— Ты что, совсем обнаглела, нищенка? — Валентина Петровна схватила меня за запястье прямо посреди ресторана. — Думаешь, я не вижу, как ты к моему Артёму присосалась? Платье из секонд-хенда, туфли стоптанные… Убирайся, пока я тебя охране не сдала!
— Мам, прекрати! — Артём попытался вмешаться, но она его оттолкнула.
— Молчи! Я знаю таких, как она. Бедная студенточка, снимает угол в общаге, а туда же — в приличную семью лезет! Сколько тебе мой сын заплатил за этот спектакль?
Я молча сняла кольцо, положила на стол и вышла. За спиной слышала, как Артём кричит на мать, но не обернулась.
Познакомились мы с Артёмом случайно — в очереди в студенческой столовой. Он преподавал в соседнем корпусе, зашёл пообедать. Увидел, как я считаю мелочь на поднос с гречкой, и просто молча доплатил кассирше за котлету.
— Не надо, — покраснела я тогда.
— Студентка? — улыбнулся он. — Сам таким был. Меня Артём зовут.
Полгода встречались тайком. Я стеснялась своей съёмной комнатушки в Медведково, стираных джинсов, того, что на свидания хожу в одном и том же платье. Артём смеялся — говорил, что полюбил меня не за шмотки.
— Маша, ну что ты как маленькая? — обнимал он меня после очередной моей попытки отменить встречу. — Мне плевать, что ты снимаешь квартиру. Я тебя люблю, а не твой банковский счёт.
Про родителей он рассказывал мало. Отец — владелец сети автосалонов, мать — домохозяйка с замашками светской львицы. “Строгая, но справедливая”, — так он её описывал. Врал, как выяснилось.
Помолвку решили отметить в ресторане — Артём настоял. Сказал, что хочет наконец познакомить меня с родителями, что пора прекращать эти игры в прятки.
Я три дня выбирала платье в масс-маркете. Остановилась на тёмно-синем — строгое, скромное, по фигуре. Туфли одолжила у соседки по общежитию. Накрасилась сама, как умела.
Валентина Петровна окинула меня взглядом, как только я вошла, и я сразу поняла — провалилась. В её глазах читалось такое презрение, что хотелось развернуться и убежать.
— Так это та самая Маша? — процедила она, даже руки не подав. — Артёмушка много о тебе… рассказывал.
Отец Артёма, Виктор Степанович, оказался мужиком попроще. Пожал руку, улыбнулся, даже стул отодвинул. Но жена его быстро поставила на место одним взглядом.
Первый час прошёл в натянутых разговорах. Валентина Петровна расспрашивала о родителях (умерли, когда мне было пятнадцать), о работе (подрабатываю репетитором), о жилье (снимаю комнату). С каждым ответом её лицо становилось всё кислее.
— И на что же ты живёшь, деточка? — она специально громко задала этот вопрос, когда официант принёс горячее.
— Стипендия плюс подработки. Хватает.
— Хватает? — она засмеялась. — На это платье из прошлогодней коллекции Зары хватает?
— Мам! — Артём сжал мою руку под столом.
— Что “мам”? Я имею право знать, что за девушку ты привёл в нашу семью!
Кульминация случилась, когда принесли десерт. Валентина Петровна уже выпила три бокала вина и окончательно распоясалась.
— Знаешь, Маша, — начала она елейным голоском, — я ведь всё про тебя выяснила. Отличница, сирота, живёт на стипендию… Трогательно. Но мой сын достоин большего, чем нищенка из общаги.
— Мама, прекрати немедленно! — Артём встал из-за стола.
— Сядь! — рявкнула она. — Я ещё не закончила!
Она повернулась ко мне:
— Сколько тебе нужно, чтобы исчезнуть? Пятьсот тысяч? Миллион? Назови цену.
В ресторане стало тихо. За соседними столиками перестали жевать, уставились на нас. Официанты замерли.
— Я не продаюсь, — тихо ответила я.
— Все продаются, деточка. Просто у каждой своя цена. Твоя наверняка невысока.
Вот тогда она и схватила меня за руку, увидев, что я тянусь за сумочкой. Решила, что сбегаю. И выдала ту самую тираду про нищенку и охрану.
Артём названивал всю ночь. Я не брала трубку. Утром пришло сообщение: “Прости. Я с ней больше не разговариваю. Люблю тебя.”
Не ответила.
В семь утра раздался звонок в дверь. На пороге стояла Валентина Петровна. Без макияжа, в простом спортивном костюме, она выглядела обычной уставшей женщиной.
— Можно войти?
— Зачем? — я не стала открывать дверь шире.
— Артём… Он вчера уехал. Сказал, что если я не извинюсь, он со мной больше не разговаривает. Никогда.
— И вы пришли извиняться?
Она помолчала. Потом достала телефон:
— Вчера вечером мне позвонил Георгий Павлович Медведев. Знаете такого?
Я молчала.
— Владелец “Медведев-Девелопмент”. Сказал, что я оскорбила его крестницу. Его единственную наследницу.
— И что?
— Маша… Простите. Я не знала…
— Что я не нищенка? — перебила я. — Что мой дед оставил мне долю в бизнесе, которую я получу в двадцать пять? Что я специально живу на стипендию, чтобы научиться всего добиваться сама? Что ношу простую одежду, потому что не хочу светить деньгами в универе?
Валентина Петровна опустила глаза.
— Знаете что? — я устало улыбнулась. — Вы были правы. Я действительно не подхожу Артёму. Только не потому, что я нищенка. А потому, что он до сих пор не научился ставить вас на место. Прощайте.
Закрыла дверь.
Через час пришло сообщение от Артёма: “Мама сказала, что ты отказалась меня видеть. Сказала про наследство. Маш, мне плевать на деньги. Я люблю тебя.”
Удалила не читая следующее.
Спустя месяц случайно встретились в том же универе. Артём осунулся, похудел. Кинулся ко мне:
— Маша, давай поговорим! Я с матерью не общаюсь. Снял квартиру, живу отдельно.
— Артём, — остановила его, — ты хороший человек. Но знаешь, что я поняла той ночью? Твоя мать показала мне правду. Не про меня — про тебя. Ты не защитил меня. Позволил ей унизить при всех, а потом извинялся в сообщениях.
— Но я же…
— Ушёл от неё? А что ты сделал в тот момент, когда она назвала меня нищенкой? Сказал “мам, прекрати”? Серьёзно?
Он молчал.
— Мне не нужен мужчина, который будет защищать меня задним числом. Прощай.
Через три года я закончила университет с красным дипломом. Вступила в права наследования. Открыла свою клинику.
На открытие пришёл огромный букет роз без подписи. Охрана сказала — принёс мужчина лет тридцати, попросил не называть имя.
Некоторые мосты лучше сжигать дотла. Чтобы даже пепел не напоминал о том, что они когда-то были.