— Мне сорок два года! Я живу втроём — с мамой и сыном — в общежитии. Пятнадцать «квадратов» на всех. Кому я нужна такая? — жаловалась Вера подруге, голос её дрожал от горечи. — Как изменить свою жизнь? Я хочу замуж, мечтаю о семье… А мужчины, едва услышав, что живу в общаге, сразу же исчезают. Почему? Что во мне не так?
Полгода назад Вера познакомилась с Дмитрием, и ей показалось: вот он — её шанс на счастье. Начитанный, обаятельный, заботливый, умеющий слушать и говорить — всё, о чём она мечтала. После нескольких неудачных романов, которые рушились ещё до первого поцелуя из-за её жизненных обстоятельств, Вера решила на этот раз не спешить. Она тщательно скрывала правду.
Не стала говорить ему, что не имеет собственного угла. Сказала, что живёт отдельно — мол, ремонт дома почти закончен, квартира небольшая, но уютная. Думала: пусть привыкнет к ней, полюбит, тогда и расскажет. Тогда уже будет поздно убегать.
И Дмитрий действительно влюбился. Ему нравилось всё: её юмор, умение слушать, тепло, которое она дарила даже в самых обыденных ситуациях. Они часто встречались, иногда Вера оставалась у него ночевать. Он и представить не мог, что у его любимой есть ребёнок. Для Дмитрия дети были чем-то далёким, почти чужим — своих он не хотел, а про чужих и думать не мог.
Две недели назад произошёл поворот. Дмитрий пригласил Веру в ресторан, где в торжественной обстановке опустился на одно колено и протянул коробочку с кольцом. Вера засияла: наконец-то, долгожданное предложение! Теперь у неё будет муж, а у сына — настоящий отец. Она согласилась без колебаний. И только по дороге домой, когда радость ещё теплилась в груди, Вера решилась:
— Дима, прости, что раньше не сказала… Просто боялась потерять тебя. Дело в том, что у меня…
— Что у тебя? — спокойно спросил он, не отводя взгляда от дороги.
— У меня есть сын. Но ты не волнуйся, он хороший: послушный, учится отлично, никаких проблем. Вы обязательно найдёте общий язык.
Дмитрий резко нажал на тормоз. Вера ударилась головой о приборную панель.
— Вот как, — процедил он, — молодец, ничего не скажешь. Полгода водила за нос, а теперь выдала после предложения? Кольцо обратно. Не будет никакой свадьбы. Я не собираюсь связывать жизнь с человеком, которому не доверяю. А если нет доверия, то и строить нечего.
Вера не ожидала такой реакции. Она думала, что любовь пересилит всё. Что он обнимет, успокоит, примет её и ребёнка. Но вместо этого Дмитрий с силой снял с её пальца кольцо, распахнул дверцу машины и холодно бросил:
— Выходи. Доберёшься сама. Номер удали, больше не звони. Наша история закончена. Очередная авантюристка решила прицепить ко мне чужого ребёнка? Молодец, просчиталась!
Теперь Вера сидела в кафе, напротив лучшей подруги Нади, и, пряча слёзы, рассказывала обо всём. Ей было нужно выплеснуть боль, которая давила изнутри.
— Я просто устала, понимаешь? Устала быть лишней, жить впритирку, чувствовать себя никому не нужной. Даже мама смотрит с осуждением. А что я могу? У нас с сыном нет ни жилья, ни денег, чтобы снять что-то своё. Я одна его воспитываю. Где найти силы?
Надя положила руку ей на плечо, погладила по спине. Легче не стало, но Вере стало чуть легче просто выговориться.
Она вспомнила тот летний день, который должен был стать началом чего-то нового. Вместо этого он стал началом конца. Тогда Вера бежала к Андрею, перепрыгивая через ступеньки, с листком анализов в руках. Сердце билось, глаза горели — внутри неё зарождалась новая жизнь. Их с Андреем жизнь должна была начаться заново.
— Теперь всё будет правильно, — думала она, открывая дверь. — Свадьба, семья, малыш. Как в сказке.
Андрей сидел на кухне, уткнувшись в телефон. Вера вбежала, тряся бумажкой перед ним:
— Андрюш, у нас будет ребёнок! Посмотри!
Он медленно взял листок, пробежал глазами. Лицо осталось бесстрастным, лишь желваки заиграли на щеках.
— Ты не рад? — осторожно спросила Вера, пытаясь улыбнуться.
— Рад? — он поднял на неё взгляд. — А как ты хотела, чтобы я это принял?
— Обнять меня можно было, сказать, что счастлив. Ведь мы любим друг друга! Теперь будем семьёй. С ребёнком. Как в кино.
Андрей вернул ей листок, не сказав ни слова.
