Однажды вечером, когда город уже зажигал огни и люди спешили по своим делам, жизнь одной молодой женщины по имени Виктория сделала неожиданный поворот. Она возвращалась домой с небольшими покупками, думая о своем маленьком сыне, который ждал ее с бабушкой. Короткий путь лежал через тихий, не особо людный дворик. И именно там, у мусорных контейнеров, ее взгляд упал на небольшую картонную коробку, из которой доносился тихий, едва уловимый звук.
Сердце Виктории сжалось. Она замедлила шаг, потом остановилась совсем. Внутри нее все кричало, что нельзя просто пройти мимо. Она подошла ближе и заглянула внутрь. Там, на старой ветровке, лежал совсем крошечный ребенок. Малыш был таким маленьким, что его можно было уместить на двух ладонях. Он не плакал, лишь тихо постанывал, словно уже потерял надежду на то, что его услышат.
— Боже мой, — прошептала Виктория, и руки ее задрожали. — Кто мог… Как можно…
Она не могла подобрать слов. Осторожно, боясь дышать, она взяла сверток на руки. Ребенок был ледяной. Сняв свою куртку, она закутала его и, крепко прижав к груди, побежала к ближайшей больнице, забыв обо всем на свете.
В приемном отделении поднялась суета. Медперсонал, увидев перепуганную женщину с младенцем на руках, сразу понял, что случилось. Дежурная медсестра по имени Ольга с серьезным, но спокойным лицом взяла ребенка и быстро понесла его в смотровую.
— Подождите здесь, — бросила она Виктории на ходу.
Та села на жесткий пластиковый стул в коридоре, не в силах унять дрожь. В голове стучало: «Жив? Он жив?» Время растянулось в мучительную вечность. Наконец вышла Ольга. Выражение ее лица смягчилось.
— С девочкой все будет хорошо, — сказала она. — Она сильно переохладилась, но врачи уже занимаются ею. Ей очень повезло, что вы ее нашли. Еще немного, и… — Она не договорила, но Виктория все поняла.
— Я могу ее увидеть? — тихо спросила Виктория.
Медсестра посмотрела на нее с сомнением, но кивнула:
— Пять минут. Только тихо, там ещё детки.
Виктория прошла за ней по длинному, освещенному ярким светом коридору. В палате интенсивной терапии стояло несколько кювезов, и в каждом из них боролся за жизнь маленький человечек. В одном из них лежала та самая девочка — крошечная, с трубочками, подключёнными к носику. Она казалась такой хрупкой и беззащитной, что у Виктории снова сжалось сердце.
— Ей повезло, — повторила медсестра, глядя на малышку. — Ещё час-два, и не спасли бы.
Виктория стояла у кювеза, не в силах оторвать взгляд. Девочка была такой маленькой, такой одинокой в этом мире. И совершенно одна. Никто не ждал ее, никто не беспокоился.
— А что с ней будет дальше? — спросила Виктория, почти не осознавая, что говорит.
— Выходим — отправят в дом ребёнка. Обычная процедура для отказников.
Дом ребёнка. Потом детский дом. Серые стены, чужие взгляды, постоянное, гнетущее ощущение, что ты никому не нужен. Всё то, через что в детстве, будучи сиротой, прошла сама Виктория. Она помнила каждый день, проведенный в казенных стенах, помнила, как мечтала о маме, которая однажды придет и заберет ее.
Вечером того дня она не могла заснуть. Ворочалась на диване, слушая ровное дыхание спящего сына Артема. Думала об этой малышке в больнице. Представляла, как её переведут в дом ребёнка, как она будет расти, не зная материнского тепла, не зная, что такое домашний уют и любящие объятия.
«Но я же ничем не могу помочь, — пыталась убедить себя Виктория. — У меня самой еле концы с концами сходятся. Одного ребёнка прокормить не могу нормально, куда уж двоих». Она смотрела на спящего Артема, на его пухлые щеки и ресницы, и чувствовала вину. Вину за то, что не может дать ему больше, и вину за то, что хочет оставить ту девочку.
