Катя сидела на полу, расправляя фату на коленях, когда Борис встал в дверях с ключами в руке. Последний стежок, завтра свадьба. Пять лет отношений, три года разговоров о будущем, полгода подготовки. И вот он стоит, смотрит на неё мёртвым взглядом и говорит:
— Свадьбы не будет, если ты не поедешь к моей маме. Сейчас.
Катя не сразу подняла голову. Сначала сложила фату, положила на стул, вытерла пальцы о джинсы. Потом посмотрела на него. Он стоял напряжённо, как всегда в последние месяцы — будто собирался прыгнуть, но боялся оттолкнуться. Инженер-сметчик, человек, который всю жизнь просчитывал риски. И вот принёс ей ультиматум за сутки до их свадьбы.
— Ты серьёзно, Борис?
— Мама хочет поговорить про ипотеку. Она считает, что это слишком рискованно, и если ты не выслушаешь её, то завтра я не приду в загс.
В груди что-то оборвалось, но Катя не показала. Пять лет его мать влезала в каждое решение. Какую квартиру снимать, куда ехать летом, сколько Катя должна зарабатывать. И теперь — за день до свадьбы — Тамара Семёновна решила проверить её ещё раз.
— Хорошо. Поехали.
Они ехали в тишине. Туман лёг на дорогу густо, фары выхватывали несколько метров. Катя думала о своей пекарне, которую открыла четыре года назад на последние деньги. Как вкалывала по шестнадцать часов, чтобы выйти в плюс. Как Борис тогда говорил, что гордится. А его мать — что это баловство.
— Мама просто волнуется, — наконец сказал Борис. — Ипотека — серьёзно. Она хочет убедиться, что ты понимаешь ответственность.
Катя обернулась. В полумраке его лицо казалось чужим.
— Мы обсуждали ипотеку месяц назад. Ты всё просчитал сам. Зачем спрашивать разрешения у неё за день до свадьбы?
Он молчал. Потом:
— Она моя мать. Я не могу игнорировать её мнение.
Катя отвернулась к окну. В этот момент поняла — не удивлена. Просто устала.
Квартира Тамары Семёновны пахла лавандой и старыми бумагами. Та встретила их в строгом костюме, без улыбки. Не поздоровалась. Прошла в гостиную, ожидая, что последуют.
Катя села на край дивана. Борис — рядом с матерью. Тамара Семёновна сложила руки и посмотрела долгим оценивающим взглядом:
— Завтра вы станете семьёй, и я имею право знать, что ждёт моего сына.
Пауза.
— Эта ипотека. Борис будет платить основное, это понятно. Но если возникнут трудности, если его работа потребует больше времени, готова ли ты закрыть свою пекарню и найти нормальную работу, чтобы поддержать его?
Катя медленно выдохнула. Посмотрела на Бориса — тот отвёл взгляд.
— Тамара Семёновна, моя пекарня приносит доход три года. Почему вы считаете её несерьёзной?
— Потому что это не карьера. Это хобби. Борис — инженер, ему нужна поддержка. Ему нужна жена рядом, а не женщина, которая пропадает на кухне до ночи.
Внутри что-то сжалось, потом разжалось — резко. Катя выпрямилась:
— Я не собираюсь отказываться от своего дела, чтобы кто-то почувствовал себя важнее. Мудрость жены — не капитуляция. Это партнёрство. Если Борис считает иначе, пусть скажет сам.
Она повернулась к нему. Он сидел, уставившись в пол. Молчал. Будто его здесь не было.
Тамара Семёновна поджала губы:
— Вижу, ты не готова к жертвам. Семья — не про «я хочу», а про «мы должны». Если не понимаешь этого сейчас, завтра будет поздно.
— Тамара Семёновна, — Катя встала. — Вы хотите, чтобы я отказалась от себя. Но я не буду этого делать. Если Борису нужна тень, а не жена — ему не нужна я.
Борис дёрнулся, поднял голову, но ничего не сказал. Посмотрел на мать, потом на Катю — и снова опустил взгляд.
Катя взяла сумку:
— Поехали. Или оставайся. Мне всё равно.
Он пошёл за ней.
Дома Катя налила воды, выпила залпом. Руки дрожали, но она не давала себе сорваться. Борис стоял у двери, как провинившийся школьник.
— Катя, ты не понимаешь. Мама боится, что нам будет тяжело. Она не хотела обидеть.
Катя поставила стакан. Медленно. Обернулась:
— Позвони ей. Сейчас. И скажи, что наша семья — я и ты. Что её мнение важно, но не решающее. Что она больше не будет проверять меня каждый раз.
Борис побледнел:
— Ты не можешь требовать этого. Она моя мать. Я не могу поставить её на место.
— Можешь. Не хочешь.
Он замер. Потом заговорил быстро, сбивчиво:
— Преувеличиваешь. Она просто переживает. Все матери так. Завтра поженимся, всё наладится. Ей нужно время привыкнуть.
Катя слушала и вдруг поняла — устала. Устала объяснять, доказывать, ждать, что он наконец вырастет и выберет её, а не маму.
Прошла в комнату, к чехлу с платьем. Белое, кружевное, на заказ. Так долго выбирала. Представляла, как они скажут друг другу «да», как начнётся их жизнь. Сейчас, глядя на платье, чувствовала пустоту.
— Свадьбы не будет.
Борис замер:
— Что?
— Я отменяю.
Он бросился к ней, схватил за руки:
— Не можешь! Всё готово! Гости, ресторан! Из-за одного разговора разрушить всё!
Она высвободилась:
— Не из-за разговора. Из-за пяти лет. Из-за того, что каждый раз выбираешь её. Из-за того, что сегодня принёс ультиматум и заставил доказывать, что я достойна. Ты сам сказал: не приеду — свадьбы не будет. Вот я и приехала. Выслушала. И говорю: свадьбы не будет. Потому что не хочу замуж за человека, который не умеет меня защитить.