— Я не готов к этому, — наконец произнёс он. — Мы даже не говорили о свадьбе.
— Мы вместе уже два года! — Вера старалась сдерживать голос. — И теперь у нас будет малыш. Это ведь судьба, правда?
— Я не готов к ответственности, — сказал он, отворачиваясь к окну. — Нужно время подумать.
Сердце сжалось. Так она не представляла себе этот момент. Совсем не так.
— Хорошо, — тихо ответила Вера. — Подумай. Я пойду, мне на работу. Вернусь к шести.
Утром она ушла пораньше, не желая видеть его лицо, не зная, что именно в этот день всё решится.
— Пусть подумает, осознает, — повторяла она себе в переполненном автобусе. — Радость придёт позже…
Рабочий день не двигался — казалось, время замерло. Вера то и дело заглядывала в телефон, но ни одного сообщения от Андрея. Ни звонка.
— Может, он что-то готовит? Сюрприз? — мелькнула робкая надежда.
Но, открыв дверь вечером, она сразу поняла — что-то не так. Тишина в квартире была плотной, давящей. Неуютной. Вера прошла в комнату и застыла: шкаф был полуоткрыт, а полки пусты. Ни одной футболки, ни одной вещи Андрея. Как будто он никогда здесь и не жил.
— Андрей? — тихо позвала она, хотя уже знала — ответа не будет.
На кухонном столе лежала записка. Вера взяла её дрожащими руками, развернула.
— «Мне не нужен ребёнок. Делай как знаешь».
Под словами — десять тысяч рублей. Она схватила телефон, набрала его номер. «Абонент недоступен». И снова. И снова. Никакого соединения. Только холодный голос автоответчика.
Слёзы потекли по щекам горячими дорожками. Вера упала на кровать, сжимая записку в кулаке. Предатель. Трус. Оставил её одну, когда ей больше всего нужно было рядом человека.
Три месяца Вера пыталась держаться на плаву. Работала, платила за съёмную квартиру, готовилась стать матерью. Но деньги заканчивались стремительно. Живот рос, сил становилось всё меньше.
— Верочка, ты себя беречь должна, — повторяла врач. — У тебя повышенные риски.
Платёж за квартиру был просрочен почти на неделю. Хозяйка звонила каждый день, угрожала выселением. В холодильнике — только кефир и пара кусков печенья. Зарплаты хватало лишь на самое необходимое, подруги уже помогали, сколько могли.
Вера сидела на краю стула, уставившись в стену. Гордость — это важно, но не важнее ребёнка. Глубоко вздохнув, она набрала мамин номер:
— Мам, можно я приеду?
— А вот и блудница явилась! — прозвучало в трубке. — Я тебе сразу говорила: не связывайся с этим красавчиком. А ты — любовь да любовь!
Крошечная комната в общежитии встретила запахом соседской жареной рыбы, облезлыми стенами и старой мебелью. Вера стиснула зубы, чтобы не расплакаться.
— Мне некуда идти, мам… — тихо сказала она.
Мать вздохнула, но всё же впустила:
— Заходи, родная. Куда же я тебя дену в таком положении…
Беременность оказалась непростой. Тошнота не отпускала до пятого месяца, Вера теряла вес вместо того, чтобы набирать. На каждом приёме врачи качали головами.
— У вас анемия, — констатировала женщина, изучая анализы. — Гемоглобин очень низкий. Питаетесь нормально?
— Как получается, — Вера опускала взгляд.
Продукты покупались по минимуму. Мать отдавала почти всю пенсию, но этих денег хватало едва ли на хлеб и молоко. В библиотеке она работала до седьмого месяца, пока отёки не сделали даже домашние тапочки тесными.
— Ложись уже, куда собралась? — ворчала мать, растирая ей ноги.
На восьмом месяце начались скачки давления. Два раза Вера лежала на сохранении, глотая больничное пюре и думая, как дальше жить. Кроватки для Мишки купить не могли — поставили старую плетёную корзину, найденную в подвале.
Когда родился сын, Вера заплакала — от страха, от облегчения, от любви. Маленькое сморщенное лицо, пушистые волосы, крохотные кулачки. Её малыш. Её всё.
— Похож на Андрея, — вздыхала мать, держа внука на руках. — Вылитый отец.
— Не говори об этом человеке, — резко оборвала Вера. — У Мишки нет отца. Есть только мы с тобой.
Домой их выпустили через неделю. Общага встретила декабрьским холодом. Батареи еле тёплые, сырые углы, вечный шум с лестницы.
— Вот, деточка, — Нина Степановна достала старые распашонки, — перестираны, переглажены. Хоть чем-то могу помочь.
