Максим Артемьев обожал свою лоджию. Особенно по утрам в пятницу, когда город ещё медленно переваривал последние часы рабочей недели, а он уже был свободен — успешный руководитель банковского отдела, который первым ускользнул от будничной суеты и предвкушал долгожданные выходные.
Воздух пах озоном после ночного дождя и сладковатой пыльцой цветущих лип. Максим сделал глоток остывающего кофе и бросил взгляд на угол лоджии, где аккуратно стояли его снасти. Новый спиннинг, блестящая катушка, ящик с воблерами всех форм и расцветок — гордость рыбака, почти как коллекция редких вин.
В кармане завибрировал телефон. Звонила мама.
— Привет, мам, — ответил он с улыбкой.
— Максимушка, заедешь? Пирожков напекла, твоих любимых.
— Конечно, заскочу. Только ненадолго — ребята ждут на даче, у озера.
— Опять на рыбалку? — в голосе матери прозвучала смесь заботы и легкого упрёка. — Может, хоть девушку привезёшь? Тридцать два года ведь!
— Ну, мам, мы же говорили. Как только найдётся — сразу познакомлю. Ладно, целую, скоро буду.
Он положил трубку и задумчиво выдохнул. Эта самая «рыбалка» была не просто отдыхом — это была их священная традиция. Дача Павла, шашлыки, баня, костёр и бесконечные мужские разговоры. Павел и Гриша, его давние друзья со студенческих времён, давно обзавелись семьями: у одного росла дочка, второй готовился стать отцом. И каждый раз, встречаясь, они подначивали Максима:
— Ну что, последний холостяк бастиона, готов капитулировать?
— Да наш орёл всё отбивается от семейных оков, — смеялся Павел, похлопывая его по плечу.
Максим лишь усмехался в ответ. Он не отбивался. Он ждал.
— Я женюсь, ребята, только по большой любви, — сказал он серьёзно, пока машина выезжала из города. — Чтобы в одно мгновение понял: вот она. Единственная. С которой хочется быть единым целым, дышать в унисон.
— Ох, Макс, романтик ты наш, — протянул Гриша с заднего сиденья. — Такое бывает только в книжках для девочек. Реальных принцесс не бывает.
— А я верю, что бывают, — твёрдо ответил Максим, глядя, как дорога убегает вдаль.
На даче, после бани и первого шашлыка, разговор снова набрал обороты. Девушки из соседних участков то и дело проходили мимо, бросая игривые взгляды на троих приятелей.
— Давай проверим твою теорию о «судьбе» на практике? — предложил Павел с хитринкой. — Поиграем в гляделки: кто первый моргнёт или отвернётся — тот проиграл.
— И что ставим? — Максим охотно принял вызов.
— Проигравший едет на трассу и делает предложение первой попавшейся женщине у дороги. Прямо там.
Уверенный в себе, Максим согласился. Но, видимо, пиво ударило в голову или солнце сыграло злую шутку — он проиграл. Когда мимо прошла высокая блондинка, он, перехватив её взгляд, невольно улыбнулся и отвел глаза. Друзья взревели от восторга.
Слово есть слово. Через полчаса они уже ехали по трассе. Сердце Максима колотилось от смеси стыда и безумного азарта. В нескольких километрах от дачи они заметили одинокую фигуру у столика с зеленью и ягодами. Невысокая женщина в ситцевом платье, платок плотно повязан так, что лица почти не было видно.
— Ну что, женишок, действуй! — подтолкнули его друзья.
Максим вышел из машины и подошёл. Женщина подняла на него глаза — испуганные, но ясные, поразительно голубые. Он заметил, что её руки покрыты рубцами ожогов. Не говоря ни слова, она достала блокнот и карандаш, протянув ему.
«Что вам?» — было написано аккуратным почерком.
Максим замялся. Все заготовленные слова испарилась. Перед ним сидела хрупкая, молчаливая женщина, и он чувствовал себя последним подлецом.
— Простите… Это глупый спор. Мы с друзьями решили проверить, насколько человек может потерять голову. И теперь мне нужно… сделать вам предложение.
Он ожидал всего: гнева, насмешек, даже презрения. Но женщина лишь на секунду замерла, затем медленно кивнула. Максим не поверил своим глазам. Она вырвала листок из блокнота и передала ему. На нём был адрес.
На следующий день, терзаемый совестью, Максим приехал по указанному адресу. Он нашёл домик на окраине поселка — ухоженный, с геранью в окнах и пышными пионами у забора. На скамейке у калитки сидела женщина с суровым, но добрым лицом.