Но мысль о серых стенах детского дома не отпускала. Она сидела в ее сознании тяжелым камнем.
На третий день Виктория снова поехала в больницу. И на четвёртый. Медсестры уже узнавали её, улыбались при встрече.
— Опять к нашей подкидышке? Прямо как родная мама переживаете.
— Я просто… хочу знать, что с ней всё в порядке, — отвечала Виктория, чувствуя легкое смущение.
Врач, женщина с усталым, но добрым лицом, заметив её постоянные визиты, остановила в коридоре:
— Простите, а вы кто девочке?
— Я её нашла.
— Понятно. — Врач помолчала, внимательно глядя на Викторию. — Знаете, редко такое бывает, чтобы нашедшие так переживали. Обычно сдали в полицию и забыли.
— Я не могу забыть, — просто сказала Виктория.
— А вы не думали… — врач замялась, подбирая слова, — не думали взять её себе? Оформить опеку или усыновление?
Виктория растерянно посмотрела на неё, словно не веря своим ушам:
— Но я… у меня самой грудной ребёнок. И денег почти нет. Я в коммуналке живу, в одной комнате. Это невозможно.
— Понимаю. Просто подумайте. Девочка абсолютно здорова, несмотря на всё. Крепкая. А вы ей фактически жизнь спасли. Иногда самые неожиданные решения оказываются самыми правильными.
Той же ночью Виктория написала своей лучшей подруге Анне длинное сообщение. Она описала все детали, рассказала про найденную малышку, про свои смешанные чувства, про предложение врача.
«Я схожу с ума, да? — написала она. — Сама еле свожу концы с концами, а тут ещё одного ребёнка брать. Это же безумие, чистой воды».
Анна ответила не сразу. А когда ответила, написала неожиданное:
«Слушай, я тебя знаю уже много лет. И я знаю — ты всегда мечтала о семье. О настоящей, большой семье, где много смеха и любви. Может, это твой шанс? Да, будет тяжело. Очень. Но ты справишься. Ты же не бросила Артема, когда все вокруг советовали подумать о своем будущем. И не бросишь эту девочку, даже если скажешь себе, что не твоя это проблема. Я тебя знаю, твое сердце не позволит».
Виктория перечитала сообщение три раза. И поняла — Анна права. Она действительно не сможет забыть. Она будет знать каждый день, что где-то растёт ребёнок, которого она нашла, спасла, а потом бросила. Как все остальные в ее жизни когда-то бросили ее саму.
— Нет, — прошептала она в темноту, глядя на звезды за окном. — Не брошу. Я не могу ее бросить.
Процесс оформления опеки оказался долгим и мучительным. Социальные службы проверяли её жилищные условия, финансовое положение, беседовали с психологом. Всё выглядело безнадёжно — молодая одинокая мать с грудным ребёнком, живущая в коммуналке на случайные заработки. Каждый визит чиновников был испытанием.
— Вы понимаете, что взять второго ребёнка в ваших условиях — безответственно? — строго спросила женщина из опеки, оглядывая скромную комнату.
— Понимаю. Но я справлюсь, — твердо сказала Виктория.
— Откуда такая уверенность? — в голосе женщины слышалось сомнение.
— Потому что я знаю, каково это — расти без семьи. Я знаю каждый день, каждую ночь, проведенную в ожидании чуда. И я не дам этой девочке пройти через то же самое. Любовь и забота важнее квадратных метров.
Женщина посмотрела в документы, подняла на Викторию взгляд:
— Вы сами из детского дома?
— Да, — без колебаний ответила та.
— И поэтому хотите взять ребёнка?
— Не поэтому. — Виктория помолчала, собираясь с мыслями. — Просто я не могу иначе. Мое сердце осталось с ней в той больнице.
Может быть, эта искренность подействовала. Может быть, помогло то, что альтернатив у девочки действительно не было — желающих усыновлять отказников почти не находилось. Но через два месяца, которые показались вечностью, Виктории позвонили и сообщили, что опека одобрена.
