Конец дня окрасил небо за окном в густые синие тона. В кухне пахло жареной картошкой с луком и тушеной с луком и сметаной курицей — это были любимые блюда Игоря. Алина аккуратно выкладывала еду на тарелки, стараясь, чтобы все выглядело идеально. Свежий багет лежал на деревянной доске рядом. Она взглянула на часы — муж должен был вот-вот вернуться.
Ключ заскреб в замке ровно в восемь. Сердце Алины на мгновение екнуло, как всегда, когда он переступал порог. Она научилась считывать его настроение по звуку, с которым он ставил ботинки в прихожей. Сегодня они упали на пол с глухим стуком. Нехороший знак.
Игорь вошел на кухню, мрачный, как туча. Молча сел за стол, не глядя на жену.
— Ужин готов, — тихо сказала Алина, ставя перед ним тарелку. — Устал?
Он что-то буркнул себе под нос, вонзил вилку в картошку и отправил кусок в рот. Помолчал, жуя.
— И что это? — резко спросил он, тыча вилкой в сторону курицы.
— Курочка в сметане, как ты любишь.
— Резиновая, — отрезал он, отодвигая тарелку. — И картошка недосолена. Совсем готовить разучилась? Или голова твоя вечно чем-то другим забита?
Алина глубоко вздохнула, стараясь сохранить спокойствие.
— Игорь, пожалуйста, не надо срываться. Я могу досолить. Хочешь, я разогрею тебе суп?
— Суп?! — он фыркнул, и его лицо исказилось гримасой раздражения. — Мне весь день на работе мозги выносят, а дома я должен эту бурду есть? Хоть бы твоя мамаша хоть чему-то тебя в жизни научила, а то только глупости в голову вбила!
Он всегда нападал на ее мать, когда злился. Это была его самая болезненная точка давления.
— Игорь, оставь маму в покое, при чем она здесь? — голос Алины дрогнул, она чувствовала, как по телу разливается жар от обиды.
— При том! — он встал, стукнув кулаком по столу. Тарелки звякнули. — Она во всем виновата! Избаловала тебя, не приспособленную к жизни! Всю свою дурость в тебя вложила!
— Перестань! — вырвалось у Алины. Она тоже поднялась с места, сжимая край стола до побелевших костяшек. — Не смей так говорить о моей матери!
Ее сопротивление, редкое и оттого еще более ядовитое, добило его. Глаза залились бешенством.
— А ты что, запретить мне собрался? — он с силой оттолкнул стул, и тот с грохотом упал на пол. — Да я тебе сейчас всю дурь из головы выбью! Твоя мать — дура глупая, а ты — еще глупее!
Его рука, тяжелая и стремительная, со всей силы ударила ее по щеке.
Звон в ушах. Острая, обжигающая боль. Слезы выступили на глазах помимо ее воли. Она отшатнулась, прижав ладонь к пылающей коже.
Игорь тяжело дышал, глядя на нее сверху вниз. Он видел ее страх, ее унижение, и это, казалось, немного утолило его гнев.
— Вот так с тобой и надо, — прошипел он. — А не разговаривать. Чтобы неповадно было умничать.
Он развернулся, поднял со стола пачку сигарет и вышел из кухни, направившись в гостиную. Скоро оттуда донесся звук включенного телевизора.
Алина стояла неподвижно, все еще прижимая руку к лицу. Но потом медленно опустила ее. Слезы высохли, не успев скатиться. В ее глазах не было ни отчаяния, ни страха. Там был холодный, стальной блеск. Тот самый, который она всегда прятала где-то глубоко внутри.
Она повернулась, подошла к кухонному окну и посмотрела на свое отражение в темном стекле. На щеке проступал красный, четкий след от пальцев.
Она провела по нему кончиками пальцев, словно изучая. Потом ее губы сложились в тонкую, безразличную ниточку.
Все только начиналось.
Она простояла у окна несколько минут, пока гулой звон в ушах не сменился натянутой, как струна, тишиной. Боль на щеке притупилась, превратившись в ровное, давящее тепло. Алина медленно отвела руку от лица и внимательно посмотрела на свои пальцы, будто ожидая увидеть на них следы унижения. Но они были чисты.
