— Анна Сергеевна, документы готовы. Кто будет сопровождать вас домой? — медсестра внимательно посмотрела на хрупкую женщину, чье бледное лицо обрамляли тени под глазами.
— Я… одна справлюсь, — ответила Анна, стараясь придать голосу уверенность.
Медработник обеспокоенно окинула взглядом её фигуру. Неделя после сложных родов, а рядом — пустота. Муж так и не появился ни разу. Лишь короткий звонок: «Не трать время на меня».
Анна бережно взяла Лизу на руки, устроив крошку в согнутом локте. Вторым малышом — Митей — помогла медсестра. Два маленьких свёртка, два новых человечка, за которых она теперь несёт полную ответственность. Сумка легла через плечо, а пакет с пелёнками пришлось зажать в правом локте.
— Уверены, что сможете донести? — медсестра всё ещё колебалась. — Может, вызвать машину?
— Не нужно, до автобусной остановки недалеко.
Недалеко. Всего километр по февральской заснеженной дороге, с двумя новорожденными и швами, которые ныли при каждом шаге. Но просить помощи было некому. А средств на такси едва хватит на молоко и хлеб до конца месяца.
Шаги были маленькими, осторожными. Ветер бросал в лицо колючие снежинки, пакет оттягивал руку, спина ноющая. Однако сквозь тонкие конверты она чувствовала тепло своих детей. Оно согревало лучше любой одежды.
На остановке пришлось ждать. Прохожие спешили мимо, прячась от ветра. Никто не предложил помощь, лишь бросали любопытные взгляды — молодая женщина, одна, с двумя младенцами. Когда подъехал автобус, пожилая пассажирка помогла ей подняться, уступив место.
— К мужу едете? — спросила женщина.
— Да, — соврала Анна, опустив глаза.
В глубине души она надеялась, что Иван просто испугался. Что, увидев своих детей, он осознает свою ошибку. Примет их, полюбит. Ведь они говорили об этом, строили планы. Два года назад, когда он сделал предложение, он сам заговорил о детях: «Хочу сына и дочку, точные копии тебя». Судьба оказалась благосклонна — подарила обоих сразу.
Дом встретил её гулкой тишиной и затхлым воздухом. Немытая посуда в раковине, окурки в банке на столе, пустые бутылки. Она аккуратно уложила малышей на диван, положив под них чистое полотенце. Открыла окно, пропуская свежий воздух, поморщилась от боли внизу живота. — Ваня? — позвала она. — Мы дома.
Из спальни послышался шорох. Иван вышел, запахивая халат. Его взгляд пробежал по детям, сумкам, Анне — равнодушный, холодный. Будто перед ним были чужие люди.
— Шумные, — бросил он, кивнув на спящих близнецов. — Наверное, всю ночь орали?
— Они хорошие, — она сделала шаг вперед, стремясь найти хоть каплю теплоты. — Почти не плачут. Митя только, когда голодный, а Лиза всегда тихая. Посмотри, они такие красивые…
Иван отстранился. В его глазах мелькнуло что-то похожее на отвращение или страх.
— Знаешь, я подумал… — начал он, потирая шею. — Мне это не подходит.
— Что? — Анна замерла, не понимая.
— Дети, пелёнки, постоянные крики. Я не готов.
Анна смотрела на него, ошеломленная. Как можно быть не готовым к собственным детям? Девять месяцев. Девять долгих месяцев он знал, что они появятся.
— Но ты же сам хотел…
— Хотел, передумал, — пожал плечами он, словно речь шла о покупке нового телефона. — Я молодой еще. Хочу жить своей жизнью, а не возиться с памперсами.
Он прошёл мимо, доставая из шкафа спортивную сумку. Начал набрасывать вещи — футболки, джинсы, без особого порядка.
— Ты… уходишь? — её голос стал далеким, чужим.
— Ухожу, — кивнул он, даже не глядя на неё. — Поживу пока у Серёги, потом решу с арендой.