Первые месяцы жизни с новорождённым превратились в испытание. Мишка часто плакал, молока не хватало, смесь не по карману. Вера спала по часу в сутки, работала, когда сын засыпал — стирала чужое бельё, мыла полы, варила каши. Жизнь сжалась до боли и тишины.
Девять лет прошло. Мише — девять. Вере — сорок два. Квартиры всё ещё нет. Любви тоже. Только работа, сын и мать, которая всё чаще лежит с компрессом на лбу.
— Мишка, давай быстрее! Опоздаем! — Вера заглянула в угол, где за маленьким столом делал уроки сын.
— Мам, задача не решена еще, — мальчик поднял глаза, — можно чуть позже?
— Потом закончишь, — вздохнула она.
И тут сверху грохнули будто мешком с песком — соседи снова передвигали мебель.
— Опять! — простонала Нина Степановна. — Да что там происходит, господи?
Вера промолчала. Мать стала раздражительной, болела часто, и каждая фраза отнимала у дочери кусочек сил.
— Если бы ты не возвращалась, давно бы уже жила спокойно, — проворчала она, — сорок два года, а всё на моей шее сидишь. Когда повзрослеешь?
— Мам, не сейчас, — попросила Вера, помогая сыну одеться.
— Почему не сейчас? — Нина Степановна повысила голос. — Пусть знает, какая у него мать!
Мишка опустил глаза. Такие разговоры стали частью их жизни. Они происходили почти ежедневно.
За окном лил дождь. Вера крепко держала сына за руку, осторожно переступая через лужи.
— Мам, а мы когда-нибудь будем жить в своём доме? — спросил Миша.
Она замялась.
— Будем, милый. Обязательно.
— Скоро?
— Не знаю. Я стараюсь.
— А почему папа нам не помогает?
Вопрос ударил точно в сердце. Отмахнуться не получится.
— Он ушёл, сынок. До твоего рождения. Не смог быть рядом.
— Он меня не любил?
— Он просто не успел узнать тебя, — Вера погладила его мокрые волосы. — Иногда взрослые принимают плохие решения. Боятся перемен.
— А если я ему напишу? — внезапно предложил Мишка. — Может, он вернётся?
Вера не нашлась, что сказать. Только крепче сжала его ладо — Пойдём, — прошептала она. — Сейчас главное — мы двое.
Вечером, уложив Мишку, Вера сидела на кухне — в крошечном уголке, где три человека еле умещались. Прибежала соседка Лариса, принесла пустую банку — якобы за солью. Осталась поболтать.
— Верка, ты как призрак ходишь, — заметила она. — Вторая смена?
— Да, — Вера помешивала чай, — Мишке нужны ботинки, маме лекарства. Сообщаюсь как могу.
— А зарплата?
— Двадцать шесть тысяч. Треть уходит на лекарства, треть на еду, остальное — на жизнь. Всё.
— Ипотеку пробовала?
— Три отказа. «Недостаточный доход», — Вера усмехнулась без радости.
— А мужчина? Всё-таки живёшь одна…
— Какой мужчина? — Вера оглядела их крохотную комнату. — С ребёнком, с мамой, без своего угла. Привести некуда. Сама никуда не выберусь.
— Ну, ты же пробовала с Сергеем из пятой комнаты?
— Он хотел, чтобы я за ним ухаживала. Чистоту, еду, порядок. А сам — ни копейки, ни слова благодарности.
— Тогда лучше одна, чем плохо.
— Именно. Одна — но настоящая. А не игра в семью, которую можно бросить.
За эти годы Вера стала другой. Из романтичной мечтательницы — в женщину, которая знает цену каждому рублю и каждому слову. В сорок два она чувствовала себя старше своих лет, но продолжала идти вперёд. Ради сына. Ради надежды. Ради себя.
Если раньше она искала спасителя, теперь — искала только выход. И силы. И возможность жить по-настоящему.
— Так и будешь так жить? Спать по пару часов в сутки? — Лариса покачала головой. — Доконаешь себя.
— А что мне остаётся? — Вера встала из-за стола, собирая пустые чашки. — Ради Мишки я готова на всё. Только вот даже минимальное пособие не дают — говорят, доход чуть выше черты. А на что нам жить?
Лариса ушла, а Вера ещё долго сидела за кухонным столом в полумраке. Глаза слипались от усталости, но мысли не давали расслабиться. Как выбраться из этого замкнутого круга? Куда податься?
Утром в коридоре раздался странный гул. Вера выглянула в щель двери: по проходу важно шагал мужчина в форменной синей куртке. Он громко объявил:
— Жильцы! Объявление для всех! Здание признано аварийным. Расселение начнётся через месяц.
— Какое расселение? Куда? — Нина Степановна тут же оказалась рядом с дочерью.
— Переселяем в новые дома, — ответил мужчина. — По нормам жилплощади на человека. Положено отдельное жильё семьям с детьми.
