— Что это там? — я остановилась посреди пути к станции, прислушиваясь.
Плач доносился слева — тихий, но настойчивый. Февральский ветер щекотал шею и трепал край пальто. Я свернула к железной дороге, туда, где на фоне белого снега темнела заброшенная будка стрелочника.
Свёрток лежал прямо у рельсов. Старое, испачканное одеяло, из которого выглядывала маленькая ручка.
— Боже мой… — я подняла его с земли.
Девочка. Годовалая, может чуть меньше. Посиневшие губы, но дышит. Плачет еле слышно — сил почти не осталось.
Распахнув пальто, я прижала малышку к себе и побежала обратно, в деревню — к фельдшеру Марье Петровне.
— Зина, откуда ты её взяла? — она осторожно приняла ребёнка.
— У путей нашла. Просто лежала на снегу.
— Подкинутая, значит. Надо сообщить в милицию.
— Какая милиция! — я снова прижала девочку к груди. — Замёрзнет по дороге.
Марья Петровна вздохнула и достала из шкафа детскую смесь.
— На первое время хватит. А дальше что делать собралась?
Я посмотрела на крошечное лицо. Она перестала плакать, спрятала носик в моём свитере.
— Воспитывать буду. Другого выхода нет.
Соседки шептались за спиной: «Одна живёт, тридцатипятилетняя, замуж давно пора, а она чужих детей подбирает». Я делала вид, что не слышу.
С оформлением документов помогли знакомые.
Назвала её Алёной. Такой светлой показалась мне эта жизнь, только что начавшаяся.
Первые месяцы почти не спала. То высокая температура, то колики, то режутся зубы. Качала на руках, напевала старые колыбельные, которые помнила ещё от бабушки.
— Ма! — сказала она в десять месяцев, протягивая ко мне ручки.
Я расплакалась. Столько лет одна, и вдруг — мама.
К двум годам уже бегала по дому, гонялась за котом Васькой. Растёт любознательная, везде свой нос сует.
— Баба Галя, посмотри, какая моя умница! — хвасталась я соседке. — Все буквы в книге знает!
— Неужели? В три-то года?
— Проверь сама!
Галя показывала одну букву за другой — Алёнка без ошибок называла каждую. А потом ещё и сказку рассказала, про курочку Рябу.
В пять лет пошла в детсад в соседнем селе. Я возила её на попутках. Воспитательница удивлялась — читает бегло, считает до ста.
— Откуда такая умница?
— Всей деревней растили, — смеялась я.
В школу пошла с длинными косами до пояса. Каждое утро я их заплетала, подбирала ленты под цвет платья. На первом родительском собрании учительница подошла ко мне:
— Зинаида Ивановна, ваша дочь необыкновенно одарена. Такие дети встречаются нечасто.
Сердце буквально выпрыгивало от гордости. Моя дочь. Моя Алёнушка.
Годы пролетали быстро. Алёнка выросла в настоящую красавицу — высокая, стройная, глаза синие, как безоблачное летнее небо. Брала призовые места на районных олимпиадах, учителя не жалели тёплых слов.
— Мам, я хочу поступать в медицинский, — заявила она в десятом классе.
— Это недешёво, дочка. Как же мы справимся с городом, общежитием?
— Я поступлю на бюджет! — её глаза сияли. — Увидишь!
И поступила. Выпускной я провела в слезах — от радости и от страха. Впервые она уезжала далеко — в областной центр.
— Не плачь, мамочка, — обнимала она меня на вокзале. — Я буду приезжать каждые выходные.
Врала, конечно. Учёба поглотила полностью. Приезжала раз в месяц, потом ещё реже. Но звонила каждый день.
— Мам, у нас была сложная анатомия! А я сдала на отлично!
— Молодец, родная. Ешь хорошо?
— Да, мам. Не волнуйся.
На третьем курсе влюбилась — в Пашу, своего одногруппника. Привезла домой — высокий, серьёзный парень. Пожал мне руку уверенно, смотрел прямо в глаза.
— Хороший, — одобрила я. — Только смотри, учёбу не забрось.
— Мам! — рассердилась Алёнка. — Я диплом с отличием сделаю!
После университета предложили остаться в ординатуре. Выбрала педиатрию — решила лечить детей.
— Ты меня когда-то выхаживала, — сказала она по телефону. — Теперь я других спасать буду.
В деревню заглядывала всё реже. То дежурства, то экзамены. Я не обижалась — понимала. Молодость, город, новая жизнь.