— А мы? — Анна не могла поверить услышанному.
Иван застегнул сумку, наконец обратив на неё внимание — раздражённо, будто она задавала глупый вопрос на важном совещании.
— Вы останетесь здесь. Дом оформлен на тебя, к матери не лезу. Алименты платить не буду — сама решила рожать, сама и справляйся.
Он подошёл к дивану, где спали дети. Митя открыл глаза — такие же тёмные, как у отца. Малыш не плакал, просто смотрел на человека, который дал ему жизнь и сейчас отказывался от неё. — Мне они не нужны, — процедил Иван, отворачиваясь. — Я отказываюсь от этой роли.
Он плюнул прямо на пол, рядом с диваном. Подхватил сумку, куртку и вышел, громко хлопнув дверью. Стекла задрожали, и Лиза тихо заплакала, словно понимая, что произошло.
Анна медленно опустилась на пол. В груди будто раскрылась бездна, куда проваливались все эмоции, кроме оглушительного страха. Она осталась одна. С двумя детьми в доме с печным отоплением, минимальными декретными выплатами.
Лиза плакала всё громче. Митя подхватил — два голоса, сливающиеся в один отчаянный зов. Как будто проснувшись от кошмара, Анна подползла к дивану, взяла их обоих, прижала к себе. Их маленькие тела, их доверчивая беспомощность стали единственной реальностью.
— Тише, мои хорошие, — прошептала она, качая их. — Мы справимся. Я никогда вас не брошу.
За окном ветер гнал снежные вихри, солнце опускалось за горизонт. Первая ночь из многих, которую им предстояло пережить втроём. Без него. Без того, кто мог бы разделить эту ношу. Когда часы показали три часа ночи, Митя наконец уснул. Лиза задремала раньше, наевшись и согревшись. Анна уложила их в импровизированную колыбель — большой картонный ящик из-под микроволновки, выстланный шерстяным одеялом. Печь почти остыла, требовалось добавить дров, но сил подняться уже не было.
— Выживем, — прошептала она в темноту, словно произнося заклинание. — Обязательно выживем.
Эта фраза стала её мантрой на следующие годы.
— Бабушка Клава, Митька совсем не хочет есть кашу! — пятилетняя Лиза вбежала во двор, косички весело подпрыгивали на ходу. — Говорит, она горчит!
— Да не горчит она, — старушка поправила платок, вытерла руки о фартук. — Это гречневая крупа, деточка, она такой и должна быть. А где твой братец?
— В сарае сидит, обиделся, — сообщила Лиза, качнув головой.
Клавдия Петровна вздохнула. Анна уехала на ночную смену на ферму — заменяла заболевшую доярку. Дети остались у соседки, которая за три года стала им второй матерью. Сначала деревня осуждала: мол, не смогла удержать мужа, опозорила семью. Потом приняли — работящая, никогда не жалуется, воспитывает детей в чистоте и порядке.
— Пошли, поговорим с нашим упрямцем, — предложила Клавдия Петровна, беря Лизу за руку.
Митя сидел на перевёрнутом ведре, сосредоточенно ковыряя землю палкой. Худенький, остриженный практически наголо — после случая со вшами в детском саду Анна всех мальчиков так стригла. У Лизы сохранились косички — плакала три дня, когда мама попыталась их состричь. — Почему ты, молодой человек, сестру одну завтракать оставил? — начала старушка, присаживаясь рядом на чурбак.
— Эта каша противная, — буркнул мальчик. — Горчит.
— А знаешь ли ты, чего хочет твоя мама? — Клавдия Петровна мягко провела рукой по его взъерошенным волосам. — Чтобы вы росли здоровыми. Она на ферме с коровами разговаривает, молоко добывает, деньги зарабатывает, чтобы вам была еда. А ты нос воротишь.
Мальчик поднял на неё взгляд, вздохнул и поднялся.
— Ладно, съем. Только с хлебом можно?
— Конечно, с хлебом, маслом и сладким чаем, — согласилась Клавдия Петровна.