Она повернулась, и ее взгляд упал на упавший стул. Не спеша, она подняла его, поставил на место. Потом подошла к столу, где стояли нетронутые тарелки. Рука сама потянулась к ним, чтобы убрать, но замерла в воздухе. Нет. Это было уже не нужно.
Она вышла из кухни и тихими шагами прошла в спальню. Из гостиной доносились звуки футбольного матча. Игорь уже забыл о ней, утонув в телевизоре и пиве. Так было всегда.
В спальне она прикрыла дверь, не запирая. Села на край кровати и взяла с тумбочки телефон. Ее пальцы скользнули по экрану без дрожи, набирая знакомый номер. Она приложила телефон к уху и ждала, глядя в одну точку на ковре.
— Алло, дочка, — голос матери был ровным и спокойным, каким он всегда был в это время суток.
Алина сделала небольшой вдох.
— Мама, он перешел черту.
С другой стороны наступила короткая, но значимая пауза. Не было ни криков, ни возмущенных вопросов.
— Сказал? — уточнила Элеонора Петровна. Всего одно слово, но в нем был весь смысл.
— Да. И ударил. Впервые по лицу.
Алина говорила тихо, отчеканивая каждое слово, как будто докладывала о прогнозе погоды. Никаких слез в голосе, никаких жалоб.
— Живот свело? — последовал странный, казалось бы, вопрос.
— Нет.
— Глаза на мокром месте?
— Нет.
Тон матери на другом конце провода изменился. Из нейтрально-заботливого он стал деловым, почти бюрократичным. Таким, каким он звучал, когда она работала с документами.
— Тогда включай голову. Хватит чувствовать. Пора думать.
Алина молча кивнула, словно мать могла ее видеть.
— План «С», — четко произнесла Элеонора Петровна. — Начинаем. Первый этап. Ты помнишь, что нужно сделать?
— Помню, — так же четко ответила Алина.
— Хорошо. Я со своей стороны тоже приступаю. Держи себя в руках. И, дочка…
Алина сжала телефон чуть сильнее.
— Да, мам?
— Больше он тебя никогда не тронет.
Связь прервалась. Алина опустила телефон и положила его на колени. Она сидела с прямой спиной, ее ладони лежали на коленях, сжатые в кулаки. Потом она медленно разжала пальцы, встала и подошла к зеркалу.
Красный отпечаток ладони на щеке все еще был ясно виден. Уголки ее глот приподнялись в подобие улыбки, но в глазах не было ни капли веселья. Только лед.
Она достала из сумочки телефон и, глядя на свое отражение, сделала несколько четких фотографий. Крупным планом. При разном освещении. На память.
Затем она повернулась, подошла к шкафу и достала сверху небольшую спортивную сумку. Она начала складывать в нее вещи неторопливо, без суеты. Зубную щетку, косметику, ночную рубашку, сменное белье. Ровно столько, чтобы продержаться несколько дней.
Из гостиной доносился возбужденный крик комментатора. Игорь за что-то болел. Его мир, мир обид и сиюминутных побед, сузился до размера телевизионного экрана.
Он даже не подозревал, что его мир вот-вот рухнет.
На следующее утро Игорь ушел на работу, хлопнув входной дверью. Он не извинился. Он даже не посмотрел на Алину, когда та молча поставила перед ним чашку кофе. Его молчание было тяжелым и нарочитым, полным уверенности в своей правоте. Алина проводила его взглядом, затем медленно выпила свою чашку чая, стоя у того же окна. Щека побаливала, но краснота спала, осталась лишь легкая желтизна, которую можно было принять за неудачный свет.
Она уже почти закончила мыть посуду, когда в квартире раздался резкий, требовательный звонок в дверь. Не дожидаясь ответа, кто-то начал названивать снова, короткими и настойчивыми гудками. Алина вытерла руки и пошла открывать. Она знала, кто это.
На пороге стояла Валентина Степановна, свекровь. В одной руке она сжимала объемную сумку на колесиках, из которой торчал батон, в другой — связку ключей, хотя своего ключа от их квартиры у нее не было. Игорь обещал, но так и не сделал.