— Можете забирать Алису, — сказала та же женщина из опеки, и в ее голосе впервые прозвучали теплые нотки. — Мы назвали её Алисой. Вы можете оставить это имя или выбрать другое.
— Алиса, — повторила Виктория, и имя показалось ей самым красивым на свете. — Оставим. Оно прекрасно.
В тот день, когда она привезла Алису домой, Артему было уже восемь месяцев. Он сидел на диване, обложенный подушками, и с огромным любопытством смотрел на свёрток в маминых руках. Его большие глаза были широко раскрыты.
— Артемка, это твоя сестричка, — сказала Виктория, опускаясь рядом с ним на колени. Голос ее дрожал от переполнявших ее чувств. — Её зовут Алиса. Мы теперь будем вместе, втроём. Мы — семья.
Артем протянул маленькую ручку и осторожно, почти с благоговением, коснулся Алисиного крошечного кулачка. Девочка зажмурилась и тихонько всхлипнула, сжимая его палец.
Виктория смотрела на них обоих — своих детей, таких разных и таких родных — и чувствовала, как внутри что-то тёплое и светлое разливается, заполняя все те пустоты, что остались с ее собственного детства.
«У меня есть семья, — подумала она, и слезы счастья выступили на глазах. — Моя собственная, настоящая семья».
Следующие годы стали самыми тяжёлыми в её жизни, но при этом — самыми наполненными и светлыми.
Жить в коммуналке с двумя маленькими детьми оказалось ещё сложнее, чем она предполагала. Соседи жаловались на детский плач, хозяйка постоянно требовала квартплату заранее, денег катастрофически не хватало. Каждый день был битвой за выживание.
Виктория брала любую работу, которую только могла совместить с детьми. Мыла подъезды по ночам, когда малыши спали. Шила мягкие игрушки на заказ — научилась сама по роликам в интернете. Брала текстильные куклы, которые продавала через соседку, у которой был аккаунт в соцсетях. Руки уставали, спина ныла, но она не сдавалась.
Анна и ее сестра Ирина помогали как могли. Приносили одежду — свою старую или выпрошенную у знакомых с детьми. Сидели с малышами, когда Виктории нужно было отлучиться. Анна даже устроила в своей группе сбор детских вещей и игрушек.
— Мы тут с девчонками решили, — сказала она как-то, притащив огромную сумку, доверху наполненную добром. — Каждая что-то принесла. Вот памперсы, смесь, какие-то комбинезончики. Не отказывайся, ладно? Это для наших малышей.
Виктория сначала хотела отказаться — гордость не позволяла принимать помощь. Но потом посмотрела на Артема и Алису, которые мирно спали на диване, прижавшись друг к дружке, как два птенчика, и кивнула, смахивая предательскую слезу:
— Спасибо. Честное слово, я всё верну, когда смогу.
— Да ладно тебе! — махнула рукой Анна. — Какое «верну»? Мы ж подруги. Мы всегда друг за друга.
К двум годам Артем уже вовсю бегал и лепетал первые слова. Алиса росла спокойной девочкой — почти не плакала, много спала, с огромным интересом разглядывала всё вокруг своими большими серыми глазами, в которых, казалось, таилась глубокая, взрослая мудрость.
Виктория восстановилась в университете, но училась заочно — очная форма с детьми была невозможна. Ездила на сессии, оставляя малышей Анне или соседке из коммуналки, которая сменила гнев на милость, когда Виктория помогла ей оформить льготы на лекарства для ее престарелой матери.
Спала по четыре часа в сутки, питалась нерегулярно, постоянно была в долгах. Но когда вечером, уложив детей спать, она смотрела на их мирно сопящие личики, на их разбросанные игрушки, внутри разливалось такое всепоглощающее тепло, что вся усталость, все трудности отходили на второй план.
«У них есть мама, — думала она, поправляя одеяльце. — Они не одни. Они любимы. И они никогда не будут одиноки».
Когда Артему исполнилось четыре, а Алисе три с половиной, случилось долгожданное событие — Виктория получила государственную квартиру.