Поздним вечером Анна вернулась — уставшая, с покрасневшими от бессонницы глазами, но с улыбкой. В холщовой сумке — бидон молока, буханка хлеба, пакет с карамелью. — Мама! — дети бросились к ней, повиснув на руках.
— Мои любимые, — она присела, крепко обняла обоих. — Как без меня тут было?
Лиза говорила без умолку: про кошку, которая принесла котят, про новое платье, которое бабушка Клава сшила из своего старого, про то, как Митька не хотел есть кашу, но потом всё-таки съел.
— А скоро в саду праздник, — закончила она, переводя дух. — Для пап и мам.
Анна замерла, глядя на дочь. Та смотрела невинно, не понимая, какую боль только что причинила. — Надо позвать папу, — вдруг добавил Митя. — Как у всех.
Анна медленно выдохнула, чувствуя, как сжимается горло. Вот он — момент, которого она боялась. Дети подросли и начали задавать вопросы.
— У вас нет папы, — сказала она тихо.
— Почему? — удивилась Лиза, наклонив голову. — У Сашки Петрова есть папа, у Маринки есть, даже у Кольки хромого, который всех дерёт, есть. Почему у нас нет?
— Ваш папа… — Анна говорила тихо, но уверенно. — Он ушёл, когда вы появились на свет. Не захотел быть частью нашей жизни.
— Значит, он нас не любит? — Митины глаза наполнились слезами.
— Я не знаю, малыш, — она ласково провела ладонью по его коротко стриженной голове. — Но я люблю вас. За всех. За каждого.
Той ночью дети впервые плакали не от голода или боли, а от осознания того, что чего-то важного в их жизни нет. Анна устроилась между ними, обнимая обоих, и начала рассказывать сказки — не о принцах и королевствах, а о маленьких лесных жителях, которые были счастливы даже без отца, потому что у них была заботливая мама-зайчиха.
— Как это «отказываем»? — голос Анны дрожал от возмущения, руки были так крепко сжаты в кулаки, что побелели костяшки.
Алла Викторовна, полная женщина с ярко-рыжими волосами, нервно перебирала документы.
— Анна Сергеевна, понимаете, мест в летнем лагере ограничено. Приоритет отдается тем, кто действительно нуждается.
— Мы как раз такие! Я одна их поднимаю!
— Формально же вы работаете сразу на двух работах. Ваш доход выше прожиточного минимума.
— А что мне делать? — воскликнула Анна. — Прекратить трудиться? На одну зарплату троих не прокормишь!
Заведующая вздохнула, сняла очки.
— Анна, я сочувствую. Честно. Но решение принимает комиссия, а не лично я. Есть семьи, которые находятся в ещё худших условиях. С многодетными детьми, с инвалидами…
— У нас отец бросил детей. Ни копейки алиментов. Я работаю как проклятая, чтобы они хотя бы ели! — Анна чувствовала, как ком подкатывает к горлу.
Алла Викторовна замолчала, затем подошла к шкафу и достала папку.
— Есть другой вариант, — тихо произнесла она. — Путёвки для детей из неполных семей, где один из родителей будет трудиться в лагере. Нам как раз нужны помощники на кухне.
— Я готова, — быстро ответила Анна. — К любой работе.
— Отпуск формально — отдых с детьми, а фактически — работа, — предупредила заведующая. — Будет непросто.
— Справлюсь. Возьму отпуск именно на эти дни.
Именно так Митя и Лиза впервые увидели море — благодаря социальной путёвке, пока их мать мыла посуду и чистила овощи в пионерском лагере «Ласточка». Это стоило того — они вернулись окрепшими, загорелыми. Митя вырос на пять сантиметров, Лиза научилась плавать. Главное — больше не задавали вопросов про отца.
— Сидоров, ты совсем без мозгов? — Лиза встала между шестиклассником и своим братом, широко расставив ноги. — Дотронешься до него ещё раз — получишь!
Сидоров, долговязый парень с покрасневшим лицом, оскалился.