— Вы к Вере? — спросила она без лишних слов.
— Да. Максим.
— Я Галина Сергеевна, её бабушка. И с какими намерениями пожаловали?
Максим опустил взгляд.
— Я вёл себя как идиот. Это был дурацкий спор. Хотел объясниться…
Галина Сергеевна вздохнула.
— Городские… Для вас всё игра. А у неё жизнь не сахар. Руки видели? Это после пожара. Родителей тогда не стало, а Верочку я из огня вынесла. Лицо тоже пострадало… голос пропал от шока. С тех пор не говорит, только пишет.
В этот момент из дома вышла Вера. Увидев Максима, она остановилась, прижав к груди блокнот.
— Я пришёл извиниться, — сказал он, глядя прямо в её голубые глаза. — И сказать, что если вы не передумали… Я согласен. Брак будет фиктивным, конечно. Мы зарегистрируемся, немного проживём вместе, потом разведёмся. Но помогу чем смогу — финансово, во всём.
И сам не понимал, почему это важно. Что-то в её молчании, в силе и хрупкости одновременно, тронуло его до глубины души.
Вера быстро написала что-то в блокноте и показала бабушке. Та долго читала, потом посмотрела на внучку, затем на Максима.
— Что ж… Раз она так решила. Только одно условие, милок: не обижай её. Она у меня одна. Обидишь — получишь.
Регистрация прошла стремительно. Максим всё организовал чётко и оперативно, как на работе. Он забрал Веру и её бабушку из посёлка. В ЗАГСе были только четверо: молодожёны и двое друзей, Павел с Гришей, которые до сих пор не могли прийти в себя от происходящего.
Вера была в простом, но элегантном кремовом платье. Лицо скрывала вуаль, прикреплённая к маленькой шляпке. Эта загадочность придавала ей особую, трепетную красоту. Когда регистратор объявила их мужем и женой, Максим, под влиянием внезапного порыва, приподнял край вуали и коснулся её губ своими.
Он почувствовал, как она вздрогнула. И в этот момент ощутил внутри странное, щемящее чувство — не просто жалости, а какой-то нежности, которую не ожидал испытать.
После церемонии они просто вернулись к Галине Сергеевне, где на столе их ждала простая деревенская еда — картошка с грибами, свежие овощи. В этом ужине было больше тепла, чем во всех ресторанах, где раньше бывал Максим.
Когда вечер клонился к концу, и пришло время уходить, Вера посмотрела на него. Впервые он увидел её настоящую улыбку — не губами, а глазами. Они светились таким теплом и благодарностью, что у него перехватило дыхание.
И вдруг он понял: ему не хочется уезжать. Его фиктивная жена становилась ему дороже, чем он мог представить.
Вернувшись в свою тихую, почти безжизненную квартиру, Максим не мог уснуть. Он ходил по комнате, будто пытаясь выйти из замкнутого круга своих мыслей. Голова гудела от воспоминаний — о случайной встрече на трассе, о том листке бумаги с короткой надписью «Я согласна», о её испуганном взгляде и его глупом, ребяческом обещании.
Смущение, стыд, жалость и какая-то странная, непонятная привязанность переплетались в его душе. Он чувствовал себя потерянным, будто кто-то перевернул страницу его жизни, не спросив разрешения.
Утром он решил: нужно кому-то рассказать. И поехал к матери.
Надежда Петровна, врач до мозга костей, умела слушать так, что даже самые сокровенные слова находили в её присутствии пространство. Она не перебивала, не осуждала, просто сидела рядом, пока Максим рассказывал всё — сбивчиво, путая детали, но честно.
— Мам, ну что мне делать? — наконец спросил он, голос дрожал.
— А что тут делать, сынок? — мягко ответила она. — Ты заварил эту кашу. Взял на себя ответственность за живого человека, за девочку, которую жизнь не щадила. Ты поступил как мальчишка… а теперь будь добр — поступи как мужчина.
Она подошла, положила руку ему на плечо. Не жёстко, но уверенно.
— Совесть — это не игрушка, Максим. От неё не убежишь. Ты дал ей надежду. А теперь что — бросишь её там, одну?
Максим опустил голову.
— Поезжай. Забери свою жену.
Эти слова стали для него точкой невозврата. Он понял: мама права. В тот же день он снова был в посёлке. Уговаривать Галину Сергеевну пришлось недолго — она видела, как светятся глаза внучки каждый раз, когда та видит Максима.
