… Я ведь не для себя старался, всё ради нашего будущего…
— Ради будущего? — Алина усмехнулась, и в её голосе зазвенел металл. Даже кошка на подоконнике прервала свой туалет, настороженно прислушиваясь. — Это ради будущего ты влез в долги, чтобы купить телевизор с диагональю во всю стену?
— Так это ж… — Сергей попытался выдавить подобие улыбки, но получилось лишь жалкое подобие гримасы. — Чтобы нам вместе было уютно вечерами.
— Уютно?! — её голос сорвался на крик. — Когда я пашу как лошадь, а вы с мамой сидите и учите меня, на каких помидорах экономить?
— Ой, ну вот опять, — Людмила Петровна закатила глаза, демонстративно поправляя массивный золотой браслет на запястье. — Помидоры! Умная нашлась. Вот я в твои годы…
— Только не надо сейчас про ваши годы, пожалуйста, — резко оборвала её Алина. — В ваши годы квартиры давали бесплатно, а кредиты были под смешные проценты. Не сравнивайте.
— Неблагодарная! — свекровь с силой хлопнула ладонью по столу, так что зазвенела посуда. — Я ради вас тут ночами не сплю, переживаю, как вы с долгами расплатитесь, а ты мне в ответ дерзишь!
Алина поставила кружку на стол и поднялась. Руки дрожали, но в глазах отражалась решимость, которой раньше не было.
— Людмила Петровна, с долгами должен разбираться ваш сын. Это его кредиты. Я не ставила свою подпись ни под одним договором.
— Но ты же жена! — свекровь сорвалась на визг, и её щёки покрылись багровыми пятнами. — Жена обязана разделять всё: и радость, и горе. Твои деньги – это деньги семьи!
Сергей, почувствовав, что запахло грозой, поспешил вставить своё слово:
— Лин, ну… ты же знаешь, у меня сейчас с работой не всё гладко. Ты стабильнее. У тебя зарплата нормальная. Просто помоги немного, а потом я всё верну. Честно.
— Когда «потом», Серёж? — Алина посмотрела на него так, что он невольно втянул голову в плечи. — Ты уже три года мне это обещаешь. Три!
— Ну, скоро всё наладится, я договорюсь, — затянул он свою привычную пластинку.
— С кем? — она истерически рассмеялась. — С банком? С мамой? Или с собственной совестью?
В комнате повисла тягостная тишина. Слышно было лишь тиканье старых часов на стене, отсчитывающих бег времени.
Алина глубоко вдохнула.
— Знаете, что самое мерзкое? Вы даже не спрашиваете, хочу ли я помогать. Вы просто ставите меня перед фактом. Словно я – ходячий кошелёк.
— А кем ты себя возомнила? — ледяным тоном парировала свекровь. — Принцессой на горошине? В нашей семье так не принято. Женщина – хранительница очага.
— Ага, и спонсор в придачу, — огрызнулась Алина. — Вы называете это очагом, а я называю – выжигателем жизни.
Сергей дёрнулся, словно хотел что-то возразить, но лишь смущенно почесал затылок.
— Лин, ты драматизируешь. Мама права: надо немного потерпеть. Мы же семья.
Алина вдруг разразилась громким, истерическим смехом, от которого кошка шарахнулась с подоконника, как от выстрела.
— Семья?! Да у вас «семья» только тогда, когда нужно залатать дыры в вашем бюджете за мой счёт! А стоит мне захотеть чего-то для себя – так сразу «эгоизм».
— Потому что это и есть эгоизм! — вскричала свекровь, теряя остатки самообладания. — Я таких, как ты, насквозь вижу!
— Поздравляю, Людмила Петровна, — Алина приблизилась к ней и прошипела, словно змея. — Только знаете что? Я тоже вас теперь вижу насквозь.
Она схватила стопку кредитных документов и швырнула их в воздух. Листы, словно осенние листья, закружились в воздухе и опустились на пол, под стол, в кошачью миску.
— Платите сами.
И, не оборачиваясь, вышла из кухни.
Сергей бросился за ней:
— Лин, ну подожди! Мы же всё уладим!
— Улаживайте с мамой, — бросила она через плечо, захлопнув за собой дверь спальни.
За дверью раздался визгливый, полный яда голос свекрови:
— Ты ещё пожалеешь! Таких, как ты, судьба быстро ставит на место!
