— Как тебя зовут, милая? Женя? — спросила Тамара Венеровна, медленно и с достоинством собирая со стола тарелки, бокалы и салфетки, будто проводя церемонию очищения после вторжения чужака. Её движения были точными, как у хирурга, — ни капли жеста лишнего, ни одного взгляда, в котором не читалась бы скрытая оценка. Поднос, груженный посудой, она вручила Евгении — девушке, что сидела рядом с её сыном Виктором, — с таким видом, будто передавала не кухонную утварь, а символ власти, который та, очевидно, не заслужила.
— Кухня — там, — указала она тонким, почти царственным жестом на длинный коридор, утыканный дверями, как будто в каждом из них скрывалась тайна, доступная лишь избранным. Голос её звучал холодно, как лёд, но под ним бурлила лава сарказма и недоверия.
Евгения — высокая, стройная, с золотистыми волосами, струящимися по плечам, как солнечный свет по водной глади, — двадцатитрёхлетняя девушка с глазами, полными искренности, — на мгновение замерла. Её длинные ресницы дрогнули, как крылья мотылька, поражённого светом. Она оглянулась на Виктора, но тот уже исчез, закрыв за собой дверь. По просьбе матери он ушёл в магазин за «бутылочкой красного сухого» — так, будто это было что-то вроде ритуального подношения. Но Евгения, никогда не пившая ни капли алкоголя, мгновенно почувствовала фальшь. Где же тогда исчезла первая бутылка вина, стоявшая на столе? Кто её выпил? Или… может, её вообще не было?
Она включила воду, и струя зашумела, как прилив, унося с собой остатки еды, но не тревоги. В голове крутились вопросы, один другого острее: Зачем Виктора отправили за вином, если никто не пьёт? Почему мать так настойчиво хочет остаться со мной наедине? Неужели я настолько ей не нравлюсь?
— Пойдём, — властно бросила Тамара, — пока ты будешь мыть посуду, мы с тобой поговорим по душам.
И Евгения поняла: это не предложение. Это приговор.
Она стояла у раковины, терла тарелку за тарелкой, чувствуя, как холодная вода обжигает кожу, а в голове нарастает тревожный гул. И тут, как гром среди ясного неба, раздался голос Тамары:
— Давай поговорим начистоту. — Она наблюдала за каждым движением девушки, как хищник за своей добычей. — Если ты, милая, рассчитывала на то, что вышла замуж за богатого жениха с квартирой и машиной — о, как же ты ошибаешься!
Её голос был ледяным, но под ним скрывался вулкан цинизма.
— Та самая «однушка», где сейчас живёт Витя? Это — моя квартира. У него там нет даже доли. И эта хрущёвка, где мы сейчас находимся — тоже записана на меня. А машина? Это не подарок, а кредит. Пять лет платить, и каждый месяц — как гвоздь в гроб его свободы. Так что, поверь, не до свадеб.
Она сделала паузу, давая словам осесть, как пыль после взрыва.
— Если ты любишь моего сына за его ум, за его доброту, за его улыбку — вперёд, я не стану тебе мешать. Но не проси свадьбы. И уж тем более — не заводи с ним детей. Я не собираюсь становиться бабушкой в ближайшие десять лет. Я не хочу нянчиться с внуками, пока мой сын ещё даже не повзрослел.
Евгения резко выключила кран. Посуда осталась недомытой. Она медленно повернулась, её глаза горели.
— Вы так категорично судите обо мне… потому что я приезжая? Потому что я приехала из деревни, название которой вы даже не запомнили?
Тамара усмехнулась, как будто услышала что-то забавное.
— Ну конечно! Как только ты открыла рот и сказала, что приехала учиться, сбежав из глухомани, я сразу всё поняла. Ты думаешь, что твои длинные ноги и распущенные волосы — это твой билет в светлое будущее? Что Витя, как мальчик, сразу растает и бросится на колени? Наивная! Я планирую женить сына не раньше чем через семь лет. Он ещё ребёнок! Ему нужно пожить, попорхать, почувствовать вкус жизни, влюбиться, разочароваться, стать мужчиной! А вы, женщины, — вы ведь все одинаковы! Только оторвались от маминой юбки — и сразу: замуж, семья, дети! Рожать, как кролики!
Евгения тряхнула головой, золотые пряди взметнулись, как флаг свободы.
— Я вас поняла, — сказала она твёрдо. — Дальше можете не продолжать.
Она направилась к двери, но Тамара вдруг рассмеялась — сухо, зловеще.
— Нет, погоди! Я ещё не всё сказала. Ты ведь уже взрослая? Зрелая? Знаешь, чего хочешь? У меня есть для тебя отличный вариант. Мой младший брат. Петр. Сорок лет. Преподаватель в университете. Своё жильё. Своя машина. И, что самое главное — он ищет жену. Настоящую. Семью. А ты — как раз та, кто хочет создать семью. Вот и идеальная пара!
На её лице расплылась самодовольная улыбка, будто она только что заключила сделку века.
Евгения замерла. Открыла рот. Закрыла. Покачала головой, не веря своим ушам.