— Что же ты, Алина, не открываешь? — с порога начала она, проходя в прихожую без приглашения. — Я уже руку отзванивала! Знала бы, что ты дома, стучала бы сильнее.
Она сняла пальто и накинула его на вешалку, задевая и сдвигая куртку Игоря.
— Здравствуйте, Валентина Степановна, — тихо сказала Алина, закрывая дверь.
— Здравствуй, здравствуй, — отмахнулась та, уже направляясь на кухню своим уверенным шагом. — Игорь-то на работе? Умница. А ты чего дома? Не заболела, надеюсь? У меня там в сумке борщ, со вчерашнего, разогреешь ему на ужин. Твой он есть не станет, знаю я его.
Алина молча последовала за ней. Валентина Степановна окинула кухню критическим взглядом, ее глаза задержались на столе, где не было скатерти, и на подоконнике, где стоял одинокий кактус.
— Опять у вас голо как в бане. Ни уюта, ни тепла. Мой Игорек нуждается в заботе, а не в этом минимализме твоем.
Она уселась на стул, который накануне с грохотом падал от толчка Игоря, и сложила руки на животе.
— Ну, что молчишь? Как у вас тут дела-то? Опять у него на работе проблемы? Вчера звонил, такой сердитый был, голос не свой. Ты уж его не зли, Алина. Мужчина он терпеливый, но всему есть предел.
Алина стояла у раковины, опираясь о столешницу спиной. Она смотрела на свекровь, и в ее глазах не было прежней робости.
— У Игоря свои дела. И у меня тоже.
— Какие у тебя дела? — фыркнула Валентина Степановна. — Сидишь дома, хозяйством занимаешься. Это не дела, это обязанности. Ты должна мужа встречать, кормить, успокаивать. А ты, я смотрю, губу надула. Что, опять тебя твоя мамаша накрутила? Научила, как жизнь портить?
Алина медленно выпрямилась.
— Не говорите о моей матери.
— А что мне о ней говорить? — голос свекрови зазвенел. — Судья местная! Носит свой тряпчик, важничает. А по-моему, дура она глупая, раз такого ребенка, как ты, воспитала! Не умеешь ты мужем управлять, яблочко от яблоньки…
Алина сделала шаг вперед. Ее лицо было бледным, но абсолютно спокойным. Голос прозвучал тихо, но так, что Валентина Степановна на мгновение замолчала, пораженная.
— Вы не знаете, о ком говорите. И вам советую заткнуться. Пока не поздно.
В кухне повисла гробовая тишина. Свекровь смотрела на невестку широко раскрытыми глазами, не веря своим ушам. Ее рот приоткрылся, но звука не последовало.
— Ты… Ты что это мне говоришь? — наконец выдохнула она.
— Вы все слышали. И запомните. Больше я не позволю вам или вашему сыну оскорблять мою мать. Никогда.
Алина повернулась и вышла из кухни, оставив свекровь в полном оцепенении. Она прошла в спальню, взяла свою заранее собранную спортивную сумку, стоявшую в углу, и, не глядя на остолбеневшую Валентину Степановну, направилась к выходу.
— Ты куда это?! — крикнула ей вслед опомнившаяся свекровь.
— К маме, — коротко бросила Алина, не оборачиваясь, и закрыла за собой дверь.
Валентина Степановна осталась сидеть за кухонным столом одна, в полной тишине, с разбегающимися мыслями и холодком непонятной тревоги где-то глубоко внутри.
Игорь ехал на работу с тяжелой головой. Вчерашний вечер оставил после себя неясное, но неприятное похмелье чувств — стыд, быстро затоптанный злостью, и досаду, что потерял контроль. Но сильнее всего была привычная уверенность в своей правоте. «Сама виновата, довела, нечего было перечить». Эти мысли грели его и помогали забыть о мгновенном ледяном взгляде Алины.
Он уже подъезжал к своему офисному центру, как вдруг в зеркале заднего вида увидел резко замигавшую синюю «мигалку» патрульной машины. Инстинктивно он прижался к обочине.
К машине подошел инспектор, молодой, с непроницаемым лицом.
—Водительское удостоверение, страховка, — его голос был ровным, без эмоций.