Алина, дрожа, опустилась на кровать и закрыла лицо руками. Гнев клокотал в груди, а глаза жгли слезы. Но впервые за долгое время она ощутила, что больше не боится.
— Ты куда это намылилась? — Сергей застыл в дверях, словно лунатик, бледный, с отпечатком подушки на щеке. Воскресное утро дышало ленью, и он, очевидно, планировал провести его в привычном анабиозе: с телефоном, вросшим в ладонь, и мамиными наставлениями, звучащими в унисон будильнику.
Алина, не оборачиваясь, с усилием застегнула молнию на непокорном чемодане.
— К себе.
— В смысле — к себе? — он моргал, будто впервые узрел в супруге отдельную сущность, способную на самостоятельное существование. — У нас же тут квартира. Наша!
— «Наша»? — усмешка искривила ее губы, как трещина на старом фарфоре. Она выпрямилась, чувствуя, как внутри нарастает ледяное спокойствие. — Это квартира твоей мамы, Серёж. Даже тапочки в прихожей — её личная собственность. А я тут… всего лишь квартирантка без права голоса и собственной жилплощади.
— Ну, Лин, не надо драматизировать, — Сергей сделал робкий шаг, словно крадущийся кот, и попытался прикоснуться к ее руке. — Все можно обсудить. Давай поговорим…
— Обсуждали, Серёж, — она отдернула руку, словно от раскаленного металла. — Целых три года, если ты не заметил.
Тяжелые шаги за стеной возвестили о приближении урагана. В дверях, как из жерла вулкана, возникла Людмила Петровна, триумфально водрузив в руках пакет, источающий удушающий аромат пережаренных котлет.
— Вот, принесла вам… — она осеклась, словно налетела на невидимую стену, уставившись на чемодан. — А это что за балаган?
— Это не балаган, Людмила Петровна, — ровно ответила Алина, стараясь не выдать дрожь в голосе. — Я ухожу.
— Ах, вот как? – Свекровь с грохотом поставила пакет на пол, котлеты жалобно булькнули в маслянистой жиже. Она скрестила руки на груди, словно пират, охраняющий сокровища. — Ты не смеешь! Куда ты пойдешь? У тебя же ничего нет за душой, кроме дырки от бублика!
— Найду, — Алина гордо вскинула голову, отчего на шее проступила тонкая сеть вен. — Сниму квартиру.
— Снимет она… – Людмила Петровна презрительно фыркнула, словно выплюнула гнилую косточку. – Да ты одна и месяца не протянешь! Мужа бросить, семью растоптать – что ты за женщина после этого?
— Настоящая, – отрезала Алина, вкладывая в каждое слово всю боль и отчаяние последних лет. – Потому что наконец-то выбираю… себя.
Сергей, словно марионетка, лишенная воли, беспомощно переводил взгляд с матери на жену, то и дело бегая глазами туда-сюда.
— Лин, ну давай без этих крайностей. У нас же с тобой столько всего было…
— Столько всего? – она резко обернулась к нему, в глазах плескалась обида, словно горькое вино. — Ты хоть помнишь, что у нас годовщина через неделю?
— Конечно, помню, – Сергей суетливо закивал, словно китайский болванчик. – Я собирался тебе цветы…
— Цветы? – перебила она с горечью, в голосе слышался плач по несбывшемуся счастью. – Ты собирался, а купила бы опять я. Сама себе.
Он покраснел, словно школьник, пойманный на списывании, и понуро отвернулся.
— Ну, прости… Я не специально… Как всегда…
— Вот именно, – Алина торжественно подняла палец вверх, словно зачитывала приговор. – Ты никогда не специально. Ни долги, ни обещания, ни вечные мамины визиты. Все у тебя «само собой разумеется».
Людмила Петровна, словно коршун, подскочила к ней вплотную:
— Девка неблагодарная! Да мы тебе жизнь устроили, пригрели змею на груди, а ты чем платишь?
— Кредитами вашего сына, – огрызнулась Алина, вкладывая ненависть в каждое слово. – Но с меня хватит. Я заплатила сполна.
С этими словами она рывком схватила чемодан. Свекровь, словно бультерьер, вцепилась в ручку мертвой хваткой.
— Стоять! Никто отсюда не уйдет, пока мы не решим, как платить банку! Ты останешься здесь, пока долги не выплатишь!