— Что, Митяй, за юбку сестры прячешься? Маменькин сынок!
— Отстань от него, — Лиза стиснула кулаки.
Митя молчал, уткнувшись взглядом в землю. На лице красовался набирающий силу синяк, губа кровоточила. В десять лет он всё ещё был самым маленьким в классе — тощий, нервозный, всегда с книгой.
— Безотцовщина, — Сидоров сплюнул себе под ноги. — И сами такие же — ни папки, ни мозгов.
Рука Лизы сама собой метнулась вперёд, врезавшись в его щёку с такой силой, что тот отшатнулся. Мгновение он растерянно моргал, потом попытался замахнуться, но не успел — Митя рванул вперёд, словно маленький торпедоноситель, и врезался ему в живот. Сидоров охнул, согнувшись. Близнецы, не сговариваясь, помчались прочь.
Остановились только у старой водокачки, тяжело дыша, с горящими щеками.
— Зачем ты полез? — повернулась Лиза к брату.
— Хотел защитить тебя, — пробурчал Митя, вытирая кровь со щеки. — Из-за меня всё.
— Ты дурак, — фыркнула Лиза, доставая платок и смачивая его водой из колонки. — На, приложи к губе.
Они сидели молча на ржавой трубе. Вечер опускался, где-то в деревне коровы возвращались с выпаса.
— Ма узнает, рассердится, — нарушил молчание Митя. — Объяснит нам.
— Не рассердится, — качнула головой Лиза. — Она поймёт. Она всегда всё понимает.
Анна действительно встретила их спокойно. Обработала разбитую губу сына, приложила холодное полотенце к синяку. Выслушала сбивчивый рассказ Лизы. А потом произнесла: — Я вами горжусь. Вы защищали друг друга.
— Но драться нельзя, — неуверенно заметил Митя.
— Да, драться нельзя, — согласилась Анна. — Но позволять обижать тех, кого любишь, тоже нельзя.
Она обняла их — уже не малышей, а подростков на пороге новой жизни. Её надежда, её смысл, её сердце, разделённое на два.
— Ма, а папа правда был плохим человеком? — внезапно спросил Митя.
Анна вздрогнула. Они давно не говорили о нём. Его образ стал блекнуть, становиться тенью в углу памяти.
— Нет, — медленно ответила она. — Не плохим. Просто слабым. Он испугался ответственности.
— А где он сейчас? — Лиза подняла на неё глаза.
— Не знаю, дорогая. Где-то в городе, может быть. Возможно, создал другую семью.
— Мы ему не нужны? — Митя теребил край футболки.
— Но мы нужны друг другу, — твёрдо сказала Анна. — Этого достаточно.
Эту ночь она провела без сна. Дети подрастали, вопросы становились всё сложнее. Она знала: рано или поздно придёт момент, когда им придётся узнать всю правду — без прикрас, без смягчений. О том, как их отец отказался от них с первого дня. Как плюнул рядом с их кроваткой. Как уходил, даже не обернувшись.
Но сейчас им было всего десять, и их мир ещё можно было немного укрыть.
Прошло несколько лет.
Лиза первой заметила его. Мужчина маячил у школьного забора, переминаясь с ноги на ногу, выискивая кого-то среди учеников. Потертая куртка, растрепанные волосы с проседью, лицо с больным румянцем. Но что-то в чертах лица, в разрезе бровей, в форме подбородка заставило её внутренне сжаться.
— Митя, — она потянула брата за рукав. — Посмотри.
Митя поднял голову от книги, последовал за её взглядом. Его глаза — точно такие же, как у мужчины у забора — округлились.
— Это… — начал он, но осекся.
Мужчина заметил их. Что-то дрогнуло на его лице — брови поползли вверх, глаза расширились, губы раздвинулись, будто он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Он сделал неуверенный шаг вперед, подняв руку — то ли здороваясь, то ли пытаясь защититься от собственных демонов.