Игорь, бормоча что-то про «непонятную причину остановки», полез в бардачок.
—Нарушений не было, я соблюдал.
— Осмотр транспортного средства, — инспектор, не реагируя на его слова, медленно обошел машину. Его взгляд задержался на стеклах. — Тонировка.
— Да это заводская! — возразил Игорь, чувствуя, как у него начинает закипать кровь.
Инспектор достал из кармана прибор — толкомер.
—Проверим. Приложите, пожалуйста, удостоверение к стеклу.
Процедура заняла несколько минут. Игорь стоял рядом, нервно постукивая пальцами по крыше своего автомобиля. Он ненавидел эти унизительные проверки.
—Нормальная тонировка! Все в допуске!
Инспектор посмотрел на показания прибора, затем на Игоря.
—Светопропускание передних боковых стекол — семьдесят восемь процентов. При норме в семьдесят пять. Превышение на три процента.
— Три процента! Это же погрешность прибора! — взорвался Игорь.
— Протокол составлен на основании показаний средства измерения, внесенного в реестр, — инспектор говорил монотонно, словно читая инструкцию. — Штраф пятьсот рублей. Можете оплатить в течение двадцати дней со скидкой. Удачи.
Он протянул Игорю копию протокола, развернулся и ушел к своей машине. Игорь остался стоять на обочине, сжимая в кулаке бумажку. Три процента! Это было похоже на насмешку. Мелкая, но досадная неприятность, которая испортила все утро.
На работе его ждал новый сюрприз. Едва он сел в свое кресло, как в кабинет вошел его начальник, Степан, с озабоченным видом.
—Игорь, заходи ко мне. Срочно.
В кабинете у Степана пахло дорогим кофе и тревогой.
—Ситуация, — Степан отхлебнул из чашки. — Сорвалась поставка по контракту с «Северными технологиями». Только что звонил их гендир, говорит, возникли «непредвиденные обстоятельства». Откладывают на неопределенный срок.
У Игоря похолодело внутри. Этот контракт был его личной победой, плодом месяцев переговоров. Большая премия, о которой он уже мысленно распорядился, таяла на глазах.
—Какие обстоятельства? Мы же все согласовали! Я сам с ними…
— Не знаю, — развел руками Степан. — Говорят, у них внеплановая проверка каких-то контролирующих органов началась. Им не до нас сейчас. И нам, соответственно, тоже. Бухгалтерия уже бьет тревогу, мы на этот аванс рассчитывали.
Игорь молча кивал, чувствуя, как по его спине ползет холодный пот. Сначала ГИБДД, теперь это. Две мелкие неудачи, случившиеся в одно утро, начали складываться в тревожную картину.
Он вернулся в свой кабинет и уставился в монитор. В голове невольно всплыло лицо Алины. Ее странное спокойствие. И слова, брошенные ему вслед: «Больше он тебя никогда не тронет».
Он резко тряхнул головой, отгоняя глупые мысли. Совпадение. Просто черная полоса. Бывает у каждого.
Он взял телефон, чтобы позвонить контактному лицу в «Северных технологиях», но его взгляд упал на почту. Среди новых писем выделялось одно — официальное, с гербовой печатью в скане. Отправлено из налоговой службы.
Пальцы сами потянулись к мышке. Он открыл письмо. Короткий, сухой текст извещал о проведении выездной налоговой проверки в отношении его фирмы. Начиналась она ровно через неделю.
Игорь откинулся на спинку кресла. По его лицу медленно поползла мурашка. Совпадение? Три совпадения за одно утро? Внезапная проверка ГИБДД, срыв контракта из-за проверки у партнеров и теперь вот это — налоговая.
Он снова посмотрел на экран, на официальный бланк письма. И впервые за долгое время ему стало по-настоящему, до дрожи в коленях, страшно. Это был не просто неудачный день. Это было начало. Начало чего-то большого и неотвратимого.
Вечер того же дня выдался на редкость тихим. Игорь сидел в гостиной, уставившись в телевизор, но не видя и не слыша ничего. Мысли путались, возвращаясь к утренним событиям: протокол, сорванная сделка, письмо из налоговой. Он пытался убедить себя в цепочке случайностей, но внутренняя тревога росла, как снежный ком.