Когда они остались одни, чтобы Вера могла собрать свои немногочисленные вещи, случилось неожиданное. Девушка медленно подошла к нему, чуть задержалась, словно собираясь с решением, и вдруг сняла платок. Потом расстегнула несколько пуговиц на блузке.
Максим замер. Перед ним открылись рубцы — страшные, красные, змеящиеся по шее и щеке. Вера смотрела на него с болью и страхом — боялась увидеть отвращение.
Но он не отвёл взгляд. Он сделал шаг вперёд, очень осторожно прикоснулся к лбу Веры своими губами, прямо над шрамом. Это был первый настоящий момент доверия между ними. Вера закрыла глаза, и по её щеке скатилась одинокая слеза.
Знакомство Веры с Надеждой Петровной прошло тепло и искренне. Мать Максима обняла девушку, как родную, заглянула в глаза и сказала:
— Ничего, деточка. Мы справимся. Шрамы уйдут, я найду лучших специалистов. И ты снова заговоришь. Я в это верю.
Той ночью они ужинали втроём в квартире Максима. Он смотрел, как Вера робко, но счастливо улыбается его маме, и понимал: это первый раз за долгие годы, когда она чувствует себя частью семьи. И эту семью он создал для неё сам.
Начались месяцы лечения. Надежда Петровна держала слово: лучшие врачи, современные процедуры, терапия. Максим возил Веру на каждую консультацию, сидел с ней в клиниках, держал за руку, когда ей было больно или страшно. Он стал терпеливым, внимательным, заботливым — совсем другим человеком.
Шрамы потихоньку светлели, кожа становилась мягче, а Вера — всё прекраснее. Но голос возвращался медленно. Страх, который она хранила внутри много лет, не отпускал легко. Она по-прежнему общалась через блокнот.
Однако их жизнь наполнялась новыми смыслами. Каждые выходные они ездили к Галине Сергеевне. Бабушка видела, как расцветает её внучка, и окончательно приняла Максима как родного. Они вместе работали в саду, пили чай на веранде, строили планы. Вера, прижавшись к его плечу, слушала их разговоры и улыбалась — счастливо, по-настоящему.
Однажды в парке они встретились с Павлом и Гришей. Те были поражены.
— Это правда Вера? — не поверил Павел.
— Да, — улыбнулся Максим, обнимая её. — Моя жена.
Гриша whistleнул.
— Ну ты даешь… Просто преображение.
— Это не фикция, — тихо добавил Максим. — Это любовь.
Жена Павла протянула малыша Вере. Та сначала отшатнулась, но потом, получив поддержку от Максима, осторожно взяла ребёнка. В её глазах зажгла такая глубокая, не растраченная ещё любовь, что у самого Максима защемило сердце.
И в этот момент он понял: хочет, чтобы она держала на руках их ребёнка.
Время летело. И вот — долгожданное событие: Вера забеременела. Эти девять месяцев стали для них самым счастливым периодом.
Роды начались ночью. Максим суетился, помогал, стараясь не показывать волнения. А потом произошло чудо: Вера, которая не говорила много лет, вдруг закричала от боли. И в этом крике была не только боль — но и пробуждение, освобождение.
— Ма-ма! — вырвалось у неё.
Она прислушалась к своему голосу, и снова закричала — уже от радости. Она могла говорить. Она снова была целой.
Через несколько часов на свет появился их сын. Маленький, кричащий, идеально живой. Когда Максим услышал в трубке её голос:
— Макс… У нас сын. Я… я люблю тебя…
Он стоял в коридоре больницы и не мог сдержать слёз. Это был самый счастливый день в его жизни.
Прошёл год. Тихий вечер. В детской спал маленький Артём. На кухне Вера, уже свободно говорящая, смеялась и рассказывала истории. Надежда Петровна и Галина Сергеевна вязали пинетки. Максим вышел на лоджию — ту самую, где всё началось.
Он смотрел на огни города и думал о том, как непредсказуема судьба. Он искал идеальную любовь в романтических историяях, а нашёл её в молчаливой девушке со шрамами на руках. Прошёл путь от стыда до ответственности, от долга до истинной любви.
Вера подошла сзади, обняла его.
— Ты чего тут один?
— Думаю… — улыбнулся он, поворачиваясь и целуя её. — О том, какой я счастливый.
Он смотрел в её сияющие глаза и понимал: книжная, сказочная любовь действительно существует. Только чтобы найти свою фею, иногда нужно сначала стать настоящим принцем — не потому что красив, а потому что готов быть рядом, когда боль сильнее радости.
И он им стал.