Борис упал на колени:
— Катя, прошу. Я исправлюсь. Завтра поговорю с мамой. Обещаю. Только не отменяй.
Катя смотрела сверху вниз. Он был жалким. И это было страшнее всего — понять, что человек, которого любила пять лет, просто мальчик, боящийся расстроить маму.
— Ты не вырос, Борис. Всё ещё сын, не мужчина. И я не хочу быть ещё одной, кто решает за тебя, когда пора повзрослеть.
Он сидел, закрыв лицо. Потом встал, попятился к двери:
— Пожалеешь. Останешься одна. Будешь жалеть.
Катя молчала. Проводила взглядом. Замок щёлкнул. Она вернулась к платью, повесила в шкаф, закрыла дверцу.
Кончено.
Утром Катя встала рано. Обзвонила гостей, извинилась, отменила ресторан, фотографа. Коротко: обстоятельства изменились. Без объяснений.
Потом открыла ноутбук, начала искать коммерческие помещения. Давно хотела расширить пекарню. Деньги, копленные на свадьбу, пойдут на аренду. Никакой ипотеки. Никаких совместных планов.
Телефон звонил. Борис. Потом Тамара Семёновна. Катя не брала.
Через три дня Борис написал длинное сообщение — понял всё, поговорил с матерью, готов измениться. Катя прочитала и удалила. Поздно.
Подруга рассказала через неделю: Борис вернулся к матери, съехал из квартиры, живёт с ней. Тамара Семёновна всем говорит, что невеста бросила сына, сломала жизнь.
Катя усмехнулась. Борис ничего не потерял — просто вернулся туда, где всегда был.
А она потеряла иллюзию. Пять лет иллюзии. И это было освобождением.
Полтора месяца спустя Катя арендовала помещение в центре, с большими окнами. Наняла помощниц, запустила корпоративные заказы, договорилась с кофейнями. Работы стало втрое больше, но она не чувствовала усталости. Чувствовала, что живёт.
Однажды вечером в дверь постучали. За стеклом — Тамара Семёновна. Одна.
Катя открыла:
— Не продаю после семи.
Тамара Семёновна выглядела старше. Лицо осунулось, под глазами тени. Стояла, сжимая ручку сумки. Выдохнула:
— Он уволился.
Катя ждала.
— Борис уволился. Сказал, устал, нужен перерыв. Сидит дома три недели. Ничего не делает. Резюме не рассылает. Я пыталась говорить, но он не слушает. Он сломался.
Катя сложила руки:
— И что вы хотите?
Тамара Семёновна подняла глаза. В них мольба.
— Поговори с ним. Он тебя слушал. Может, ты…
— Нет. Не могу и не буду. Вы хотели, чтобы он был при вас, слушался, жил по вашим правилам? Вот он ваш. Полностью. Разбирайтесь сами.
Тамара Семёновна побледнела:
— Я хотела ему лучшего. Боялась, что ты…
— Что заберу? Так и забрала бы. Если бы он сам хотел. Но выбрал вас. Вы выиграли, Тамара Семёновна. Радуйтесь.
Катя взяла ключи, вышла, заперла дверь. Тамара Семёновна стояла на тротуаре — маленькая, растерянная. Катя прошла мимо, не оглядываясь.
Через два месяца Катя получила крупный корпоративный заказ. Подписывая договор, услышала от менеджера:
— У нас недавно нового сметчика взяли. Борис вроде. Странный, молчит всё время. Говорят, на прежнем месте проблемы были.
Катя кивнула, сделала вид, что неинтересно. Вечером, вернувшись домой, засмеялась. Борис встал с дивана. Хоть что-то сдвинулось. Но это уже не её дело.
Она открыла окно. Январский воздух резкий, холодный. Катя вдохнула и поняла — не злится больше. Не жалеет. Не ждёт. Просто живёт. Без оглядки на того, кто поставил ультиматум: его мама или никого.
Могла выбрать его маму. Могла согнуться, промолчать, закрыть пекарню, стать удобной. Сейчас сидела бы в квартире с Борисом, который молчит, пока мать звонит каждый вечер и спрашивает, что они едят.
Катя закрыла окно. На столе лежал договор, рядом эскиз нового торта. Её торта. Её заказа. Её жизни.
Завтра встреча с поставщиком оборудования. Послезавтра — с дизайнером насчёт вывески. Жизнь шла. Без свадьбы. Без Бориса. Без Тамары Семёновны, которая так боялась отпустить сына, что сломала его.
Карма. Борис получил, чего хотел — остался с мамой. Потерял остальное. Катю. Себя. А Тамара Семёновна получила сына рядом — пустую оболочку, неспособную ни на что.
Катя никому не мстила. Просто ушла. Этого оказалось достаточно.
Прошло восемь месяцев. Пекарня разрослась — второй филиал, онлайн-заказы, ученицы. Работы море, но Катя не чувствовала жертвы. Она строила своё.
Выходя из банка после встречи по расширению, увидела Бориса. Шёл с пакетами продуктов, ссутулившийся, постаревший. Взгляды встретились. Он замер, хотел заговорить.
Катя кивнула — вежливо, как знакомому — и пошла дальше.
Не было жалости. Не было злости. Только благодарность. За то, что показал, кто он, до свадьбы, а не после. За то, что дал шанс выбрать себя.
Села в машину, завела мотор. В зеркале мелькнула его фигура — стоял, смотрел вслед.
Иногда отменённая свадьба — не поражение. Это лучшее, что могло случиться.
Если понравилось, поставьте лайк, напишите коммент и подпишитесь!