— Здравствуйте, — его голос прозвучал хрипло. — Вы ведь… Лиза и Митя? Дети Анны?
Дети молчали. Десять лет — целая вечность — разделяла их с этим человеком. 13 лет вопросов без ответов.
— Я ваш отец, — произнёс он, когда пауза стала невыносимой. — Иван.
— Мы знаем, — холодно ответила Лиза, инстинктивно сделав шаг вперед, закрывая брата. — Что вам нужно?
Иван поморщился, словно от боли, вызванной её вопросом.
— Хотел поговорить. Просто увидеть вас. Я… много думал в последнее время.
Его голос звучал глухо, как будто исходил из глубины колодца. От него пахло алкоголем и дешёвыми сигаретами. Его серые глаза — те самые, что унаследовал Митя, — смотрели с какой-то собачьей покорностью.
— Мама дома, — сказал Митя, нарушая молчание. — Если хотите поговорить, идите к ней.
— Я к вам пришёл, — Иван сделал ещё шаг вперед. — Просто поговорить. Узнать, как вы… живёте.
— Без вас, — отрезала Лиза, выпрямив спину, как страж перед воротами замка. — Растём без вас. Зачем теперь появляетесь? 13 лет прошло.
От её слов Иван ссутулился, опустил плечи. Такой реакции он явно не ожидал — такого ледяного приёма, такой прямолинейности от ребёнка.
— Я знаю, что виноват, — пробормотал он. — Знаю, что не имею права ничего требовать… Но жизнь меня ударила, снова и снова. Всё потерял — работу, крышу над головой, здоровье. А теперь думаю, может, ещё не поздно? Может, хоть начать знакомиться?
Голос его дрогнул на последних словах — как струна, которую слишком сильно натянули. Митя уставился на свои ботинки, сжимая край куртки. Видеть отца таким — словно наблюдать за птицей, которая упала с ветки, но всё ещё дышит. Лиза же оставалась непоколебимой — каждая клеточка её тела выражала решимость.
— Увидели, — произнесла она ровно. — Узнали. Теперь мы идём домой, к маме. Она нас ждёт.
— Подождите, — Иван протянул руку, словно пытаясь остановить их. — Я правда… Я мог бы… Может, встречаться иногда? Я бы мог забирать вас из школы, помогать…
— Вы вообще знаете, в каком мы классе? — Лиза прищурилась. — Где живём? Что любим? Что умеем? Что нас волнует?
Каждый вопрос был ударом, каждый — жгучим напоминанием о том, сколько времени он потерял. Иван молчал, опустив глаза.
— Вы ничего о нас не знаете, — продолжила девочка, и её голос дрожал от сдерживаемого гнева. — И не имеете права просто так появляться, словно ничего не случилось. Словно не вы плюнули тогда на пол рядом с нашими кроватками!
— Лиза! — Митя сделал шаг назад, удивлённо хлопая глазами. — Откуда ты знаешь?
— Мама рассказала, когда я спросила, — голос Лизы был твёрдым, взгляд не отрывался от Ивана. — Вы ушли, даже не оглянувшись. А она осталась. Одна с двумя детьми, без средств, без поддержки. И справилась. Без вас.
— Я был молод… — пробормотал Иван, опуская глаза. — Неопытным. Испугался ответственности.
— А она? — Лиза качнула головой. — Ей было всего двадцать шесть. Но она не испугалась.
Иван ещё ниже склонил голову. Его плечи опустились, словно под грузом всех пропущенных лет, всех невыученных уроков, всех несказанных слов. — Вы для нас чужие, — тихо, но уверенно произнёс Митя. — Полные незнакомцы.
— Вы предали нас, — добавила Лиза, её голос звенел сталью.
Они развернулись и пошли прочь, прижимаясь друг к другу, как всегда делали перед лицом опасности. Иван смотрел им вслед, и впервые за долгое время его глаза наполнились настоящими слезами.