— А знаете, — вдруг сказала она, и в голосе её зазвучала странная, почти ледяная улыбка, — вы, возможно, правы. Вы так ловко раскрыли мои «планы», что, пожалуй, я не откажусь от знакомства с вашим братом. Сорок лет — неплохой возраст. Самостоятельный человек. Без маминого контроля. Почему бы и нет?
Тамара рассмеялась, довольная собой.
— Вот и отлично! Значит, так: ты сейчас уйдёшь, перестанешь отвечать на звонки моего сына. Вы с ним порвёте. А завтра — в шесть вечера — приходи в кафе «Сибарит». Я дам Петру твой номер. Он сам тебе позвонит.
— Хорошо, — улыбнулась Евгения, чуть пожав плечами. — Я пойду.
— Пока-пока! — помахала рукой Тамара, закрывая дверь. И, оставшись одна, прошептала, глядя в зеркало:
— Как ловко я её спровадила! Глаз у меня намётан — сразу вижу будущую содержанку. А то ишь, сидит, глазки потупила, волосы развела, ножками своими выставила… Нет, так нельзя!
Когда Виктор вернулся с «бутылочкой», мать встретила его с торжествующим видом:
— Ушла твоя Женечка. Расфыркалась и ушла! Я попросила помочь с посудой — а она, видите ли, испугалась за маникюр! Неженка! Белоручка! Что ты ко мне привёл, а?
Виктор взорвался:
— Мам! Ты вообще её не знаешь! Женя — не «неженка»! Она учится, работает, помогает своей семье, а по выходным — в хосписе! Волонтёр! Она не из тех, кто боится трудностей! Ты просто не захотела её понять!
А тем временем Евгения стояла перед сестрой — Аллой, женщиной сорока лет, скромной, тихой, с волосами цвета старой бумаги.
— Ну смотри, — сказала она, поворачивая сестру к зеркалу.
Алла ахнула. Вместо тонкой косы — длинные, светлые, как пшеница, пряди. Она схватилась за волосы, как будто пытаясь вернуть прежнее.
— Я стала чучелом! — вскричала она. — Что ты наделала?!
— Нет, сестра, — мягко сказала Женя, — ты — красотка. А теперь примерь моё платье.
— Нет! Я пойду в джинсах!
— Но Пётр должен увидеть, какая у тебя тонкая талия, какие красивые ноги!
— Пусть вообще не смотрит! — разозлилась Алла.
— Просто примерь. Ты полюбишь этот материал — он как вторая кожа.
Через минуту Алла стояла перед зеркалом в платье. И замерла.
— Это… я?
— Да, сестра. Это — ты. Как можно было прожить всю жизнь и не знать, какая ты красивая?
— Я не красива. Я — тень тебя.
— Ты — девушка, — сказала Женя. — Потому что ты чиста. И сердце у тебя молодое. Если он не понравится — уйдёшь. А если понравится — может, начнётся счастье.
В кафе «Сибарит» вошли две женщины. Евгения — в спортивном костюме, бейсболке и очках, села за столик у входа. Алла — в платье, с распущенными волосами — шла неуверенно, как будто на экзамен.
И тут её телефон завибрировал.
— Женя? — спросил мужчина, подходя с букетом роз.
— А вы — Пётр? — робко улыбнулась Алла.
— Да.
Евгения смотрела на них, и сердце её наполнилось теплом. Он ничего, — подумала она. И, кажется, счастлив.
За окном кафе стоял Виктор. В его машине — мать.
— Ну что я тебе говорила? — торжествовала Тамара. — Твоя Женечка уже с дядькой! И не важно, что он старше!
— Я пойду поговорю с ней! — вскочил Виктор.
— Не надо! — вцепилась мать. — Ты будешь слушать её ложь? А вдруг они создадут семью? Тогда хоть какой-то толк будет!
Виктор ударил по рулю и уехал, не зная, что видел не ту, кого думал.
Год спустя — свадьба. Пётр и Алла. Виктор подошёл к Евгении:
— Жень, что случилось? Почему ты перестала отвечать?
— Твоя мать хотела, чтобы я вышла за Петра. Я предложила ей познакомить его с моей сестрой. Видишь? Работает.
— Что ещё она тебе наговорила?
— Многое. После этого я не могла быть с тобой.
— Но наши чувства сильнее её желаний! — сказал он, притягивая её.
Тамара выскочила на крыльцо:
— Ты обвела меня! Почему он женился на сестре?!
— Я не обманывала, — спокойно ответила Женя. — Я сделала лучше, чем вы хотели.
И тут Пётр вышел.
— Тамара, — сказал он, — ты унижаешь мою жену. Она младше меня. А ты запрещаешь любовь между Женей и Витей? Ты ломаешь сыну судьбу!
Через неделю Тамара сидела за чаем, одна. Сын бросил ключи:
— Мы с Женей покупаем квартиру. Спасибо за всё.
— Вы полжизни будете платить!
— Зато будем вместе.
Дверь хлопнула.
Тамара осталась одна.
И впервые в жизни поняла: она боится. Боится, что теперь её сын, её брат, её сестра по сердцу — все они стали одной семьёй. А она — чужая.
И, может быть, пора идти на поклон.