Алина, собрав последние крохи воли, резко дернула чемодан на себя. Тот, словно раненый зверь, с глухим стуком ударился о косяк двери.
— Решайте сами! Я – не банк, не благотворительный фонд и не ваш личный кошелек! С меня хватит!
— Ты разрушишь ему жизнь! – завопила свекровь, выплевывая слова, словно яд. – Он без тебя пропадет! Он же как ребенок!
– А может, без меня он наконец-то научится жить, – холодно ответила Алина, глядя прямо в глаза Сергею, пытаясь увидеть хоть искру мужества. – Если захочешь – найдёшь выход. Но не за мой счет. Хватит.
Сергей открыл рот, словно выброшенная на берег рыба, потом бессильно закрыл… И не произнес ни слова. Только виновато опустил глаза, словно провинившийся мальчишка.
Алина глубоко вдохнула, развернулась и, не оглядываясь, вышла, с силой захлопнув за собой дверь, словно захлопнула дверь в свою прошлую жизнь.
Квартиру она сняла на удивление быстро. Помогла знакомая девочка с работы: однушка на пятом этаже без лифта, зато с обшарпанными стенами, видом на парк и с тишиной, о которой Алина грезила последние три года, как о глотке свежего воздуха.
Первое утро в новой квартире было странным, словно сон. Никто не читал занудные нотации про «экономь газ», никто не спрашивал «зачем тебе две кофточки, ты что, графиня?». Никто не шуршал пакетами с вонючими котлетами и не зудел о том, что «в наше время так не жировали».
Алина сварила себе крепкий кофе, забралась с ногами на широкий подоконник и смотрела, как во дворе, матерясь на чем свет стоит, дворник с утра пораньше гоняет метлой наглых воробьев. И впервые за долгое время ей стало по-настоящему легко и смешно.
Вот оно, счастье – когда твоя единственная проблема утром в воскресенье – это воробьи и недовольный дворник.
Телефон в сумке вибрировал почти без остановки, словно взбесился. Сначала звонил Сергей – настойчиво, раз за разом, с маниакальным упорством. Потом пришла злобная смс от свекрови: «Ты предательница», «Ты еще пожалеешь, тварь», «Жизнь тебя накажет, лицемерка». Потом снова звонки. Будто на похоронах.
Алина, не глядя, выключила звук, достала телефон из сумки и с наслаждением выключила его. Она улыбнулась.
— А пусть попробуют пожить без меня, – сказала она вслух, наслаждаясь обволакивающей тишиной, словно целебным бальзамом.
И впервые за много лет кофе показался ей по-настоящему вкусным, терпким и желанным.
Через неделю ей на работу принесли письмо. Обычный белый конверт, на нем знакомый, аккуратный почерк Сергея. Она долго не решалась его открыть, словно боялась выпустить на волю дремлющих демонов прошлого, но любопытство, как всегда, оказалось сильнее. С дрожью в руках она разорвала конверт.
Внутри – листок, вырванный из школьной тетради в клетку.
«Лин, прости меня, пожалуйста. Я понял, что мы с мамой перегнули палку. Беру все долги на себя, буду платить сам. Хочу попробовать жить без ее подсказок и манипуляций. Если ты когда-нибудь сможешь меня простить… Может быть, дашь нам еще один шанс? Если нет… Я все равно буду всегда благодарен тебе за эти годы. Спасибо тебе за все. Твой Сергей».
Алина перечитала пожеванный листок дважды. В груди кольнуло болезненное воспоминание. Нахлынули обрывки счастливых моментов: первая встреча на институтской вечеринке, первое робкое свидание под дождем, его смущенная, мальчишеская улыбка, от которой таяло сердце. Но тут же, словно ядовитые змеи, всплыли другие картины: холодная, неуютная кухня, гора кредитных договоров, словно надгробные плиты, свекровь с ее вечным «в наше время бабы не жаловались».
С тяжелым вздохом она аккуратно сложила письмо и, задвинув подальше, положила в ящик стола.
— Второго шанса не будет, Сергей, – тихо сказала она сама себе, глядя в окно. – Никогда.
И снова сделала глоток остывшего кофе.
На этот раз – еще более горького и вместе с тем еще более сладкого, словно в нем растворилась вся боль и вся надежда.
Финал.