Когда они вошли в дом, Анна сразу поняла — что-то случилось. Бледность лица Мити и напряжение в позе Лизы говорили сами за себя. На кухне пахло свежей выпечкой — она только что достала из духовки их любимый яблочный пирог.
— Что произошло? — Анна вытерла руки о полотенце, подходя к детям.
— Отец приходил, — выпалил Митя. — К школе.
Анна замерла на месте. Это имя, которое они старались не произносить годами, повисло в воздухе, словно грозовая туча.
— Иван? — имя, запрятанное глубоко в памяти, едва сорвалось с её губ, и она почувствовала, как ноги предательски задрожали. — Зачем он явился?
— Он начал распинаться про перемены, — фыркнула Лиза. — Мол, жизнь его искалечила, всё потерял, а теперь вспомнил о нас. Хотел начать «знакомство».
— И что вы… — Анна опустилась на стул, крепко сцепляя пальцы, чтобы не дрожали, — что вы ему ответили?
— Правду, — Митя встретился с матерью взглядом. — Что он нам никто. Что предательство нельзя забыть.
Анна закрыла лицо руками. Внутри бушевала буря чувств: гнев на Ивана, осмелившегося вторгнуться в их мир спустя годы, тревога за детей, столкнувшихся с этим, и странное облегчение от того, что он всё ещё живёт, помнит их существование.
— Эй, — Лизина ладонь легла на её плечо, теплая и надежная, как будто она уже стала взрослой. — Не переживай так сильно. Мы справились. Сказали всё, что следовало.
— Простите, — Анна подняла покрасневшие глаза. — Простите, что вам пришлось это пережить. Я всегда боялась этой встречи, но… не думала, что она случится так рано.
— Рано? — Митя усмехнулся горько. — Прошло целых 13 лет!
— Для меня это всё ещё вчера, — тихо призналась Анна. — Каждый день словно вчера. Каждый день я боялась, что он вернётся. И каждый день боялась, что не вернётся.
— А ты… хотела его возвращения? — осторожно поинтересовалась Лиза.
Анна долго молчала, изучая лица детей. В них она видела черты Ивана — форму глаз, изгиб подбородка, разрез бровей. Но характеры, души, сердца были совершенно другими — сильными, честными, цельными. — Нет, — наконец ответила она. — Я не желала его возвращения. Потому что без него мы стали лучше. Сильнее. Настоящей семьёй.
Они обнялись — три тела, три сердца, бьющиеся в едином ритме.
— Он может прийти сюда, — сказала Анна, когда они наконец отстранились.
— И что тогда? — Митя поднял глаза.
— Тогда мы повторим то же, что и вы, — Анна выпрямила спину. — Скажем, что он чужой. Что мы прожили без него. Что слишком поздно.
Он появился на следующее утро. Они завтракали, когда в дверь постучали — неуверенно, робко. Анна встала, поправила блузку, собрала плечи в одну линию. — Я открою, — объявила она.
Иван стоял на пороге — осунувшийся, постаревший, с тёмными кругами под глазами и преждевременной сединой. От него пахло дешёвыми духами — видно, где-то выпросил рубашку, даже погладил. Щеки аккуратно выбриты, волосы аккуратно уложены. Но морщины вокруг глаз, вздутые вены на висках и желтоватый оттенок кожи выдавали всю правду.
— Привет, Ань, — его голос дрогнул, звучал как скрип старой двери.
Анна рассматривала его, как экспонат в музее — с интересом, но без эмоций. Как странно, когда-то этот человек был центром её мира, а теперь вызывал такие же чувства, как случайный попутчик в автобусе до города. — Зачем пришёл? — спросила она холодно. — Дети уже всё сказали вчера.
— Я хотел поговорить с тобой, — он переминался с ноги на ногу. — Только с тобой, Ань. Серьёзно.
— О чём? — она скрестила руки на груди.
— Обо всём, — он сделал шаг вперёд. — О том, как я ошибся. Как всё испортил. 13 лет промотал… И вот проснулся, а жизни нет. Ни дома, ни семьи…
— И решил вспомнить о детях? — она приподняла бровь. — Удобно.