Маленькая однушка на окраине города, в старом панельном доме. Но своя. Официально оформленная на неё и детей. Ключи в руке казались тяжелее золота.
— Мы переезжаем! — объявила она малышам, которые не совсем понимали, что это значит, но заражались маминым счастьем и радовались вместе с ней, хлопая в ладоши.
Квартира была полупустой — мебели почти никакой, только старый диван и шкаф, которые Виктория раздобыла через объявления «отдам даром». Но это был их дом. Их крепость. Место, где пахло их общей жизнью.
— Вот здесь спальня будет, — показывала она детям, водя их за руки по пустым комнатам. — А тут на кухне мы столик поставим. И готовить будем вместе. Большие пельмени лепить.
— А здесь? — Артем показал на небольшую кладовку с любопытством.
— А здесь склад игрушек! Все ваши сокровища. Медведи, зайцы и машинки.
Дети радостно запрыгали. Алиса, обычно молчаливая, засмеялась своим звонким, серебристым смехом, который наполнил все пространство квартиры светом.
Виктория записала обоих в детский сад — муниципальный, бесплатный. Очередь продвигалась медленно, но в конце концов место дали. Теперь она могла работать полный день, не разрываясь между заработком и заботой о детях.
Устроилась учителем начальных классов в школу рядом с домом. Зарплата была небольшой, но стабильной. Появилась возможность хоть как-то планировать бюджет, а не жить от случайного заработка до следующего.
Жизнь, которую она выстрадала и вымолила, медленно, но верно налаживалась.
Артем пошёл в первый класс. Серьёзный, вдумчивый мальчик, который любил книжки и головоломки больше, чем подвижные игры. Учительница хвалила его на родительских собраниях — старательный, внимательный, с добрым сердцем.
Алиса росла полной противоположностью брату. Шустрая, невероятно любопытная, постоянно куда-то лезущая и что-то исследующая. Воспитательница в детском саду с улыбкой жаловалась:
— Непоседа ваша Алиса. Ни минуты на месте не сидит, везде успевает. Но какая умница, какие вопросы задает!
Но Виктория только улыбалась в ответ. Пусть непоседа. Главное — здоровая, весёлая, любимая. И у нее есть брат, который всегда приглядит.
Вечерами они втроём сидели за маленьким кухонным столом, купленным по случаю. Артем делал уроки, старательно выводя буквы, Алиса раскрашивала в альбоме яркие картинки, а Виктория проверяла тетради своих учеников. И в этой простой, обыденной картине было то самое счастье — простое, настоящее, выстраданное.
Иногда Виктория ловила себя на мысли об отце Артема. Интересно, где он сейчас? Знает ли, что у него растёт сын? Думает ли о них хоть иногда? Но потом смотрела на Артема — вот он сидит, сопит, старательно выводя буквы в прописи — и думала: «Нет, он не отец. Отец — это тот, кто рядом. Кто растит, учит, любит, поддерживает. Кто не спит ночами у кроватки. А он… он просто дал биологический материал. И всё». И на душе становилось спокойно.
Однажды Артем, которому было уже восемь, спросил за ужином:
— Мам, а почему у меня нет папы?
Виктория замерла с ложкой в руке. Этого вопроса она ждала и боялась одновременно.
— Есть у тебя папа, — осторожно, правдиво ответила она. — Просто он… живёт отдельно. Далеко отсюда.
— А почему? — не унимался мальчик.
— Так получилось, солнышко. В жизни взрослых иногда бывают сложные ситуации.
— А он знает про меня? — в глазах Артема читалось чистое, детское любопытство.
Соврать? Сказать, что знает, но не может приехать? Или сказать правду? Виктория выбрала правду, но мягкую, не ранящую.
— Знает, — решилась она. — Но он… он не смог остаться с нами тогда. Бывает так у взрослых. Не все люди готовы к такой большой ответственности, как семья.
— Значит, он плохой? — нахмурился Артем.