Однажды вечером она неожиданно позвонила. Голос звучал как-то странно:
— Мам, можно, я завтра приеду? Нужно поговорить.
— Конечно, родная. Что случилось?
— Приеду — расскажу.
Я почти не спала всю ночь. Сердце чуяло неладное.
Алёнка приехала бледная, с запавшими глазами. Села за стол, налила себе чай, но руки дрожали так, что ей с трудом удавалось удержать кружку.
— Мам, ко мне приходили люди. Говорят… они мои биологические родители.
Чашка выскользнула из моих рук и разбилась вдребезги о пол.
— Как они тебя нашли?
— По каким-то связям, искали через общих знакомых… Не знаю точно. Женщина плакала. Говорит, молодая была, глупая. Родители заставили отказаться от меня. А потом всю жизнь мучилась от жаления. Искала.
Я молчала. Столько лет ждала и боялась этого момента.
— И что ты им ответила?
— Сказала, что подумаю. Мам, я не знаю, что делать! — Алёнка расплакалась. — Ты для меня — настоящая мама, единственная! Но они тоже страдали все эти годы…
Обняв её, я гладила по волосам, как когда-то в детстве.
— Страдали, говоришь? А кто бросил тебя зимой у путей? Кто не подумал — выживешь ли?
— Она сказала, что положила меня у будки стрелочника, потому что знала — он скоро придёт проверять пути. Только он заболел в тот день…
— Господи…
Мы сидели, обнявшись. За окном сгущались сумерки. Васька терся о ноги, мяукая — просил ужин.
— Я хочу с ними встретиться, — сказала Алёнка через пару дней. — Просто поговорить. Узнать правду.
Сердце сжалось, но я кивнула:
— Правильно, дочка. Ты имеешь право знать.
Встреча назначена была в городском кафе. Я поехала с ней — сидела в соседнем зале, ждала.
Вышла она через два часа. Глаза красные, но взгляд уже был спокойным.
— Ну как?
— Обычные люди. Ей было семнадцать. Родители пригрозили выгнать из дома. Отец даже не знал, что у него есть ребёнок. Она скрывала. Потом вышла замуж за другого, родила ещё двоих детей. Но обо мне не забывала.
Мы шли по весеннему городу. Воздух был наполнен ароматом цветущей сирени.
— Они хотят быть рядом. Познакомить с братьями и сестрой. Отец… биологический… сейчас один. Когда услышал обо мне, плакал.
— И что ты решила?
Алёнка остановилась, взяла мои руки в свои:
— Мам, ты всегда будешь для меня мамой. Та самая, которая растила, любила, верила. Это никогда не изменится. Но я хочу их понять. Не вместо тебя — просто чтобы лучше узнать себя.
Слёзы стояли в горле, но я улыбнулась:
— Я всё понимаю, доченька. И буду рядом.
Она крепко обняла меня:
— Знаешь, она поблагодарила. За то, что ты меня спасла, вырастила такой, какая я есть. Сказала, что я стала лучше, чем могла бы быть с ней — испуганной девчонкой без поддержки.
— Не в этом дело, Алёнушка. Я просто любила тебя. Каждый день. Каждую минуту.
Теперь у Алёнки две семьи. Она познакомилась с братьями — один стал инженером, вторая — учительницей. С биологической матерью они поддерживают связь: иногда звонят, иногда встречаются. Прощение далось нелегко, но моя дочь — сильнее всех.
На свадьбе Алёнки и Паши за одним столом сидели мы с той женщиной. Обе плакали, глядя, как молодые танцуют первый танец.
— Спасибо вам, — прошептала она мне. — За нашу дочь.
— Спасибо тебе, — ответила я. — За то, что доверила мне её судьбу.
Алёнка теперь работает в областной детской больнице, лечит малышей. Когда у неё родилась собственная дочь, она назвала её Зиной — в мою честь.
— Мам, будешь нянчиться? — смеётся дочка, протягивая мне внучку.
— А как же! Буду сказки рассказывать, колыбельные петь. Как тебе когда-то.
Маленькая Зиночка хватает мой палец своими крошечными ручками, улыбается беззубым ртом. Точно так же, как делала Алёнка много лет назад, когда я впервые взяла её на руки и поняла: это судьба.
Любовь не выбирает, кого считать своим. Она просто есть — огромная, как небо над деревней, тёплая, как летнее солнце, вечная, как материнское сердце.