— Не так! — он повысил голос, но тут же сбавил тон. — Прости. Я действительно… Я осознал всё. Понял масштаб своей ошибки. Хочу исправиться. Буду помогать, давать деньги…
— Откуда? — она усмехнулась. — Ты ведь сам признался — ничего не имеешь.
— Заработаю, — он выпрямился. — Я могу работать. Я ещё не совсем потерян.
Анна молча изучала его. Перед ней стоял другой человек — не тот, которого она знала. Она видела весь его путь: от молодого, беззаботного парня, за которого вышла замуж, до малодушного труса, бежавшего от ответственности, и сейчас — до отчаявшегося человека, ищущего утешения. — Они не простят тебя, — наконец заговорила она. — Может быть, я смогу. Со временем. Но они — никогда.
— Почему? — он выглядел искренне удивлённым.
— Потому что они всё знают, — Анна подняла голову. — Не помнят, конечно, они были слишком малы. Но я рассказала им. Про то, как ты плюнул рядом с их кроватками. Как заявил, что они тебе не нужны. Как просто ушёл, даже не оглянувшись.
Иван побледнел, словно призрак.
— Аня, я не соображал… был пьян… не понимал последствий…
— А я понимала, — перебила она. — Каждую секунду этих лет. Когда у Мити была пневмония, и я три ночи не спала, меняя компрессы. Когда Лиза сломала руку на качелях, а денег на такси не было, и я несла её два километра до медпункта. Когда трудилась на нескольких работах, чтобы они были сыты и одеты.
Она говорила спокойно, без эмоций, как будто перечисляла факты — что было, что есть, что будет.
— Ваня, — она впервые назвала его по имени, — здесь тебе не место. У меня нет к тебе ненависти, правда. Только усталость. И благодарность.
— Благодарность? — он нахмурился, не понимая.
— За то, что ушёл, — просто ответила она. — Если бы ты остался, всё могло быть хуже. Для всех. А так… мы выросли. Стали сильнее. Лучше.
— Аня, дай мне возможность, — он протянул руку. — Я буду стараться. Буду помогать. Буду…
— Мама, ты в порядке? — Митя возник в дверном проёме, за ним — Лиза. Они заняли позиции по обе стороны от Анны, словно защитники.
— Всё хорошо, — она положила руки им на плечи. — Иван уже уходит.
Он застыл перед ними, словно перед непреодолимой стеной. Женщина с первыми морщинками у глаз и двое детей с его чертами — те же брови, те же скулы, тот же разрез глаз — но с совершенно чужими душами внутри. Они сомкнули плечи, создавая живой щит. Семья — настоящая, цельная, созданная в борьбе с трудностями. Без него.
— Нам не о чем говорить, — Митя смотрел ему прямо в глаза. — Просто уходи.
— Вы вычеркнули нас из своей жизни, — голос Лизы звенел, как натянутая струна. — Теперь наша очередь.
Иван опустил голову. Медленно повернулся, спустился с крыльца. Пошёл прочь по пыльной дороге — согбенный, постаревший, одинокий.
Анна провожала его взглядом, и впервые за много лет почувствовала полное освобождение. Будто последняя связь с прошлым, наконец, оборвалась. — Пойдёмте, — она обняла детей. — Пирог остывает.
Они вернулись в дом, закрыли дверь. Уселись за стол — втроём, как всегда. Чай дымился в чашках, яблочный пирог источал аппетитный аромат. За окном грачи сновали на старом тополе, солнечные лучи проникали через тюлевые занавески.
— Мам, — Лиза положила голову ей на плечо, — тебе грустно?
— Нет, — Анна поцеловала дочь в макушку, потом сына. — Я не одна. У меня есть вы. А у вас — я. Этого достаточно.
Они ели пирог, разговаривали о будничных вещах — о школе, о планах на выходные, о новорождённых телятах на ферме. О реальной жизни, которую строили вместе, своими руками.