В дверь позвонили. Резко, два раза подряд. Игорь вздрогнул, потом с облегчением махнул рукой — наверняка сосед за солью. Но дверь открыла Алина. Она вернулась от матери днем и теперь двигалась по квартире с тем же леденящим спокойствием.
В прихожей раздался громкий, фамильярный голос.
—Братан, привет! Это я, Денис!
В гостиную вошел младший брат Игоря. За ним робко кралась худенькая девушка с большими нарисованными глазами. Денис был одет в новую, явно дорогую куртку, и от него пахло дорогим парфюмом.
— Вот, познакомься, это Лика, — Денис широко улыбнулся, обняв девушку за плечи. — Решил заскочить, новостями поделиться.
Игорь мрачно кивнул, не вставая с кресла. Алина осталась стоять в дверном проеме, скрестив руки на груди.
— Какими новостями? — безразлично спросил Игорь.
— Да я тут проект один нашел, просто золотое дно! — Денис уселся на диван, развалившись, как хозяин. — Торговый павильон в центре. Хозяин срочно уезжает, отдает за полцены. Нужно только сотню тысяч на первоначальный взнос. Ну, ты понял, братан, выручай!
Игорь смотрел на брата, и ему хотелось засмеяться. Сотня тысяч. Сейчас, когда у него самого над головой сгущались тучи.
— Денис, у меня своих проблем выше крыши. Денег нет.
— Какие могут быть проблемы у такого успешного человека? — Денис засмеялся, подмигнув Лике. — Мелочь для тебя. Я же отдам. Через месяц, максимум два. Проценты, если хочешь!
— Я сказал — нет.
Денис надулся, как ребенок. Его взгляд упал на Алину, стоявшую в тени.
—Алина, ну ты же разумный человек! Помоги мне уговорить твоего железного мужа! Ты же понимаешь, это мой шанс встать на ноги!
Алина не двигалась. Ее голос прозвучал ровно и тихо, но так, что его было слышно даже сквозь гул телевизора.
—Денис, у нас своих проблем хватает. Иди к маме, она же тебя так любит. Она тебе даст.
В гостиной воцарилась тишина. Денис смотрел на нее с открытым ртом, не веря своим ушам. Игорь поднял на нее взгляд, в его глазах мелькнуло удивление, быстро сменившееся злостью.
— Ты это о чем? — прошипел Денис.
— Я сказала все, что хотела, — Алина медленно прошла в комнату и вернулась, держа в руках ключи от машины. Она протянула их Денису. — И ключ от моей машины верни. Ты его в прошлый раз не вернул. Больше я тебе свою машину не доверю.
Денис вскочил с дивана. Его лицо перекосилось от обиды и злобы.
—Да что это такое?! Вы сговорились?! Одни скупердяи! Я вам, родной брат, а вы… — он выхватил ключ из ее руки и швырнул его на пол. — Нате ваш ключ! Подавитесь!
Он схватил за руку перепуганную Лику и грубо толкнул ее в сторону прихожей.
—Пойдем отсюда! В семье сумасшедших жить не буду!
Дверь захлопнулась с таким грохотом, что задребезжали стекла в серванте.
Игорь сидел, сжав подлокотники кресла до побелевших костяшек. Он смотрел на Алину, которая спокойно подняла ключ с пола и положила его в карман.
— Ты с ума сошла? — хрипло спросил он. — Нарочно его злишь?
Алина повернулась к нему. В ее глазах не было ни страха, ни злорадства. Только усталое равнодушие.
—Нет. Я просто перестала играть по вашим правилам. Твои проблемы — это твои проблемы. И твой брат-нахлебник — тоже твоя проблема. Больше не моя.
Она развернулась и ушла в спальню, оставив Игоря одного в гостиной, в полной тишине, если не считать назойливого голоса телевизионного ведущего. Он смотрел в пространство, и впервые за долгие годы почувствовал себя не хозяином в этом доме, а непрошеным гостем. Стены, которые раньше были его крепостью, теперь будто сдвигались, медленно и неумолимо сжимаясь вокруг него.