— Нет, родной. Просто… — она замялась, подбирая самые точные слова. — Просто не все люди сильны духом. Не все умеют любить по-настоящему. Это не значит, что они плохие. Просто… такие. И их нужно пожалеть.
Артем задумался, кивнул, словно поняв что-то очень важное. Больше к этой теме он не возвращался.
Алиса, которой шёл шестой год, однажды спросила, когда они выбирали в магазине новое платье:
— Мама, а я правда в коробке лежала?
Виктория похолодела. Откуда она могла узнать?
— Кто тебе сказал? — старалась говорить спокойно.
— Мальчик в садике. Сказал, что его мама говорила, что ты меня нашла в мусорке. Это правда?
Боже. Вот оно. Проклятые сплетни, которые неизбежно доходили до детей. Виктория присела рядом с дочкой, взяла её за обе руки, глядя прямо в ее большие, серьезные глаза:
— Это правда, солнышко моё. Я тебя нашла, когда ты была совсем крошечной. Кто-то, незнакомый человек, оставил тебя на улице, и мне посчастливилось оказаться рядом. Мне повезло тебя найти.
— Значит, ты не моя настоящая мама? — в голосе Алисы дрогнули слёзы, губы задрожали.
— Нет! — Виктория крепко, сильно обняла её, чувствуя, как по ее щеке катится слеза. — Я твоя самая настоящая мама. Самая-самая настоящая! Мама — это не та, которая родила. Мама — это та, которая любит всем сердцем, которая растит, заботится, не спит ночами, когда ты болеешь, радуется твоим успехам. Понимаешь? Я твоя мама. Только я.
— А почему меня оставили? — это был самый тяжёлый, самый главный вопрос.
Вот это был самый тяжёлый вопрос. Виктория глубоко вздохнула.
— Не знаю, моя радость. Искренне не знаю. Наверное, у той женщины не было выбора. Или она была очень больна. Или напугана. Или просто не знала, как быть сильной. Но главное не это, поверь мне. Главное, что теперь ты со мной. И мы вместе. Навсегда. Никто и никогда нас не разлучит.
Алиса крепче обняла маму, уткнувшись лицом в ее шею:
— Я тебя люблю, мама.
— И я тебя, моя хорошая, больше жизни люблю.
Годы летели, наполненные школьными буднями, детскими праздниками, хлопотами и радостями. Артем пошёл в пятый класс, Алиса — во второй. Виктория продолжала работать в школе, подрабатывала репетиторством. Денег всё равно вечно не хватало, но хотя бы долги постепенно уменьшались, а жизнь становилась более предсказуемой.
Анна вышла замуж, родила дочку. Ирина уехала в другой город по распределению. Но их связь не прерывалась — они созванивались каждую неделю, писали длинные сообщения, иногда виделись, и эти встречи были всегда шумными и радостными.
Виктория радовалась за подруг, но когда оставалась одна, иногда ловила себя на мысли: «А мне что? Мне так и жить одной до конца дней?» Она не была несчастна. У нее были дети, работа, свой дом. Но в глубине души жила тихая тоска по партнеру, по мужскому плечу, по любви.
Она не искала отношений специально. Некогда было, да и боялась. После истории с отцом Артема внутри словно выросла высокая стена. Она никого не пускала близко к своему сердцу, боясь снова быть брошенной и причинить боль детям.
Но однажды осенью, когда Артему было одиннадцать, а Алисе — десять, в школу пришёл новый учитель физкультуры.
Дмитрий Сергеевич, лет тридцати пяти, спокойный, немногословный. Бывший спортсмен, получивший травму и ушедший в преподавание. Дети его сразу полюбили — он не кричал, не наказывал, а умел понятно и терпеливо все объяснить.
Виктория несколько раз сталкивалась с ним в учительской. Здоровался вежливо, иногда придерживал дверь. Однажды поднял и принес ей упавшую папку с тетрадями.
— Вы уронили, — сказал он просто.
— Спасибо вам, — улыбнулась она.
Разговор на этом и заканчивался. Но потом случилось то, что изменило всё.