Тремя руками Вера взяла листок объявлений.
— Это как понять — на человека? Получается, нас снова разделят?
— Для вас — двухкомнатная квартира, — мужчина сверился со списком. — Для вашей матери — однокомнатная. В одном доме, но порознь.
Вера медленно закрыла дверь и привалилась к ней спиной.
— Мам, ты слышала? У нас будет своя квартира! Своя! И тебе тоже. Без общих туалетов, без шума на кухне… Мы будем жить отдельно!
— Поверю, когда ключи в руках будут, — проворчала мать, но в глазах уже блестели слёзы.
Месяц прошёл в хлопотах, собраниях, спорах и надеждах. Но чудо случилось. Вера и Мишка получили двухкомнатную квартиру, а Нина Степановна — свою, совсем рядом.
— Не верится, что это наш дом, — Вера стояла в пустой гостиной, боясь нарушить эту тишину радостью.
— Мам, у меня будет своя комната! — кричал Мишка, носясь по новому пространству. — Я стол поставлю у окна, там свет лучше!
— Конечно, сынок, — Вера еле сдерживала слёзы. — Ты сам всё расставишь, как захочешь.
Первые недели казались настоящим сном. Тишина. Свобода. Пространство. Ни криков соседей, ни топота над головой. Мишка преобразился — стал веселее, активнее, лучше учился. Даже её мать, несмотря на вечное ворчание, стала мягче. Её квартира оказалась светлой, тёплой, с большими окнами.
Однажды вечером к Вериной двери постучалась Ирина Александровна — соседка напротив, опытный юрист, которая, оказывается, давно знала всю её историю.
— Поговорить надо, — сказала она, приглашая Верию войти. — Почему ты никогда не подавала на алименты?
— Да где их найдёшь, этих алименты? — Вера пожала плечами. — Андрей исчез сразу после того, как узнал о беременности. Я даже не знаю, где он теперь.
— Это не твоя забота, — возразила Ирина. — Есть специальные службы, которые находят таких отцов. И за все годы они обязаны будут взыскать положенные выплаты.
— Правда? — Вера с недоумением посмотрела на неё.
— Абсолютная. И ещё — у меня в офисе освободилась должность администратора. Зарплата тридцать пять тысяч, график стандартный. Хочешь попробовать?
— Тридцать пять? — Вера даже задохнулась. — Это же почти вдвое больше, чем я сейчас зарабатываю…
— Значит, договорились. А если захочешь переквалифицироваться — помогу с поступлением на заочное юридическое.
Жизнь начала меняться. Вера подала документы на алименты, устроилась к Ирине, поступила на вечернее отделение. Впервые за долгие годы она могла позволить себе выспаться, купить сыну не только самое необходимое, но и то, о чём он мечтал.
— Верочка, ты как-то посвежела, — заметила мать во время одного из визитов. — Лицо стало другим. И взгляд легче.
— Я теперь на фитнес хожу, — улыбнулась Вера, — и научилась делать маски из овощей.
— А учеба? Как идёт?
— Медленно, но уверенно. Представляешь, Мишка мне помогает. Спрашивает, как прошли занятия, проверяет мои конспекты.
— Умница растёт, — кивнула Нина Степановна. — И не в тебя, а в тебя. В него бы не пошёл…
На мгновение Вера замялась, но потом лишь улыбнулась. Теперь имя Андрея не вызывало боли. Только лёгкую грусть и недоумение: как можно было так любить и бросить в самый нужный момент?
— Знаешь, меня даже сосед Валерий приглашал на свидание. Отказалась.
— Почему? — удивилась мать.
— Не хочу сейчас никого, — Вера пожала плечами. — Мне и так хорошо. Я поняла: счастье не в том, чтобы быть с кем-то. А в том, чтобы ценить то, что есть.
Поздним вечером, когда Мишка мирно спал, Вера вышла на балкон. Город мерцал окнами, где-то вдалеке играла музыка. Лёгкий ветерок трепал волосы.
— Кто бы мог подумать, что всё повернётся вот так, — прошептала она, глядя на звёзды. — Собственная квартира. Нормальная работа. Учёба. Подруги. Жизнь.
Она почувствовала, как внутри теплеет. Она больше не была одна. И даже если рядом нет отца, есть люди, которые не дадут упасть.
И пусть сумма алиментов пока была лишь обещанием на бумаге — Вера знала: когда-нибудь она станет реальной. И эти деньги пойдут на образование сына. На его будущее. На всё то, чего он заслужил после девяти лет в общаге.
Стоя на балконе, Вера впервые за много лет по-настоящему почувствовала, что живёт не просто так. Что у неё есть цель. Есть смысл. И, возможно, даже — своё место в этом мире.