Через несколько дней в почтовом ящике Игоря лежала повестка. Не электронное письмо, а плотный бумажный конверт с гербовой печатью. Его вызывали в суд в качестве ответчика по делу о мелком дорожно-транспортном происшествии, случившемся почти два года назад. Тогда он слегка задел бампером чужую машину на парковке, все уладили на месте без вызова гаишников, составили европротокол, страховка все покрыла. Игорь давно забыл об этом инциденте.
Он смял повестку и швырнул ее в урну. Досадная мелочь, пустая трата времени. Но отменить визит было нельзя.
В день заседания он вошел в здание суда с кислым выражением лица. Воздух здесь пахнет пылью, старым деревом и чем-то невыразимо официальным. Он прошел через рамку металлоискателя, нашел нужный кабинет и толкнул тяжелую дверь.
Зал заседаний был небольшим, почти пустым. За столом напротив сидел истец, пожилой мужчина, скучающе разглядывающий свои руки. Секретарь что-то печатала на компьютере. Игорь сел на скамью для ответчиков, достал телефон, решив скоротать время.
В этот момент боковая дверь за судейским столом открылась, и в зал вошла судья. Черная мантия, строгий пучок, уверенные движения. Она не смотрела в зал, изучая папку с делом в руках.
Игорь поднял глаза и застыл. Пальцы сами разжались, и телефон с глухим стуком упал на пол.
Судьей была Элеонора Петровна. Его теща.
Она подняла голову, и ее взгляд скользнул по нему так же, как по стенам зала, — бесстрастно, без малейшего признака узнавания. Она была здесь не матерью его жены, а вершителем закона. Чиновником в мантии.
— Суд идет, — ровным, металлическим голосом объявила она и села на свое место. — Рассматривается дело по иску гражданина Сидорова к гражданину Петрову о возмещении ущерба в результате дорожно-транспортного происшествия.
У Игоря перехватило дыхание. Он сидел, впившись пальцами в деревянную скамью, не в силах оторвать от нее взгляд. Это был не случайность. Это был расчет. Удар, нанесенный с ювелирной точностью.
Весь процесс Элеонора Петровна вела себя абсолютно безупречно. Она задавала вопросы истцу и ему с одинаковой, отстраненной вежливостью. Изучала документы. Выслушивала объяснения. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда он, запинаясь, пытался что-то говорить. Она смотрела на него так, будто видела впервые в жизни. И от этого становилось еще страшнее.
Он ловил ее взгляд, пытаясь найти в нем хоть что-то — злорадство, ненависть, презрение. Но видел лишь чистый, холодный, отполированный до блеска профессионализм. Она была не человеком, а воплощением Закона. И Закон был безличен, беспристрастен и безжалостен.
В перерыве, пока секретарь что-то искала в бумагах, Элеонора Петровна поднялась и вышла в коридор через ту же боковую дверь. Проходя мимо его скамьи, она не повернула головы. Но, когда она была уже в полушаге от двери, ее губы едва слышно шевельнулись.
Фраза была произнесена так тихо, что он скорее угадал ее, чем услышал. Но слова впились в его сознание, как раскаленные иглы.
— Удар был сильным? Или ты уже не помнишь?
Дверь закрылась за ней. Игорь сидел, не двигаясь, чувствуя, как по его спине струится ледяной пот. Весь зал, все происходящее, расплылось в тумане. Он помнил только звук своей собственной ладони, ударяющей по щеке Алины. И этот тихий, спокойный голос, от которого кровь стыла в жилах.
Он понял все. Это была не месть. Это было правосудие. И оно только начиналось.
Вернувшись из суда, Игорь захлопнул дверью так, что по стене поползла тонкая трещина. В квартире пахло пустотой и пылью. Он скинул куртку на пол и прошел в гостиную, где на столе лежала пачка нераспечатанных счетов. Он больше не видел точек отступления — только сплошную стену проблем, которая сжималась вокруг него с каждым днем.
На следующее утро его вызвал к себе начальник. Лицо Степана было мрачным, как перед грозой.