Алиса играла на школьном дворе после уроков, залезла на турник и сорвалась. Упала неудачно, ударилась рукой. Заплакала не от боли, а от испуга.
Дмитрий Сергеевич был рядом. Он подбежал, осторожно осмотрел руку, аккуратно прощупал.
— Кажется, вывих, малышка. Не плачь, сейчас все сделаем. Нужно в травмпункт.
Он позвонил Виктории — та как раз заканчивала вести урок в соседнем классе. Она прибежала в холл, бледная от страха:
— Что случилось? Алиса!
— Упала с турника. Не волнуйтесь сильно, — его спокойный голос действовал умиротворяюще. — Я уже «скорую» вызвал, сейчас приедут. С ней все будет в порядке.
Они вместе поехали в больницу. Дмитрий не ушёл, хотя мог — его рабочий день уже закончился. Он остался, помог с бумагами, отвлекал и успокаивал Алису забавными историями, пока врачи вправляли вывих.
Когда всё закончилось и Алисе наложили лангету, Виктория растерянно сказала:
— Спасибо вам. Огромное. Честно, не знаю, что бы я без вас делала. Я бы одна растерялась.
— Ерунда, — он улыбнулся, и его лицо преобразилось, стало очень добрым. — Просто так получилось, что оказался рядом. Не мог же я бросить свою ученицу и ее маму.
Вечером он проводил их до самого дома. Помог донести Алисины вещи из школы (та забыла рюкзак в суматохе), поднялся с ними до квартиры.
— Чай не хотите? — неожиданно для себя предложила Виктория, чувствуя, что обязана ему хотя бы этим.
— Если не помешаю вашим вечерним планам, — вежливо ответил он.
Они сидели на кухне. Алиса уснула в комнате под действием легкого обезболивающего. Артем делал уроки за столом, изредка поглядывая на маминого гостя с нескрываемым интересом.
Разговорились. Дмитрий рассказал про свою спортивную карьеру, которая оборвалась из-за серьезной травмы колена. Про то, как пришёл в школу почти случайно, но понял — это его призвание.
— А вы? — спросил он. — Всегда хотели быть учителем?
— Да, — ответила Виктория. И добавила тише, доверяя его спокойствию: — Я сама из детского дома. Мне всегда не хватало… внимания, настоящей заботы. Поэтому и решила работать с детьми. Хотела дать им то, чего сама была лишена.
Она не знала, зачем сказала это. Обычно избегала разговоров о прошлом. Но с ним почему-то было легко и безопасно.
— Значит, Артем и Алиса… — он замялся, не желая показаться бестактным.
— Оба мои, — прямо сказала Виктория. — Артем родной, Алиса приёмная. Но для меня разницы нет и никогда не было. Они — мое сердце.
— Понятно, — Дмитрий кивнул, и в его взгляде не было ни капли жалости или осуждения. Только глубокая человеческая понятливость.
Он ушёл поздно. У двери обернулся:
— Если что-то понадобится, помощь какая — звоните. Серьёзно. Не стесняйтесь.
— Спасибо, — сказала Виктория, и это «спасибо» означало гораздо больше, чем просто благодарность за сегодняшний день.
Она закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и тихо выдохнула. Внутри что-то дрогнуло, какая-то давно забытая, робкая надежда на то, что, возможно, не все мужчины похожи на того, кто когда-то ее оставил. Что в мире есть надежность и доброта.
Они начали встречаться через полгода. Дмитрий оказался терпеливым, ненавязчивым. Он не торопил события, не давил на нее. Просто был рядом. Провожал её после работы. Помогал с мелким ремонтом, когда у Виктории потекла батарея. Разговаривал с Артемом о спорте, учил его играть в баскетбол во дворе. С Алисой возился, как с родной дочкой — водил в кино, на каток, покупал мороженое и слушал ее бесконечные рассказы.
Дети приняли его быстро. Особенно Артем, которому всегда не хватало мужского общения, мужского совета.
— Мам, а Дмитрий Сергеевич будет нашим папой? — спросил он как-то вечером, когда они одни мыли посуду.
Виктория растерялась, кастрюля чуть не выскользнула у нее из рук:
— Ты хочешь, чтобы он был твоим папой?
— Очень хочу, — серьезно сказал мальчик. — Он классный. Честный. И Сонька тоже хочет, я спрашивал. Она говорит, он как в кино — сильный и добрый.
Виктория задумалась. Да, Дмитрий был замечательным. Надёжным, добрым, терпеливым. Но сможет ли она снова довериться? Открыть свое сердце полностью, рискуя снова получить рану? Страх сидел глубоко внутри. Страх, что опять обманут, бросят, предадут.
Дмитрий словно чувствовал её сомнения. Он не торопил ее с ответом.
— Я понимаю, что тебе тяжело, — сказал он однажды, когда они гуляли в парке. — После всего, что было. Но я не он. И я никуда не денусь. Даже если ты решишь, что мы не подходим друг другу. Я всё равно буду рядом. Как друг, как коллега, как угодно. Но буду. Потому что вы с детьми стали для меня важны.
И Виктория поверила. Поверила его спокойным глазам, его надежным рукам, его тихим, но верным поступкам. Она разрешила себе быть счастливой.
Они расписались тихо, без пышной свадьбы. Только самые близкие — Анна с мужем, Ирина, которая приехала специально, несколько старых друзей Дмитрия.
Артем и Алиса стояли рядом, нарядные, сияющие. Дети были почетными свидетелями.
— Теперь мы настоящая семья? — шепнула Алиса, когда родители расписывались.
— Да, солнышко. Самая что ни на есть настоящая, — прошептала в ответ Виктория, сжимая ее руку.
Дмитрий удочерил Алису официально. Теперь в её свидетельстве о рождении стояло: «Отец — Дмитрий Сергеевич Орлов». Девочка светилась от счастья и всем в школе рассказывала о своем новом папе.
Жизнь изменилась. Дмитрий переехал к ним. Квартира стала теснее, но в сто раз уютнее. Появился мужской порядок, мужские заботы. Починить, прибить, отвезти, помочь с уроками. Виктория словно выдохнула впервые за много лет. Она расслабилась. Позволила себе не быть сильной каждую секунду, зная, что есть плечо, на которое можно опереться.
Но главное — дети расцвели. Артем стал увереннее в себе, перестал стесняться ребят во дворе. Занялся баскетболом всерьёз, Дмитрий тренировал его лично по выходным. Алиса тоже подтянулась — оказалось, у неё недюжинный талант к художественной гимнастике, и папа возил ее на тренировки.
— У вас прекрасные дети, — сказала как-то завуч школы на очередном собрании. — Воспитанные, умные, добрые. Вы молодцы, настоящая команда.
Виктория улыбнулась, глядя на Дмитрия, который в это время помогал Алисе надеть куртку. Молодцы. Они справились. Все вместе.
Когда Артему исполнилось пятнадцать, он вдруг спросил маму, когда они были одни:
— Мам, а ты не хочешь найти моего биологического отца?
Виктория замерла, почувствовав знакомый укол старой боли:
— Зачем тебе это, Тем?
— Ну… просто интересно. Кто он, где, чем занимается. На кого я похож.
— А тебе это действительно важно? — переспросила она, глядя ему прямо в глаза.
Артем задумался, по-взрослому серьезный:
— Не знаю. Вроде нет. У меня есть папа. — Он кивнул в сторону гостиной, где Дмитрий что-то мастерил. — Настоящий папа. Но всё равно как-то… странно. Знать, что где-то есть человек, с которым у меня половина генов общая, и ничего о нём не знать. Как закрытая книга.
Виктория поняла. Это было не желание найти другого отца, а естественное, человеческое любопытство. И подавлять его было нельзя.
— Хочешь, попробуем найти? — предложила она. — Я помогу.
— А ты не против? — удивился он.
— Нет, Артем. Ты имеешь полное право знать свои корни. Это не изменит ровным счетом ничего в нашей семье, но даст тебе ответы.
Они наняли частного детектива через знакомого. Тот работал около месяца и в конце концов нашел информацию.