— Игорь, садись. С «Северными технологиями» все окончательно. Контракт расторгнут. Банк требует досрочного погашения кредита — пришел официальный запрос. И налоговая начинает проверку завтра. Принеси все документы по проекту «Дельта».
Игорь молча кивнул. Слова застревали в горле комом. Он чувствовал себя загнанным зверем, которого медленно загоняют в угол.
Вечером, придя домой, он обнаружил на столе записку от Алины. Короткую, без обращений.
«Забираю свои вещи.Не звони».
Он схватил записку, смял ее и швырнул в угол. Потом достал из бара бутылку виски и налил полный стакан. Пил залпом, не закусывая, чувствуя, как огонь растекается по жилам, но не может прогнать внутренний холод.
Телефон разрывался от звонков. Звонила мать, Валентина Степановна. Ее визгливый голос резал ухо.
— Игорек, что тут у меня творится! Приходили какие-то люди, проверяли счетчики! Сказали, что я должна тысячи! Это все твоя жена колдует! Ее мать судья, она все устроила! Ты слышишь меня?
Он бросил трубку, не отвечая. Потом отключил телефон. Тишина стала оглушительной.
Он допил бутылку и встал, пошатываясь. В голове стучало: «Это все твоя мать! Она меня уничтожает!» Гнев придавал ему сил. Он прошел в спальню.
Алина стояла у шкафа и спокойно складывала свои вещи в большую дорожную сумку. Она даже не вздрогнула, когда он, тяжело дыша, остановился на пороге.
— Алина, что ты делаешь?! — его голос сорвался на хриплый крик. — Это все твоя мать! Она меня уничтожает! Натравила всех, проверки, суды! Контракт сорвался, кредиты! Она сводит со мной счеты!
Алина медленно повернулась к нему. В ее руках был свитер, который она аккуратно положила в сумку. Ее лицо было безмятежным и усталым.
— Нет, Игорь. Тебя уничтожаешь ты сам.
Он замер, не понимая.
— Что?
— Твоя гордыня, — она сказала это тихо, но каждое слово падало, как камень. — Твое хамство. И твои руки, которые не знают, где их место. Мама ничего не натравливала. Она просто перестала меня защищать от тебя. А система… система просто работает. Ты же всегда говорил, что надо жить по закону. Вот он, закон.
Она повернулась к шкафу и вынула несколько платьев на вешалках.
— Ты… ты знала? — прошептал он, и вдруг почувствовал, как почва уходит из-под ног. — С самого начала?
Алина взглянула на него через плечо. В ее глазах не было ни злорадства, ни жалости.
— Я знала, что рано или поздно ты ударишь меня снова. В тот раз, год назад, мама уговорила меня дать тебе шанс. Но в этот раз… в этот раз шанса не будет.
Она закрыла молнию на переполненной сумке и поставила ее на пол. Потом взяла с кресла свою сумку с ноутбуком и перекинула ее через плечо.
— Куда ты? — его голос прозвучал по-детски беспомощно.
— Домой, — просто ответила она и, не оглядываясь, вышла из спальни.
Он услышал, как щелкнула входная дверь. Сначала тихо, потом громче — второй щелчок, замок. Ее шаги затихли в лифте.
Игорь остался один посреди опустевшей спальни. Он медленно опустился на край кровати и уставился в пустоту. В голове стоял оглушительный гул. Стены, которые когда-то были его крепостью, теперь давили на него всей своей тяжестью безмолвного укора. Он был побежден. И самым страшным было осознание того, что победила не его теща-судья. Победила простая, холодная справедливость.
Пустота в квартире стала физической, она давила на уши, на виски, заполняла легкие. Игорь провел несколько дней в оцепенении, бродя по комнатам, не в силах даже включить телевизор, чтобы заглушить гнетущую тишину. Через неделю пришла новая повестка. На развод.
Он явился в суд, как автомат. Другой зал, другой судья — пожилой мужчина с усталыми глазами. Игорь сел на скамью ответчика, опустошенный, почти безразличный.
Но когда дверь в зал открылась и вошла Алина, его сердце на мгновение екнуло. Она шла не одна. Рядом с ней, прямая как струна, в строгом темно-синем костюме, шагала Элеонора Петровна. На этот раз на ней не было мантии, но ее осанка, ее взгляд несли в себе ту же неоспоримую власть.