Александр Ковалёв, тридцать семь лет. Живёт в Москве. Работает менеджером по продажам в небольшой фирме. Женат, двое детей. Жена в декрете. Снимают квартиру, в долгах по кредитам. Жизнь, полная серых будней и финансовых трудностей.
Виктория смотрела на присланную фотографию — постаревший, располневший, невыспавшийся мужчина на фоне серой многоэтажки — и чувствовала… ничего. Ни злости, ни обиды, ни сожаления. Пустоту. Он был просто чужим человеком.
— Это он, — показала она фотографию Артему.
Тот внимательно, вдумчиво изучил изображение на экране планшета:
— Похож на меня немного. Нос, может быть. И форма бровей.
— Да, есть немного, — согласилась Виктория.
— А ты хочешь с ним встретиться? — спросил сын.
Виктория покачала головой, ее решение было окончательным:
— Нет, сынок. А ты?
Артем подумал, еще раз взглянул на фото:
— Тоже нет. Знаешь, я просто хотел убедиться, что он… обычный. Не великий злодей, не супергерой. Просто… обычный, слабый человек. Трус, который убежал.
— Именно так, — тихо сказала Виктория.
— Тогда мне достаточно. Мой отец — это Дмитрий Сергеевич. А этот… этот так, генетический материал. Случайность.
Виктория обняла своего взрослеющего сына, чувствуя гордость за его мудрость:
— Ты у меня умный. Очень умный и добрый.
— В мать, — улыбнулся он, обнимая ее в ответ.
Они засмеялись, и этот смех был лучшим лекарством от всех прошлых ран.
Алисе исполнилось шестнадцать. Она выросла в красивую, яркую девушку с длинными тёмными волосами и лучистыми серыми глазами. Увлекалась живописью, мечтала поступить в художественное училище. Ее комната была завешана ее картинами — яркими, полными жизни и света.
Однажды вечером, когда они с Викторией были дома одни, Алиса спросила, рисуя новый эскиз:
— Мам, а ты никогда не пыталась найти мою биологическую мать?
Виктория вздрогнула. Этот вопрос она тоже всегда ждала в глубине души.
— Нет, родная. Никогда.
— Почему? — Алиса не отрывала взгляда от рисунка, но Виктория чувствовала, насколько важен для нее ответ.
— Боялась, — честно призналась она.
— Чего именно боялась?
— Что найду. И что… ты захочешь к ней уйти. Что она окажется интереснее, лучше. Что я для тебя перестану быть мамой.
Алиса отложила карандаш, подошла, обняла Викторию сзади и прижалась щекой к ее спине.
— Глупая ты моя. Ты же моя мама. Единственная и навсегда. Та женщина… она меня бросила. Оставила одну в картонной коробке. А ты подобрала, выходила, вырастила, научила меня всему — ходить, говорить, рисовать, любить. Это ты настоящая мама. Ты боролась за меня, когда все вокруг говорили «не надо». Ты — мой герой.
Виктория заплакала. Впервые за много лет — не от усталости или боли, а от переполнявшего ее чистого, светлого счастья.
— Я так боялась, что когда ты вырастешь, начнёшь искать её. Что скажешь — «ты мне не родная».
— Никогда, — твёрдо, почти сурово сказала Алиса, поворачивая мать к себе и глядя прямо в ее глаза. — Слышишь? Никогда. Может, когда-нибудь мне станет просто любопытно, кто она, как она выглядела. Но это не изменит ровным счетом НИЧЕГО. Ты — моя мама. Единственная. И всегда будешь ею. Мы с тобой навсегда.
Они плакали вдвоём, обнявшись, сидя на полу в комнате, залитой вечерним солнцем. И в этих слезах было столько любви, столько благодарности и столько силы, что казалось — ими можно исцелить любую боль в мире. Они были семьей. Семьей, которую создало не кровное родство, а любовь, верность и то самое сердце, которое однажды осмелилось найти свой дом и подарить его тому, кто в нем больше всего нуждался.