Она села рядом с дочерью не на место для зрителей, а за стол, рядом с адвокатом, и положила перед собой кожаную папку. Она была здесь как законный представитель истицы.
Судья открыл заседание. Игорь машинально слушал, как секретарь зачитывает исковое заявление. О расторжении брака. О разделе совместно нажитого имущества.
Затем слово дали представителю истицы. Элеонора Петровна встала. Ее голос был чистым, ровным и невероятно спокойным. Он заполнил зал, не оставляя места для возражений.
— Ваша честь, мы не будем тратить время суда на пустые препирательства. Мы предоставляем неоспоримые доказательства, подтверждающие требования моей доверительницы.
Она открыла папку и начала излагать факты, как будто читала доклад.
— Во-первых, доказательства систематического психологического насилия. Вот распечатки смс-сообщений от ответчика с оскорблениями в адрес моей доверительницы и ее матери. Вот заключение психолога, основанное на многократных беседах с истицей, фиксирующее состояние постоянного стресса и эмоциональной подавленности.
Она клала на стол судьи одну папку за другой. Игорь смотрел, как на него ложится кипа бумаг, и не мог издать ни звука.
— Во-вторых, — продолжила Элеонора Петровна, и ее голос стал чуть тверже, — доказательство единократного, но переломного акта физического насилия.
Она достала из папки несколько цветных фотографий и протянула их судье. Игорь узнал свою кухню. И лицо Алины с красным, четким следом от его пальцев на бледной щеке. Снимки были крупными, детализированными, не оставляющими сомнений.
— И наконец, — голос Элеоноры Петровны вновь стал деловым, — вопрос раздела имущества. Предоставляем выписки со счетов, договоры купли-продажи. Квартира записана на ответчика, однако первоначальный взнос вносила моя доверительница с моей помощью. Большая часть дорогостоящей бытовой техники, автомобиль — все это было приобретено на средства истицы. Ответчик же за последние три года не внес существенного вклада в семейный бюджет. Мы требуем справедливого раздела в соответствии с представленными документами.
Судья просматривал бумаги, изредка кивая. Игорю нечего было сказать. Все, что он считал своим — квартира, которую он называл своей крепостью, машина, техника — все это оказалось куплено не на его деньги. Он был просто временным жильцом. Пользователем.
Суд удалился для вынесения решения. Ожидание заняло не больше пятнадцати минут. Когда судья вернулся, он огласил решение быстро и монотонно. Брак расторгнут. Имущество делится в соответствии с предоставленными доказательствами. Алина получала свою долю, свою машину и большую часть средств со счетов. Квартира оставалась за Игорем, но он был обязан выплатить Алине ее долю от первоначального взноса — сумму, которую у него не было возможности найти.
Все было кончено. Юридически, финансово, человечески.
Игорь вышел из здания суда первым. Он шел, не видя дороги, и очнулся только у подъезда своего дома. Он поднял голову и увидел на парковке ту самую машину Алины. Рядом с ней стояли она и ее мать. Элеонора Петровна положила руку дочери на плечо, что-то сказала, и Алина тихо улыбнулась. Это была улыбка облегчения, освобождения.
Они сели в машину. Игорь стоял у окна своей гостиной на пятом этаже и смотрел вниз. Элеонора Петровна, перед тем как сесть на водительское место, на мгновение запрокинула голову. Ее взгляд поднялся вверх и встретился с его взглядом, прилипшим к стеклу. Она не злорадствовала. Не улыбалась. Она просто смотрела на него несколько секунд — спокойно, холодно, оценивающе. Потом ее губы тронуло едва заметное, легкое движение, скорее похожее на гримасу удовлетворения, чем на улыбку. Она села в машину, и через мгновение автомобиль тронулся и растворился в потоке.
Игорь остался один в пустой квартире, в полной тишине, которую уже ничто не могло нарушить. Он был свободен. Свободен от жены, от брака, от проблем. Но эта свобода была похожа на смертный приговор. Он стоял у окна, за его спиной лежали руины его жизни, а впереди — лишь бесконечная, одинокая пустота.